Дикарка для Хулигана - Настя Мирная

о себе? Почему считает себя таким ужасным? Что же с ним произошло? Что он сделал? А важно ли это? Я уже сделала свой выбор, так есть ли резон и дальше пытать себя вопросами?

Вырываюсь из его рук и бросаю чёткий взгляд в бирюзовые глаза.

— Пусть так. Дай мне тебе помочь. Расскажи.

— Не хочу, чтобы ты знала, Ди. Кто угодно, только не ты. А сейчас, — устало опустив ресницы, переводит дыхание, — иди в комнату, возьми в шкафу какую-нибудь футболку или рубашку, а я принесу полотенца. Тебя колотит.

Еле сдерживаюсь, чтобы не закричать на него и не потребовать, чтобы он перестал отмалчиваться, но понимаю, что этим только отдалю его от себя. Раньше я всегда пёрла напролом, чтобы добиться желаемого, но теперь придётся научиться действовать осторожно и деликатно.

— И аптечку. — высекаю с улыбкой и получаю от Горы усмешку в ответ.

— Опять будешь меня лечить?

— Буду. — уверенно кивнув, кладу ладони ему на грудину.

Он накрывает мои руки своими и дробно выдыхает.

— И мне этого не избежать?

— Не выделывайся, Егор. — его улыбка становится шире, а ладони переходят на талию.

— Чёрт с тобой, Дикарка. Иди в спальню. Переоденься пока, а я сейчас подойду.

Толкнув дверь, прикрываю её за спиной и включаю свет. Скидываю на пол промокшую до нитки куртку и подхожу к шкафу, но не открываю, окидывая взглядом комнату Егора.

Она отличается от общего интерьера дома, пусть и с нашим домом имеет мало общего.

Коричневый, серый и бежевый. Панорамное окно на всю стену. Огромная кровать, заправленная серым покрывалом, шкаф, пара тумбочек. На стенах, кроме часов, картины и пустой рамки ничего.

— Что же ты за человек, Егор? — спрашиваю у той самой рамки.

Не просто же так она там висит. Наверняка раньше там была фотография, но почему он её убрал? И почему оставил рамку?

Набрав в лёгкие побольше кислорода, пропитанного ароматом парфюма, напоминающим море и чёрный перец, открываю шкаф. Накопав в аккуратных стопках футболку, понимаю, что она даже ягодицы не прикроет как следует, поэтому вытаскиваю рубашку и с трудом стягиваю мокрый свитерок, который продолжает липнуть к телу, упорно отказываясь покидать своё место. Кожаные штаны и вовсе вступают со мной в бой, не намереваясь сдаваться. Кожа — это, конечно, офигенски, но вот мокрая кожа — сущее проклятье.

Не только одежда, но даже бельё и тело мокрые. Капли срываются с волос и скатываются по спине и груди. Если сейчас надену сухие вещи, то и им не избежать той же участи. Понимаю же, что ждать Егора в одних трусах и лифчике не лучшая идея, но обратно свою одежду я уже не натяну. Тяжело вздохнув, беру рубашку.

— Бельё снимай. — оборачиваясь на голос, замираю.

— А? — выдаю неосмысленно, глядя на него из-под мгновенно отяжелевших век.

У меня четыре брата, и я тысячи раз видела их в одних трусах, но сейчас, глядя на Северова, и в груди, и в горле ком разрастается. Давит. Лишает мыслей. Забирает контроль. Похищает дыхание. Останавливает сердце. Вызывает мандраж. Покрывает огненными мурашками кожу. Обжигает огнём вены.

Сказать, что он красавчик, ничего не сказать. Он просто охеренный. Не только его тело и лицо, но даже то, что он настолько отличается от других. Это мне не просто нравится, но и нехило так будоражит, возбуждает, заводит.

К дождевой влаге в трусах примешивается моя собственная, только от одного его вида.

— Тоже мокрое. — толкает с хрипотцой, которая вынуждает меня заёрзать на месте и крепче сжать бёдра, что не ускользает от его внимательного изучающего взгляда.

Ещё какое мокрое, и с каждой секундой, что мы стоим, замерев друг напротив друга, промокает всё больше.

Ползу глазами от его грудной клетки вверх, но не решаюсь поднять их выше, замирая на чувственных губах. Будто ощущая моё пристальное внимание к этой части тела, шумно вздыхает и подворачивает губы внутрь. Прикусывает. Отпускает. Облизывает. Раз. Второй. Третий.

— Блядь.

В долгу за моё изучение его тела не остаётся. Скользит глазами от моих дрожащих губ по шее. Задерживает взгляд на груди, прикрытой синим атласом. По плоскому животу. Замирает там, где начинается развилка бёдер. Он тяжело и громко сглатывает и утыкается глазами куда-то в стену за моей спиной.

— Пиздос, Дикарка, ты красивая. — сипит еле слышно.

Я даже не могу разобрать, какие именно эмоции топят нутро. Смущение от его откровенного взгляда и моего внешнего вида? Страх, вызванный огромным бугром, натягивающим его мокрые спортивки? Предвкушение того, что я проведу эту ночь в его постели?

Северов срывается с места и накидывает мне на плечи полотенце. Прижимая моё почти обнажённое тело к голому торсу, растирает махровой тканью плечи, спину и руки. Дышит так, будто с пробежки вернулся.

Чувство такое, что на мне вообще нет никакой одежды. Наши тела соприкасаются голой кожей, обжигая друг друга. Разбухшие соски, будто не сквозь ткань, вжимаются в его грудную клетку. Его большие ладони на моей спине гонят по позвоночнику импульсы, которые оседают между ног, вынуждая клитор пульсировать и сладко ныть, жаждать чего-то, чего я пока не совсем понимаю. Но определённо очень хочу.

Несмотря на то, что моё сердце громыхает на пределе, а дыхание вырывается короткими выдохами, набираюсь смелости и прикасаюсь пальцами к его прессу.

Как камень. — мелькает в голове. — И ниже, наверняка, тоже.

Вот только коснуться его там я пока не рискую.

Мышцы его живота резко сокращаются, а сам парень вздрагивает, будто у меня на кончиках пальцев электрошокеры. Обвожу каждый кубик, не дыша. Его дыхание тоже замирает, как и руки. Поднимаюсь вверх по грудине, пока не добираюсь до шеи, где бешено бьётся вена. Встаю на носочки, касаюсь её губами. Цепляюсь пальцами в его крепкие плечи, чтобы не упасть, потому что ноги вдруг теряют свою силу.

Он в ответ не предпринимает никаких действий, позволяя мне касаться, гладить, изучать, целовать.

— Диана. — выдыхает Северов, давая полотенцу упасть на пол. Руками по голой спине. Губами по шее. Зубами по горлу. Мурашки по коже. Дрожь по