Чертов дом в Останкино - Добров Андрей Станиславович

– Так, – серьезно кивнула Агата, – слушаю вас.

Салтыков пожевал губами:

– Это тонкая работа, девочка моя. Главное – не дать ему понять, что в конце не будет никакой награды. Только… забвение.

– Забвение? – переспросила Агата Карловна.

– Если мы хотим что-то сохранить в тайне… то лучшее место для этого – в могиле.

Он подхватил свою трость и с трудом, припав набок, поднялся, глядя на Агату сверху вниз. А потом ехидно усмехнулся:

– Скажу тебе честно, девочка, это не идея Матушки. Она слишком добра. Да и не ее это дело – детали, последствия… Ты понимаешь?

Агата кивнула.

– Учти одно. Кто бы ни стал наследником, он вычистит Матушкиных людей и поставит своих. А вернее – моих, потому что я любезен и Павлу, и Александру. Так что решай, милая девушка, хочешь ты в будущем бедности или богатства? Безвестности или славы? Тюрьмы или собственного дома с выездом?

– И что я должна сделать? – спросила Агата.

– Писать не одно письмо, а два. Матушке… и мне.

Петербург. 1844 г.

Доктор Галер решительно пересек улицу и постучал в дверцу черной кареты. Кучер моментально повернулся к нему и прошипел:

– А ну отойди, барин, не велено.

– Но я хочу поговорить с твоим седоком, – решительно возразил доктор. – По какому праву он тут вынюхивает каждый вечер?

– По такому. Тебя не спрашивали.

– Ах, так ты заговорил! – Галер хотел взять за ручку и силой открыть дверь с темно-малиновыми шторками, но тут седок изнутри коротко постучал в переднюю стенку экипажа, подавая знак кучеру. Тот крикнул лошадям, тряхнул вожжами, и карета двинулась так резко, что доктор отскочил на шаг назад. Ему ничего не осталось, как в гневе смотреть на удаляющуюся карету.

9. «Три короля»

Неаполь. Гостиница «Три короля»

1717 г.

Фрося вошла в кофейню на первом этаже гостиницы и велела Паоле, дочке хозяина, которую она взяла с собой в качестве служанки, отнести покупки наверх, в комнаты.

– Синьора вернулась? – спросила Мария, мать Паолы. – Такая жара! Хотите я принесу лед в ваш номер?

– Да, – ответила Фрося. – Хочу. Что мой… мой муж, он никуда не выходил?

– Синьор Алексис у себя. Он потребовал еще кувшин фалернского и куропатку. Правда, сдается мне, куропатка осталась нетронутой. Синьор так мало ест! Он, случайно, не заболел?

– Нет, все хорошо. Он всегда так…

– Может быть, чашку шоколада? Для бодрости. Я могу подать вам ее с бокалом холодной воды.

– Позже.

– В вашем положении… – женщина, улыбаясь, кивнула на живот Фроси.

– Потом.

Ефросинья смотрела на столик у окна, за которым сидел их молчаливый охранник Гуго Шлегель. Он проводил тут целые дни, прерываясь только когда царевич вдруг решал выйти в город, чтобы сопроводить его. Сидел и смотрел на улицу, по которой катились экипажи, проезжали верховые, спешили пешеходы, а иногда пробегали стайки мальчишек. Вот старьевщик со своей тележкой остановился напротив окна и начал делать Гуго знаки, спрашивая, не найдется ли у него товара на обмен или продажу. Немец только досадливо махнул ему – проезжай.

Фрося подошла к столику Гуго.

– Герр Шлегель, – сказала она. – Что вы будете делать, если они вдруг появятся?

– Не если, а когда, – ответил он ей, не поворачиваясь.

– Вы уверены?

– Я видел этого вашего Румянцева. Он не остановится ни перед чем.

Фрося пожала плечами, отодвинула от стола стул и тяжело села, также глядя в окно.

– Так что вы будете делать?

Гуго указал им на дом на другой стороне улицы – приземистый, в два этажа, с потемневшей черепичной крышей.

– Вон там я снял комнаты для пяти своих человек. Они по очереди дежурят. Если я махну платком, они схватят заряженные мушкеты и приготовятся стрелять.

– Прямо здесь, в Неаполе? Посреди города?

– У меня есть бумага от вице-канцлера, позволяющая сделать это.

– Но местная полиция…

– А, – Гуго презрительно отмахнулся, – итальяшки не пикнут, покажи я им бумагу из Вены.

– Они не любят вашего императора.

– Конечно. Но и императору не требуется их любовь. Только подчинение и налоги.

