Полусвет (СИ) - Эл Софья

Но я обманывала себя. Чувствовать тоже, что и я, Сережа не мог. Да, это могло быть близко, похоже. Даже в чем-то иметь схожие черты, но… Люди же эгоисты. Нам важно знать, что нас любят не меньше, а лучше — больше, чем мы. Потому что только тогда мы чувствуем, что защищены. В случае, когда твой партнер — вампир, все очень сильно осложнялось.

Да и то, что дядя вполне ясно давным давно выразил свое отношение ко всем неживым, нисколько не упрощало ситуацию. Единственный родной мой человек и слушать ничего не хотел. А ведь я была уже давно далеко не девочка. Только я сдаваться не собиралась. Сергей был единственным, кто понимал меня и поддерживал во всех начинаниях. А найти среди людей похожего казалось практически нереальным.

Стержень ручки скипнул на очередном моменте сражения, где Филипп второй объявил о своей полной победе над войсками Афин, Фив и объединенных городов Эллады. Именно после этого сражения Греция признала власть Македонии над собой. Александр Македонский, по историческим справкам сын Филиппа второго, возглавлял в данном сражении левое крыло македонской армии. И было ему тогда восемнадцать лет.

— Крем для рук не одолжишь, — холодный голос ударил в затылок, а я замерла, пытаясь найти в себе хотя бы каплю тепла на следующий вдох, — ужасно сохнут.

Самое первое, что я всегда теряла в его присутствии — это самообладание. Вот и сейчас из человека, ощущающего под ногами землю, я превратилась в парящую под потолком душу. Это всегда было сложно — прожитые им годы давили, уничтожая вокруг все живое. Несмотря на показную легкость и неформальный вид, Александр Мартинас просто не давал шанса спокойно дышать в его присутствии.

Вообще этим свойством обладали все старые вампиры. Я пыталась изучать данный феномен, но так и не достигла каких-то значимых результатов. Все, что я поняла — прожитые годы действительно действуют на большинство людей гипнотически. У нас на каком-то моральном уровне вшит трепет перед старшими, но это было совершенно другое.

Когда в комнату входил Мартинас — в ней резко становилось тесно. Да, конечно, Сергей, который прожил больше пятиста лет не мог не нагонять трепет. Конечно, я долго привыкала к тому, чтобы не задумываться о его возрасте и смотреть прямо, а не куда-то в пол. Но это было совершенно другим.

Рядом с Мартинасом ты чувствовал себя … ничем. В своей черной косухе и кожаных штанах он был, как настоящий фрик. Но от этого не было смешно и капли. Он делал вдох — а из твоих легких испарялся кислород. Мартинас словно был самим этим воздухом, что вдруг обращался против тебя миллиардами игл.

Конечно, он вселял первобытный ужас в тело каждого, кто осмелится на него посмотреть. Знал ли он, ка действует на людей? Да, я не сомневалась, что да. Мартинас проживший около двух тысяч лет точно понимал, что для каждого смертного он словно пах самой смертью.

И он наслаждался этим каждый раз.

— Тебе можно быть здесь? — выдавила я из себя делая мысленную пометочку доложить дяде. Вне зависимости от ответа, с такими древними вампирами стоило быть осторожной.

Даже несмотря на то, что в его глазах уже давным-давно никто не видел искр истинного интереса. Как объяснял сам Мартинас — к ПМВ он присоединился из-за суки. Сережа рассказывал, что еще около двадцати лет назад Мартинас потерял веру и волю жизни. Ему пресытились плотские страсти и даже самые интересные исследования во всемирной сети перестали удовлетворять его вечный разум.

— Оу, товарищ старший лейтенант решила показать зубки? — Мартинас нагнулся о мне, а я отшатнулась, не скрывая своего ужаса.

Мартинас рассмеялся, но не слишком искренне. Думаю, его давно перестали забавлять подобные ситуации. Появившиеся было искорки в его глазах испарились, а он уже смотрел на стол, перебирая бумажки со скучающим видом.

— Люди, люди, — вздохнул он, перебирая челюстями явно на автомате засунутую им жевательную резинку, — что же Вагнер в вас нашел? Никак не могу понять.

— Тебе нравится? — спросила я, а Мартинас недоуменно посмотрел на меня, — Изобретения людей. Тебе же нравятся.

Мартинас засмеялся и, выплюнув на ладонь жевательную резинку, тут же отправил ее в мусорное ведро.

— Один один, детка. У вас действительно есть приятные малости.

