Белый хрен в конопляном поле - Михаил Успенский

В самый короткий день года ко дворам всех агеноридских владык явились какие-то удивительные немые гонцы, вручившие одно и то же краткое послание: «Я иду». Кое-где гонцов этих, вопреки обычаю, пытали, но никакого толку не добились.

Явился такой гонец и в Посконию, только у него послание было малость подлиннее: «Я иду за тем, что мне принадлежит». Подписи не имелось, а на печати изображен был цветок бессмертника.

Почти из всех стран приходили жутковатые сообщения о раскопанных свежих могилах и пропавших покойниках.

— Ерунда, — сказал Ироня. — Ихний листок просто перестали покупать, вот они и выдумывают что попало. А вот качество бумаги у них никудышнее стало: смотри, какая она желтая…

— Мне печать на этом послании покоя не дает, — сказал Стремглав.

— А что печать? Печать как печать. Цветок ли, баранья ли голова, какая разница?

— Помнишь ожерелье Алатиэли?

— Помню… Ах ты! Там ведь тоже цветочки бессмертника! Но это просто совпадение.

— Если бы… — сказал король. — А гонца, немтыря этого, ты узнал?

— С чего бы это?

— А я узнал. И посол Кадрильяк узнал — я по глазам его понял. Это лейтенант Жевар, командир арбалетчиков. Изменился, конечно, страшный стал, но это он.

— Спятил! Жевара я сам хоронил после взятия Чизбурга, даже поминальную чару пил…

— Он, он. Только ногу приволакивать стал.

— Что же мы, по-твоему, его живого похоронили? Да у него башка рассечена была до зубов, а у посла вроде бы никаких шрамов я не видел. Только нет на свете такого мага, чтобы мертвого мог поднять. Правда, ходячего мертвеца многие умеют сотворить, но ведь его сразу видно, и слышно… по запаху…

— Значит, могут некоторые, — сказал Стремглав. — Только думается мне, что самого этого мага тоже пришлось из мертвых поднимать.

— Брось ты. Никого живого там не осталось, некому было чудеса творить. А коли так, что же ты лейтенанта не задержал? Может, он бы нам по старой дружбе растолковал, что к чему? Хотя бы на пальцах?

— Он и растолковал мне. Но тебе об этом лучше пока не знать. Вот когда отправим ребят учиться, тогда я, может быть…

— Все-таки решил?

— Все-таки решил. Чему еще они здесь выучиться могут? Да и пора им повидать мир. К тому же, думаю, в Бонжурии им будет безопаснее.

— А они знают?

— Пока нет.

Король и шут сидели, как два деревенских мужика, прямо на полу возле печки (Ироня — спиной к дверце) и время от времени подкармливали ее полешками. Помаленьку прихлебывали совиньон из ковшиков.

— Не дергайся, капитан Ларусс. Так всегда бывает, когда слишком долго везет. Чем дольше везет, тем больше забота: а чем же я за удачу буду расплачиваться? А когда она кончится?

— Ты считаешь меня удачливым?

— А то нет! Удача державы — государева удача.

— То-то я век свой бобылем коротаю, и дети вот… Что ни говори, ненормальные ведь они, не такие, как все! Как я на них все оставлю? Долог ли век их будет? У них ведь и возможности помереть в два раза больше, чем у обычного человека… Болезни эти внезапные, когда никакого поветрия нет… ты бы послушал, что они во сне говорят!

— А что? Я как-то не обращал внимания.

— Ты не отец. А я не одну ночь у их постелей провел.

— И что же они говорят?

— А говорят они, мон шер, разные эльфийские слова.

— Ты что, эльфийский знаешь?

— Так, кое-что. И то, что они говорят, мне крепко не нравится. Эх, нельзя им без присмотра жить!

— Почему же тогда отправляешь их учиться?

— И при отцовских штанах тоже нечего отираться. А, пусть судьба сама решает. Пора, пора им в дорогу.

— Ты им охрану-то назначишь? Да что охрану — я сам с ними поеду!

— Нет, Ироня. Поедут они в Плезир не как посконские принцы, а как купеческие дети. Наши богатеи взяли себе похвальную моду отправлять детей за границу, вот пусть и они…

— Они все же королевские сыновья. Неужели ты думаешь, что старина Пистон…

— Он не вечен. А в случае чего он тоже может посадить их в темницу и требовать потом у меня чего пожелает. Или он, или его враги — такие заложники всякому полезны. И тебе туда ехать нельзя, твои горбы в Плезире любая собака помнит. Скажут: с чего это друг-приятель посконского короля состоит при каких-то худородных выскочках?

