Они не мы - Григорий Грошев

Я же, вспомнив слова мудрого деда, вскрыл пакетик, высыпал туда порошок и размешал большим пальцем, чем удостоился благодарственной улыбки главного охранника. Хотя я обжёгся, ведь напиток был горячим, но не один я – все журналисты тут же последовали моего примеру, и многие лишь силой воли тут же не выдернули палец обратно. Я вытер руку о комбинезон и попробовал чёрный напиток – вкус оказался отвратительным, но это всегда так, в первый раз даже женщина кажется нам страшной и нелепо скроенной.

Быстрым шагом вошёл Хозяин и уселся за стол, составленный из ящиков, в которых транспортируют питательную смесь. Он сделал знак рукой, и вся охрана тут же вышла за дверь – безусловный знак доверия к нам, как и то, что при входе нас обыскали три разных группы стражей. Чёрная маска безупречна. Шлем сидит на нём, как влитой.

Воздух, который подавался в зал, был настолько чистым, что у меня кружилась голова. Должно быть, именно таким дети дышат в первые часы своей жизни.

- Друзья, - сказал Государь. – Рад вас всех видеть, у всех хорошее настроение, весна… Но, уважаемые репортёры, здесь не трибуна. Не стану я искать тяжёлых фраз. Вы – голос Главы, уста нашего идеального государства. Я и сам бы писал в газеты, но скажите мне, когда? Ни болтунов здесь нет, ни лакировщиков… Не люблю я их. Ведь не всё так идеально, как будет. Но вы не должны обращать внимания на них. Больше, вы должны доносить в Департамент Благочестия, если редакторы не дают вам писать мои слова. Это первое дело. Хамства я не потерплю. Иногда я думаю, можно ли жить по-другому? Может ли наше общество быть лучше? Нет. Да. Я имею право думать. Только я здесь имею право думать. Ваша задача записывать, оформлять мои мысли в такую оболочку, чтобы их поняли все.

Журналисты согласно кивали головами, отхлёбывая по глоточку кохве, который, остыв, стал ещё противнее. Все взгляды были устремлены на Главу, а мой почему-то упал на надпись на коробке: 500 ккал, 1000 ккал, 1500 ккал. Ни одно число не было подчёркнуто, и это меня удивило. На других коробках было то же самое. Значит, ящики совсем новые. Странные мысли. С трудом я переключился на слова Главы.

Хотя он уже несколько секунд молчал, потому что сзади к нему подошёл советник и что-то прошептал на ухо. Глава выслушал его молча, благородные черты лица не дрогнули, лишь глаза вдруг сверкнули гневом. Или мне так показалось? Он хлебнул кофе из моего стакана, оказав мне тем самым неоценимую честь, и одна маленькая капля упала на его комбинезон. Она оказалась светлее, чем материал, из которого сделана одежда.

- Извините, друзья, - ещё более спокойно, чем прежде, произнёс он. – Пообщайтесь пока, когда я вернусь, мы продолжим беседу.

Журналисты как всегда принялись обсуждать статистику, величие Главы (о котором они, к слову, не знают ни фильтра), а также проблему нехватки мест на каторге для новых нищих. Они представляют собой относительно новый класс народонаселения. Он появился после последних реформ, связанных с переработкой книг, некоторых настольных игр в питательную смесь, а также упразднением театра, запретом на продажу спиртного.

Одним словом, люди, неспособные адаптироваться к новым, более идеальным условиям. Со мной никто и не пытался заговорить, в этой среде все друг друга знают, и я слыву замкнутым и немного отрешённым человеком. Вернулся Глава через полчаса, и рядом с маленьким пятнышком от кофе были другие, чёрно-красного оттенка. На руках надеты перчатки, которых он обычно не носит, но все свои мысли на этот счёт я тут же оставил в стороне.

- Творите, описывайте, - подытожил он после получасового монолога. – Вы – мастера слова. Однако то, что вы услышали, должно остаться в этих стенах. Прямо на коробках из-под пюре, если угодно.

Мне показалось, или он произнёс неологизм? Судя по озадаченным лицам остальных, не показалось. Работа репортёра сложна. Нам выпала честь выражать мысли Главы, и если кто-нибудь сделает ошибку, то должен будет понести самое суровое наказание. Я редко ошибаюсь, и все мои просчёты тщательно спрятаны, так что их не то что не найдут, но и искать не станут».

Запись 21

Потоки пота, как маленькие речушки, проложили себе русла под старой, изношенной формой. Владимир и Стюарт загодя спрятали машину за огромным валуном, который пустыня вытолкнула из глубины своих недр. Василий притаился за другим камнем. Он страдает от жары так же, как и они. И молчит. Песок пустыни хрустит на зубах. Отправлять солдат в такую даль – настоящее безумие. Неужели в Армии этого не понимают?

- Видишь? – тихо спросил Стюарт, глядя в бинокль.

- Да, - прошептал Владимир, припав к подзорной трубе. - Едут. Ну и колымагу им дали.

Конечно, мера предосторожности излишняя. Никто не услышит их, потому что машина солдат производит колоссальный шум. Такое чувство, что вдалеке стреляют. Это гремит глушитель, с задачей не справляется. В систему отведения газов попадает песок – так машина выйдет из строя ещё быстрее. Но нет, ей придётся дотянуть до лагеря повстанцев.

Владимир, Стюарт и Василий затаились в 30 километрах от