Первая в списке - Виткевич Магдалена

Я была здорова, еще молода. Наверняка не было никаких противопоказаний, чтобы дать кому-то надежду на жизнь. Я доехала до Гданьска. А там несколько остановок на трамвае – и я практически была на месте.

Оставалось пройти вверх по улице Коперника. Справа, сбоку, стояло здание хосписа. От этого места исходила невероятная сила. Было страшно войти туда, но мне казалось, что, если отступлю, моя жизнь не изменится, что будет все то же самое, к чему я привыкла.

– Добрый день. – Невысокая женщина легкой летящей походкой вышла из здания. – Я сейчас открою калитку.

Стуча каблуками, она подбежала к двери, грациозно склонилась, открыла и протянула мне руку:

– Роза Малиновская.

– Гражина Стшигельская… Я на подмену, – начала оправдываться я. – Подруга должна была прийти, но не смогла…

– Не стесняйтесь, заходите. – Женщина открыла тяжелую дверь и впустила меня. Я всегда думала, что хоспис – это какое-то очень больничное место, но этот выглядел как роскошный пансионат. Тишина, спокойствие, можно даже сказать, уют.

– Совсем… я совсем по-другому представляла себе это место, – тихо сказала я.

– А как? – спросила Роза.

– Не знаю… может быть, более печальным, более строгим. Как в больнице.

– На втором этаже есть кровати… может, потом сходим.

Я инстинктивно затрясла головой. Потом мне было очень стыдно. Я не хотела казаться бесчувственной, холодной, абсолютно лишенной способности сопереживать.

– Это не то, что вы думаете…

Пани Роза взяла меня за руку.

– Я понимаю. У многих так бывает. Это нормально.

Мы вошли в ее комнату, сели за круглый столик, она налила мне кофе.

– Я не очень-то разбираюсь в теме… На меня все вдруг упало так неожиданно, только вчера.

– Да, я знаю, пани директор звонила. Очень рада, что вы согласились помочь. Это важно для нас и для наших пациентов. Они ждут праздника… К сожалению, многие из них не дождутся, просто не доживут. Нет дня, чтобы мы не помогли кому-то переправиться на другую сторону.

– Как прекрасно вы это сказали…

– Прекрасно? Мы помогаем им спокойно уйти. Такая наша роль. Мы помогаем семье привыкнуть к мысли о смерти. Здесь есть часовня, можно помолиться, спокойно подумать.

– Вы верите в Бога?

– Верю. И часто хожу в эту часовню поразмышлять обо всем и получить помощь. Когда-то я называла себя сомневающейся. Теперь я ищущая. Я двигаюсь в том направлении, по которому смогу приблизиться к Богу.

– Вот и я тоже… Но я хотела бы верить сильнее. Но не так, как поучают, а как-то по-своему… Иногда не с кем поговорить, иногда человеку для счастья нужно, чтобы его понимали. Ему нужно что-то, нужен кто-то, кому он может доверять. Для меня главное не тараторить молитвы. Вот у моей дочери, например, конфирмация[15] в этом году… а она даже не понимает, что все это значит.

– А вы сами понимаете? Если да, то, может, рассказали бы ей.

– Я, наверное, тоже не особо… Ну нашла я ей в Интернете эти молитвы, распечатала, вот теперь она учит их наизусть…

– Ну да, нет больше той торжественной тайны. Теперь вместо нее – Интернет, белый листок с распечатанной молитвой. Когда я была маленькой, училась по старому молитвеннику моей бабушки.

Не уверена, что Марта оценит уникальность старой книжки.

– Оценит, – сказала Роза, а через некоторое время добавила: – Пани Гражина, а может, вы хотите посмотреть часовню? Там как раз есть та самая магия.

Когда мы вышли из комнаты, мимо нас прошла энергичная брюнетка.

– Пани Агнешка! – воскликнула Роза. – Это пани Гражина из той школы, о которой я говорила. Дети будут делать рождественские украшения для нас.

– Добрый день. – Женщина улыбнулась. – Это прекрасно! Сделанное руками детей всегда самое красивое! Мне очень жаль, но я должна лететь. Надеюсь, мы еще встретимся.

– Постоянно на бегу, – с улыбкой заметила Роза. – Можно сказать, паромщица.