— Может, лучше тогда в Стрижанию их отправить? Там ведь у них и Факбридж, и Трэшфорд, вообще просвещенное мореплавание…

— Да они бонжурский-то уже знают как следует в случае чего сообразят и местными прикинутся — скажем, деревенскими дурачками… А в Стрижании разведка добрая, живо догадаются, ху из ху. Оттуда, из-за моря, их будет и вовсе не выцарапать. Нет уж Бонжурия надежней. В случае чего поклонюсь венценосному брату Пистону — спина не переломится.

— А как же в Плезирской Академии принцы других стран открыто учатся, не таятся, не боятся? Наши ребята тоже не на свалке подобраны…

Король досадливо махнул рукой.

— Есть и еще одна причина. Ректор тамошний, мэтр Забульдон, их просто-напросто не примет в студенты.

— Так мы же заплатим!

— Не поглядит и на деньги.

— Так ему Пистончик прикажет!

— Не поглядит и на Пистона. Академия там вольная, даже королю не подчиняется. Свой суд, своя стража. Город в городе. На меня же мэтр Забульдон в большой обиде…

— За что, государь?

— А ты Хому Хроноложца вспомни!

ГЛАВА 11,

В самом начале Стремглавова правления ко двору его сразу же стали стекаться многочисленные проходимцы и авантюристы, не признанные у себя дома.

Одни предлагали новые, неслыханные дотоле способы устроения государства вечного благоденствия.

Другие обещали всего за пятьсот дней сделать Посконию великой за какие-то жалкие два процента ежегодного дохода.

Третьи брались разводить в посконских снегах слоновьи стада — слоны-де от холода живо отрастят густую шерсть, будут давать еще мясо, молоко, слоновую кость и прочную кожу, отчего держава немедленно процветет еще краше и пышнее. Нужен только небольшой аванс для поездки за слонами да несколько тысяч корабельных сосен для строительства плотов.

Четвертые просили денег для плавания в Хлестофорику — не одним же неспанцам богатеть!

Пятые всего-навсего желали купить исключительное право добывать посконские меха.

Но всех превзошел некий бродячий ученый. Имя ему было Хома, а прозвище — Хроноложец, потому что он вытворял с привычным летоисчислением уж такие вещи…

Он предложил мужицкому королю не только сочинить благороднейшую родословную (это любому мошеннику под силу), но и неопровержимо доказать, что Стремглав Бесшабашный и древний император Эбистоса Кавтирант Багрянорожий — одно и то же лицо.

— Вы, мэтр, верно, забыли, что эта империя давным-давно развалилась! — сказал пораженный Стремглав.

— Да. Но весь вопрос в том — насколько давно? — хитро прищурился ученый.

— Ну… Лет пятьсот… Или даже тысячу… — растерялся король.

— Вот видите — даже вы, образованный человек, и то путаетесь. Что же говорить об остальных! Мы даже не можем со всей уверенностью сказать, какой нынче год!

— Что же тут сложного? От Восхода одна тысяча девятьсот девяносто девятый!

— Ой ли? За Темные века люди разучились читать по звездам, поскольку и самих звезд не было видно. Пока-то времена года твердо установились, пока-то люди, покинув теплые пещеры, снова приладились вести счет годам от весны до весны… Для них тогда время до-олго тянулось, пожалуй, что год за три шел. Теперь слушай дальше. Как столица империи Кавтиранта именовалась?

— Вестимо, Метрополь.

— Правильно. А твоя?

— Вестимо, Столенград.

— Так ведь это одно и то же слово, только на разных языках! Значит, и город один и тот же. Потом поищем в словарях, что значит имя «Кавтирант» на чужих языках. Наверняка у кого-то оно и переводится именно как «Стремглав». Или хотя бы «Бесшабашный». А на еще каком-нибудь языке это переводится как «мужицкий король». Или, к примеру, «узурпатор». Значит, это один и тот же человек. Опять же возьмем название страны. «Посконь» значит «конопля», так? Конопля же на Мертвом языке именуется «каннабис». А от «Каннабиса» до «Эбистоса» и вовсе не далеко. Значит, это одна и та же империя…

— Ловко! — восхитился король. — Так ты, ученейший муж, пожалуй, сумеешь доказать, что я отнюдь не Стремглав, сын шорника Обуха, а сама царица Настырра?

— Как два пальца облизать! Тебя же подданные и «настырным королем» именуют в частных беседах. Кроме того, при каждом новом правителе старые летописи уничтожают, а новые сочиняют. Летописцам да хронистам вообще веры нет! Все они твари продажные! Пистон Бонжурский, по моим расчетам, никакой не Девятый, а совсем даже Второй. Просто бонжурцам лестно свою историю распространить далеко в прошлое, а на самом-то деле они только-только из пещер выбрались…