— Второй ящик, — старайся не отрывать взгляда от Мартинаса, уверенным голосом сказала я, — ты просил крем. Второй ящик.

Каждый раз перед встречей с ним я старалась подготовиться. Морально в первую очередь. Потому что чувствовать себя настолько дичью мне не приходилось примерно никогда. Вот и сейчас глядя на то, как Мартинас ищет в глубинах тумбочки пресловутые бархатные ручки, я использовала короткую передышку, дабы набрать побольше воздуха. Конечно, насвистываемая им под нос песенка никак не добавляла уверенности.

Единственное, чем я была довольна — за этот страх я никогда не испытывала чувства стыда. Хотя, казалось бы должна была. Но, как Мартинас при нимал его, словно должное, так и я, относилась к этому чувству спокойно.

Наблюдая за тем, как древние вампир размазывает по своим рукам крем, чей химический состав явно нуждался в дополнительных проверках, я в очередной раз старалась приземлить выбиваемое меня из колеи чувство.

Да, я — всего пара процентов от всей жизни Мартинаса. Но это не делает мою жизнь менее ценной, чем его. Важно же не количество. В конце концов, будь важен именно срок — уже давным давно одержал бы победу Самсон.

— Что-то у вас тут скучно как-то, — неопределенно сказал Мартинас, окидывая взглядом все вокруг, не похоже на тебя, детка.

— Я не отвечаю за архив, — пожала плечами я, а Мартинас снисходительно улыбнулся.

— Но я не вижу здесь никого другого, дорогая.

— Я, — я запнулась, пытаясь подобрать слова, — я просто так развлекаюсь.

— Действительно, — Мартинас вытянул руки вперед словно проверяя, насколько тщательно их покрыл крем, — как же еще развлечь себя совершенно молодой особе в преддверии главного праздника года?

— А тебе не пора идти по своим вампирским делам? — я неопределенно махнула рукой, пытаясь отсортировать свои записи.

Я действовала лихорадочно. Присутствие Мартинаса давило, нагнетало и не давало спокойно мыслить. А его вопросы уж тем более никак не настраивали на дружеский лад. Несмотря на то, что мы были на одной стороне, я видела лишь одно — скучающего от своей вечной жизни вампира. Поэтому, когда его ледяные пальцы сжали мою ладонь, я взвизгнула от ужаса.

Но Мартинас не отреагировал.

Он смотрел мне в глаза так прямо, что мой страх застрял в горле, не находя выхода. Легкие словно сковало льдом — я могла лишь смотреть на него.

— Послушай, — я кивнула даже не понимая, зачем это делаю, — я что-то прожил и что-то понимаю. И то, что я вижу в тебе, достаточно ярко. У тебя появился кто-то, близкий тебе, но ты боишься пускать его ближе, потому что тогда он причинит тебе боль. Так же, как твои родители, — я завороженно наблюдала за тем, как черный зрачок поглощает светло-голубую радужку, — ты помнишь это. И сопротивляешься. Ты не хочешь подпускать к себе кого-то, потому что знаешь — стоит тебе кого-то полюбить по-настоящему — ты будешь страдать.

— Это глупо, — я постаралась вырвать руку, но бестолку, — послушай. Я не верю во всю эту чепуху.

— Психология — не чепуха. Ты же ученый.

— Все равно, — я, наконец, высвободилась, и по-моему первый раз вздохнула с момента начала этого странного диалога, — Сергей — не мои родители.

— Нет, дорогая, ты не поняла, — Мартинас поднялся со стула, а я вся вжалась в свое сиденье.

В следующую секунду он нависал надо мной, забирая остатки свободного пространства, воли и самообладания.

— Ты абсолютно права. Именно самые близкие люди всегда будут причинять боль. Для того они и близкие, — я попыталась отшатнуться, но Мартинас лишь придвинулся ближе, переходя на шопотом, — Как-то раз мой отец избил меня до полусмерти за то, что я играл на улице со змеями. Тогда так делали все мальчишки. Мы находили камень побольше и длинную палку. А после шли и этой палкой сильно тыкали под камень. Нам было интересно — как быстро змея выпрыгнет и начнет свою охото — мы забавлялись. Вот в один такой раз красивая молодая кобра укусила моего друга. Именно тогда мой отец потерял грань. Но я запомнил этот день, дорогая, на всю свою бесконечно долгую жизнь. И вместе с этим я запомнил главное — физическая боль — ничто перед уроком, который она за собой несет.