Мать Паолы все же принесла бокал лимонада. Фрося не взглянула в ее сторону, но бокал взяла с подноса.

– А если я прикажу вам ничего не делать? – спросила она спокойно и отпила глоток.

Тут Гуго впервые посмотрел на нее с удивлением:

– Вы? С какой стати?

– Я неправильно сказала. Если сам царевич прикажет не вмешиваться?

– Мой господин – вовсе не ваш царевич. Я исполняю приказы вице-канцлера фон Шенборна.

– Но Шенборн далеко.

– Все равно. Мне приказано скрывать местопребывание царевича, хотя он делает все, чтобы его нашли.

– А если его найдут? – спросила Фрося.

– Я должен буду перевезти его в другой город.

– Вот ведь пень! – по-русски сказала женщина.

– Что?

– Вы со своим рвением можете больше навредить царевичу, чем помочь.

– У меня нет приказа помогать царевичу. – Гуго стал злиться. Его раздражало присутствие этой русской бабы. Фон Шенборн говорил, что она из простых, чуть ли не крепостная. Поэтому при первой встрече в Триесте, где Гуго нагнал экипаж царевича, он никак не мог соотнести информацию про эту любовницу беглого русского принца с изящной фигуркой, одетой в мужской костюм. Вот и теперь, уже в женском платье, она смахивала скорее на дворянку, чем на простую девку. Что за черт! Может, она понабралась ума в постели царевича? Не исключено! Хотя чему можно научиться у такого вечно ноющего пьяницы, как Алексей? Хоть он и представляется здесь, в Неаполе, имперским офицером, от него за версту разит русским – даром что местные до сих пор не видали других русских. Гуго снова стал смотреть на улицу, надеясь, что девка скоро уйдет к себе наверх.

– Вечером я иду в оперу, – сказал Фрося. – Но царевич останется. Так что вы можете торчать тут сколько душе угодно.

Она оперлась на столешницу и поднялась.

– Когда капитан Румянцев появится здесь, – сказал вдруг Гуго, – я не буду ждать. Приказ стрелять будет отдан мной тут же. У капитана передо мной должок. Мы убьем ваших офицеров, а потом отправимся дальше. Вы видели Мантую, Флоренцию и Рим. Но не были еще в Милане. Или в Венеции. Впрочем, конечный пункт будет не там.

– Где?

– Так я вам и сказал!

Фрося яростно фыркнула и пошла к лестнице. Немногочисленные посетители, уже привыкшие к этой парочке, не обращали на нее никакого внимания.

– Принесите лед ко мне наверх, – сказала Фрося, проходя мимо жены хозяина. – И пришлите свою дочку, мне надо переодеться.

Вена. 1717 г.

Дворец фон Шенборнов

Гостя провели на веранду, глядевшую прямо на небольшой сад, огороженный стеной. В центре Вены такую роскошь могли позволить себе только приближенные императора, да и то большинство предпочитало строить свои дворцы за стенами города, у земляного вала, среди парков.

На веранде стоял накрытый стол. Трое слуг в ливреях замерли около большого окна. Петр Андреевич подошел к каменным перилам, оперся на них руками, но потом взглянул на ладони – нет, чисто!

– Я люблю смотреть отсюда на город, – раздался голос за его спиной. – Это удивительное зрелище. Настоящий спектакль, только происходящий не на сцене, а в реальной жизни. Я видел отсюда дымы пожаров во время осады турок. Стаи птиц, кружащих над мертвыми. Слышал стук турецких барабанов, пронзительные вопли их труб, грохот орудий и крики воинов. Я видел отсюда, как город пустел во время чумы и погружался в темноту каждую ночь – так мало выживших зажигали свет в домах. А потом я увидел, как Вена словно перерождается – как в небо начали подниматься новые дома, слышал стук молотков и команды начальников над рабочими. А теперь по вечерам я слышу еще и музыку – новую прекрасную музыку. Вы слышали молодого скрипача Гертеля? Нет? Он сейчас концертмейстер при дворе в Эйзенахе. Я слушал его здесь, на веранде, в обществе Кунау – замечательного органиста. Вон там, в гостиной, за нашими спинами Кунау играл мне на клавесине свои произведения. И там же я наслаждался игрой величайшего композитора нашего времени. Вы знаете Иоганна Баха? Он недавно покинул Веймар, где был придворным органистом. Я предлагал ему остаться здесь, в Вене, но… между нами говоря, даже рад, что он не согласился. Бах – великий композитор, прекрасный исполнитель, но очень неаккуратен в словах и одежде. Он совсем не пользуется духами, представляете?