Я посмотрела на Розу, совершенно не понимая.

Она заметила мой взгляд.

– День и ночь людей возит. Сильная и умная женщина. Скольким уже помогла счастливо переправиться на ту сторону реки.

Я сидела в часовне. Пани Роза оставила меня там одну. Странная это была часовня. Не было Христа, умирающего на кресте. Не было страстей Господних. Был алтарь, а на алтаре картина, изображающая агнца. Агнец – символ воскрешения. И надежды. По крайней мере, для меня это была надежда. По левой стороне, за стеклом, виднелись тысячи листков. Маленьких, больших, с именами тех, кто ушел. Надо будет спросить пани Розу, помолятся ли и за моего мужа, если дам ей записку с его именем. Я почувствовала, что оставила его одного там, на другом берегу. Я не помогла ему, как это делала пани Агнешка, перейти на другой берег.

Только сейчас я поняла это. Вот уже несколько лет как он умер, а я все не отпускала его: его вещи в нашем шкафу, квартира, куда я постоянно ездила пить кофе в память о нашей жизни там, его халат. У меня не оказалось столько сил, сколько у пани Агнешки, чтобы отпустить Томека на другой берег. Слезы полились по моим щекам, как будто что-то во мне лопнуло во второй раз, как будто я второй раз оплакивала его смерть.

Я услышала какой-то шорох, повернула голову. Я была уже не одна в часовне. В дверях стояла пани Роза.

– Я не хотела вас беспокоить, – тихо сказала она.

– Нет, нет. – Я быстро вытерла слезы. – Можно еще сюда прийти?

– Конечно. Не стесняйтесь.

Потом мы снова пошли к ней в кабинет уточнить детали нашего сотрудничества. Я очень хотела еще в чем-нибудь оказаться полезной. Здесь чувствовалось добро. Бескорыстное добро. И эта атмосфера имела огромное воздействие. В хоспис я вошла одним человеком, а выходила из него другим, лучшим. Я думала о Томеке. О том, что так и не простилась с ним… Теперь я поняла, что я должна делать.

Я думаю, что хоспис на всех так действует. Я думаю, что если переступить порог этого места, то трудно остаться равнодушным. Роза рассказала о волонтерах. О тех, кто каждый день помогает в уходе за больными, и о тех, для кого эта работа – еще и свобода. Буквально свобода. Волонтерами были осужденные, которых привозили из исправительного учреждения. Вот такая форма социальной реабилитации. Сильные мужчины, способные гнуть подковы, иногда имеющие много зла на совести. Такие, с которыми вряд ли кто захочет встретиться темной ночкой в парке… А здесь они находили свой покой.

Поначалу они производят впечатление людей более сильных, чем есть на самом деле, ходят с высоко поднятой головой и делают вид, что им безразлична эта печальная будничность. Но это до поры до времени. Пока не уйдет из жизни тот, за кем они ухаживали. Кто стал им близким. Волей-неволей эти крутые парни привязываются к людям. Когда они выполняют такие интимные процедуры, как мытье, одевание, кормление, невозможно не сблизиться с человеком. У этих мужчин большие запасы любви. Татуировки и желтая футболка волонтера с надписью «Мне нравится помогать», их неприступный вид для них словно защитная броня, когда на них смотрят другие. Но они преображаются, когда вступают в контакт с пациентами и помогают им преодолеть трудности. Вот когда задумываешься, кому нужнее такое общение.

Для них хоспис – это дом. Если, конечно, не считать тюремной камеры, это часто первый и единственный дом в их жизни. Именно здесь они впервые преломили облатку во время сочельника и услышали, что кто-то желает им добра. Вот ведь как получилось: хоспис оказался тем местом, где кто-то о них думает с теплотой и не желает им ничего плохого.

Я вернулась в Костежину. Договорилась с мамой, что она заберет детей, а потом поехала на нашу квартиру. Достала из-за шкафа сложенную в плоский лист коробку, которую мама спрятала там два года назад, собрала ее и уложила в нее вещи. Костюмы, рубашки, нижнее белье. Была мысль что-то оставить себе на память, но нет. Не то чтобы я не хотела вспоминать, нет, хотела. Но я также хотела позволить ему уйти. Показать, что я в порядке. Я уже смирилась с тем, что его больше нет.