В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

раздражить этим. Это уж ты потом. А на первых порах только отпирайся. «Знать, мол, не знаю, ведать не ведаю», – советовала жена.

– Так и стану говорить, а только ведь свидетели будут. Первый свидетель – это коридорный. Когда я ему подал мою карточку для записи моей фамилии на доске, он спросил меня: «Экселенц?» И я ответил ему: «Хорошо, пишите экселенц. Я экселенц». Вот так что-то в этом роде. Не вызвать ли разве сейчас коридорного да не сунуть ли ему десяток левов, чтобы он ничего этого прокурору не рассказывал? – задал жене вопрос Николай Иванович.

– Что ты! Что ты! Так все дело испортишь. Вот еще что выдумал! – воскликнула Глафира Семеновна. – Ты с коридорным держи себя по-прежнему гордо и с достоинством. А то якшаться с коридорным! Подкупать его?

– Ну, так я только прокурору. Прокурору надо дать. Прокурору я осторожно… Как только я увижу, что он клонит речь к тому, чтобы задержать меня в Софии, я сейчас: «Не можете ли вы сделать для меня, как для русского славянина, услугу?.. Ввиду, мол, поворота в Болгарии ко всему русскому, услугу русскому человеку. Есть, мол, у меня сербские бумажки, а их не меняют. Так не разменяют ли их вам?» Вот эдаким манером и подсуну. Он поймет.

– Ну, как знаешь. А только делай уж это в крайнем случае, – согласилась супруга и, окончив укладывать в сундук вещи, легла в постель.

Николай Иванович продолжал ходить по комнате и строить планы завтрашнего свидания с прокурором. Через несколько времени он остановился перед постелью жены и сказал:

– Глаша! Да не уехать ли нам сейчас куда-нибудь на перекладных? Ведь есть же здесь почта и почтовые лошади. Удерем.

– Это ночью-то? Да ты в уме?! Тогда уж прямо навлечешь на себя подозрение – и тот же коридорный сейчас даст знать прокурору, – отвечала Глафира Семеновна.

– Да-да… Ведь прокурор-то здесь, в гостинице, живет, – спохватился Николай Иванович и опять в беспокойстве зашагал по комнате, пощипывая бороду.

– Теперь тебе нужно держать себя как можно спокойнее и веселее, как будто бы ничего не произошло и ты ничего не знаешь.

– Однако мы можем ехать в какой-нибудь монастырь. Будто бы едем на богомолье, чтоб поспеть к заутрени. Давеча наш проводник говорил о каком-то монастыре в трех часах езды от Софии. В монастыре и скроемся.

– Никуда я ночью не поеду. Сам же ты слышал, что здесь в горах повсюду разбойники. Уж лучше в руки прокурору попасть, чем к разбойникам, – отрезала Глафира Семеновна и крикнула все еще шагавшему из угла в угол мужу: – Да не вертись ты перед моими глазами! Мечешься как тигр в клетке. Дай мне успокоиться и заснуть. У меня и так мигрень, а ты… Ложись спать! Утро вечера мудренее.

Николай Иванович послушался жену, разделся и лег в постель, но ему не спалось. Он долго ворочался с боку на бок и строил планы своей встречи с прокурором.

Заснул он только под утро. Во сне ему снился прокурор.

XXXIII

Проснулся Николай Иванович на другой день рано. Еще только светало. Первое, что у него мелькнуло в голове, – было слово «прокурор».

«Господи! Пронеси беду мимо!» – проговорил он мысленно и уж не мог больше заснуть, хотя часы показывали только седьмой час.

Ему даже и не лежалось. Он встал, надел туфли, накинул на себя пальто вместо халата, сел к столу и принялся курить. Глафира Семеновна еще спала. Он злобно посмотрел на нее и подумал:

«Спит, глупая! Как будто бы мое несчастие до нее и не касается! Ведь задержат меня здесь, так и ей придется остаться со мной. Ах, женщины, женщины, как вы легкомысленны!» – подумал он.

Но он все-таки не хотел будить жену и перешел в другую комнату, ту самую, которую он взял вчера себе для приемной, чтоб принимать к себе газетных корреспондентов. Здесь было холодно. Ее с вечера не натопили. Его стало знобить, и он, усиленно куря папиросы, стал ходить из угла в угол.

Время тянулось медленно. Дабы наполнить досуг, Николай Иванович сходил за платьем и за сапогами, оделся и уж сверх платья надел на себя пальто. Затем пересчитал от нечего делать имеющееся у него золото, русские бумажные деньги и сербские бумажки. В коридоре стали раздаваться шаги. «Позвать разве слугу и потребовать чаю? – задал он себе вопрос. – Кстати, спрошу его, не идет ли какого-нибудь поезда по направлению к Константинополю раньше полудня. Тогда можно с этим ранним поездом и уехать куда-нибудь, а уж там и пересесть на константинопольский поезд. В Константинополь есть всего один поезд, в первом часу дня, это я знаю, а может быть, не найдется ли раньше другого поезда до какого-нибудь хоть паршивенького городка? Нам только бы уехать из Софии».

Соображая все это, он сделал еще несколько шагов по комнате, постоял в раздумье около пуговки электрического звонка и наконец нажал кнопку.

Коридорный явился, приветствовал Николая Ивановича с добрым утром и спрашивал, хорошо ли он почивал.

– Чаю, самовар… Вот в эту комнату подадите… – приказал ему Николай Иванович, но о поезде, дабы не навлечь на себя подозрения, сразу его не спросил…

Явился чай с пыхтящим, по-прежнему грязным самоваром, но самовар этот уже не привел в умиление Николая Ивановича. Поставив на стол принадлежности чаепития, коридорный остановился у дверей и, улыбаясь, проговорил:

– Днесь можете заповедать на обед русски щи, господине экселенц. Готовач[85] сказал, что он может готовити.

Николая Ивановича взорвало:

– Какой тут обед! Мы хотим сегодня как можно раньше уехать в Константинополь, – сказал он.

– Сей день? Днесь? – удивился коридорный.

– Да-да… Сегодня утром… И чем раньше, тем лучше. Я получил на почте письмо.

Коридорный стал доказывать, что «трен железницы»[86] идет в «Цариград» только в час дня и «экселенц» всегда успеет пообедать.

– Нет-нет, мы хотим уехать даже раньше часу. Нам нужно встретиться до часу кое с кем на следующей от Софии станции… Я забыл, как эта станция называется. Так вот, нет ли какого-нибудь поезда пораньше, хоть и не до Царьграда?

– Есте. Имам, экселенц… До Беловы… – отвечал коридорный.

– Вот-вот… До Белова нам и надо, – подхватил Николай Иванович. – Когда идет этот поезд?

Оказалось, что до Беловы есть местный поезд в 11 часов утра. Николай Иванович оживился.

– Вот и отлично! Вот на этом поезде мы и поедем, – заговорил он. – Пожалуйста, поскорей приготовьте нам счет и экипаж. Поскорей только! Мы уедем на железную дорогу в десять, даже в девять часов. Чем скорее, тем лучше. Так,