Тайны Кипеллена. Дело о запертых кошмарах - Ольга Васильченко

застыл с таким ошарашенным видом, будто на него накричала навозная муха. Огромный торт, занявший руки, мешал ему выразить всю полноту своих чувств. Породистое лицо с правильными чертами, обаятельными ямочками и щегольской бородкой, модно постриженной на скос, исказилось от гнева. Разгладились даже шутливые сеточки вокруг глаз.

— Да что вы себе позволяете…

Договорить он не успел. Глухой рокот, пробившийся из вурдалачьей пасти, заставил его повернуть голову.

Мысленно попрощавшись с должностью, я приготовился накрыть заклятием обоих, красочно представив какой хай поднимет щеголь, придя в себя, но Мнишек оказался не из робкого десятка, да и сообразительности ему было не занимать.

— Невезучий торт, — обиженно выдохнул он и залепил им оскаленную пасть.

Такого обращения коварная животина не ожидала, поперхнулась рычанием и отступила на шаг, вытаращив красные глазища, один из которых начал нервно подёргиваться. По моему мнению, опасность вурдалаков изрядно преувеличена. Имея магическую природу, они не особо отличаются от любого другого зверя.

— Доделывайте вашу работу, — небрежно бросил Мнишек, отступая на шаг, и я незамедлительно всадил в застывшую животину давно подготовленное заклятие.

Лохматая голова с кремовыми цветами на лбу запрокинулась, и зефирные голубки спорхнули с заросших шерстью плеч…

Я так увлёкся воспоминаниями, что вздрогнул от неожиданности, не сразу сообразив, что иду по управлению Ночной стражи Зодчека. Мнишек выскочил из-за угла, как куць из коробочки, и пробасил:

— Не ожидал?!

Он всё еще молодился, подкрашивал седину в волосах и бородке. Да и вёл себя, как сопливый щеголь, как он сам говорил, чтобы ввести в заблуждение конкурентов. А уж в чём, в чём, а в деловой хватке ему можно было только позавидовать.

— Ожидал, — закивал я. — Пан капитан предупредил, кто мой спаситель.

— То-то же, — усмехнулся Редзян и протянул руку. — Целовать не надо, я не Храмовый Радетель, достаточно рукопожатия. В качестве благодарности угостишь меня местным пивом. Очень люблю «Грошовое». И не морщись, — он крепко сжал мою ладонь. — Я не забыл, что тебе нельзя, но мне-то ты компанию составить можешь?

Я вытянул пальцы из его медвежьей хватки и покачал головой:

— Сожалею, но у меня три самых настоящих почечуя[1].

— О! — Мнишек даже отступил. — Редко услышишь от тебя крепкое словцо. Видать и правда, припекло. Те самые, с которыми тебя привели? Твой невменяемый капрал, испуганный тип с окровавленной физиономией и несносная барышня? — он кивнул на мой красноречивый взгляд. — Я видел вас на улице, поэтому и поспешил на выручку. С паном капитаном, — Мнишек поморщился, словно кислого хлебнул, — я, к несчастью, знаком и сразу понял, что у тебя может быть куча проблем.

— Благодарю, но откуда ты знаешь, что барышня несносная?

Мы дошли до поста коридорного стражника, и я передал ему распоряжение капитана Эдегея. Оставалось только дождаться, когда приведут моих подопечных.

— Знакомка моей дочери, — Мнишек недовольно потянул носом. — От неё у Дельки вечно неприятности. Уж и говорил, чтоб держалась от неё подальше, но куда там. Как с учебы спелись, водой не разольёшь. Даже парни клин между ними не вбили. Хотя бегал один, Юзеф Ничек. Художнишка завытный…

— Кто? — обомлел я.

— А! — отмахнулся Мнишек, постукивая тростью по полу. — Никто! И звать никак. Я его в музей пристроил Аланке в пику, на том он от Дельки и отвалился, как репей с собачьего хвоста.

Я старательно воскресил в памяти имена остальных жертв.

— Любомир Дражко, Игнаци Лунек, Збигнев Смашко?

Редзян нахмурился, но тут же улыбнулся:

— С тобой не соскучишься! Прямо как на допросе. Фамилии-то известные, имена не очень. Может сыновья пановьи? Тогда кто же их не знает, все эти фамилии разумеют. Батьки их, лучшие мужи Киппелена...

— Люсюська! — донеслось из темноты коридора.

Самое время закатывать глаза и мылить веревку, пресветлые богини, когда же всё это закончится?

За несносной паненкой, втравившей меня во всю эту канитель, я пошел лично. Мало ли, запудрит стражнику мозги и улизнёт, жди потом, чего она ещё отчебучит.

Панна Алана что-то увлеченно черкала на листе бумаги, то и дело, окуная перо в чернильницу. Погруженная в художественные фантазии, даже не подняла головы, продолжая увлеченно выписывать мою рисованную копию: мрачную, костлявую и через чур противную…

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Проводив неприветливого пана Редзяна взглядом, я вернулась к своим хурмякам. Они нестройными рядами маршировали по листу, то гоняя Бальтазара Вилька, то беря его в кольцо. Нарисованный чародей не сдавался, защищаясь горшком с мухоловками.

— Эт-то ещё что?! — пророкотал у меня над ухом печально знакомый голос.

Я подняла голову и столкнулась взглядом с паном Бальтазаром.

— Эпическое полотно «Боевые хурмяки осаждают бравого мага», — сорвалось с моих губ раньше, чем я успела прикусить свой ехидный язык.

— Я хотя бы побеждаю? — Вильк задумчиво посмотрел на рисунок, после — на меня и расхохотался.

Я озадачено глядела на пана чародея, гадая, не приложился ли он буйной головушкой о брусчатку во время моего спасительного падения с небес ему на плечи, и — где же громы и молнии за непочтительное отношение к боевому магу? В том, что Вильк узнал себя на рисунке, сомнений быть не могло.

— Вы меня скоро до погоста доведете, — утирая выступившие в уголках глаз слёзы, выдавил он. — Куда мне тягаться с боевыми хурмяками, если я с вами справиться не могу.

Я озадачено смотрела на Вилька. Поразительно, оказывается, этот мрачный язвительный сухарь умеет смеяться — весело и от души. Ох, чую, добром мне это не выльется…

— Идемте, — он щелкнул пальцами, и наручники свалились на пол, освобождая меня и кресло от взаимного плена, — Марек непригоден к службе по вашей вине, так что будете за него. Я хочу узнать, кой леший всем так нужно в доме Дарецкого!

Ну вот, как в воду глядела… Вильк бесцеремонно вздернул меня на ноги и повлек за собой, видно опасаясь, что я снова сбегу.

У выхода под присмотром дежурного стражника нас дожидались рыжий Марек и давешний неудачливый грабитель. Первый бездумно перебирал пальцами воздух, пялясь дурным блаженным взглядом в пустоту, второй душераздирающе постанывал,