Дикарка для Хулигана - Настя Мирная

убил меня, если ты заболеешь. — рассекает со слабой улыбкой на распухших от ударов губах, по которым я провожу пальцами, а он целует, вызывая ещё большую дрожь.

Оставив мотоцикл под навесом рядом с серебристой бехой, поворачиваюсь к парню. Егор, облокотившись на опору, затягивается дымом. Недовольно хмурю лоб, но ничего не говорю.

Вечно на братьев бурчу за то, что они курят, но это только я их слушаться должна, а моё мнение не в счёт. Не хватало ещё Горе ставить какие-то условия.

Когда подхожу к нему, вытягивает в мою сторону руку. Ныряю в его объятия, опустив голову на плечо. Он кладёт подбородок на макушку и хрипит:

— Сильно замёрзла?

Глупый вопрос, учитывая, что меня колотит не меньше, чем самого Егора. Уже зуб на зуб не попадает, отбивая неровную дробь.

Впрочем, парень и сам всё понимает. Сделав ещё тягу, выбрасывает сигарету и сжимает в ладони мои ледяные пальцы.

Без слов ведёт меня в дом.

Если быть откровенной, то меня немного пугает то, что мы проведём всю ночь вдвоём, но я всё равно послушно шагаю следом. Даже если сегодня всё случится, то я не дам заднюю, потому что не хочу снова его потерять. Ни за что на свете не признаюсь в своих страхах. К тому же это всего лишь девственность, а не сокровище ЮНЕСКО, которое надо хранить всю свою жизнь.

Не то чтобы я готова была переспать с первым встречным, но и беречь себя до старости тоже не собираюсь. К тому же, я ведь с Егором. С парнем, которого люблю. Так чего бояться?

Даже если мои чувства не взаимны, совсем не значит, что ему похеру на меня. Я же вижу, что его ко мне тянет не меньше, чем меня к нему. Как вижу и то, что он всё ещё старается с этим бороться. Даже несмотря на то, что отстаивал НАС перед Андрюхой.

Егор всё так же сжимает мои пальцы в своей ладони, медленно поднимаясь по лестнице, а я разглядываю широкий холл, белоснежные ступени, скучные стены, лаконичный дизайн мебели.

Если мой дом можно охарактеризовать как жилище в стиле "хай так", разноцветный, яркий, с неподходящей по стилю мебелью, кучей безделушек, сувениров, пейзажей, гербариев, которыми увлекается мама, модельками и постерами мотоциклов, то дом Егора больше похож на больницу. Оттенки белого, бежевого и серого разбавлены только чёрными пятнами мебели или каких-нибудь аксессуаров. Даже картины на стенах не выделяются из общей цветовой гаммы. Современно, но скучно. Я бы просто рехнулась жить в таком месте без красок и энергии. В нём будто нет жизни. Пустой и холодный. На психушку смахивает.

— Мне тоже не нравится. — толкает парень, притормаживая.

Видимо, он заметил, как я кручу головой из стороны в сторону и, очевидно, кривлю лицо.

Братья всегда палят, когда мне что-то не нравится, потому что если я не прилагаю все силы, чтобы не выдавать эмоций, то я — открытая книга.

— Почему? — спрашиваю, цепляя его мгновенно потемневший взгляд.

— У отца частная клиника, и та живее. А этот дом… Хм… Как бы так сказать? — потирает пальцами подбородок, оглядывая помещение. — Показуха. Там, — кивает в направлении справа от входа, — кухня, столовая, гостиная. В той стороне, — указывает напротив, — бильярдная, кабинет, гостевая ванная.

— А сколько здесь спален?

— Всего восемь.

— Вы здесь втроём живёте? — утвердительный кивок, но он почему-то напряжённо хмурится от моего вопроса. Понимаю, что стоит перестать спрашивать, потому что тема для него явно неприятная, но мне надо узнать о нём побольше. Только сделать это с особой осторожностью, не вызывая подозрений. — Ты сказал, что Ира, — при её упоминании руки сами сжимаются в кулаки, что тоже не скрывается от Северова, — невеста отца. А твоя мама?

— Ушла, когда мне было два. — отбивает, крепче сдавливая мои пальцы и глухо выдыхая. — И я здесь не живу. У меня своя квартира, но алкаши сверху устроили потоп, поэтому временно кантуюсь у отца.

— Извини. — пищу, отводя глаза в сторону.

— Забей, Дикарка. — ухмыляется разбитыми губами. — Восемнадцать лет прошло. Я как-то смирился.

Внимательно всматриваюсь в его лицо и только сейчас замечаю и разбитую бровь, и нос, и ссадины, и царапины на щеках, скулах, висках. Брат явно не сдерживался.

При свете жёлтого уличного фонаря невозможно было их рассмотреть. Прикасаюсь пальцами к коже возле раны, и Гора кривится, но ничего не говорит.

— И за это извини. — толкаю еле слышно. — Не надо было оставлять вас с Андреем вдвоём.

— Диана, — выдыхает он, накрывая мои пальцы ладонью и смещая вниз, прижимается губами. Обжигая дыханием, вызывает дрожь и мурашек, — какая же ты необыкновенная. Блядь… — сжимает челюсти, играя желваками. — Нельзя было поддаваться тебе. Ничего не изменилось. Я опасен. Для тебя. Твой брат это понимает.

— Егор, не надо. Не пытайся опять меня оттолкнуть. Я не откажусь от тебя. Ты можешь держать себя в руках, если это необходимо. Ты не ответил Андрею. И возле клуба сдержался.

— Не совсем. — ведёт пальцами по нижней губе, где красным знаменем виднеются укусы. Прикусывает щёку и как-то обречённо выдыхает. Чувство такое, что ведёт борьбу с самим собой, но проигрывает. — Ты же ничего обо мне не знаешь. Совсем. То, что ты видела… Я не всегда могу себя контролировать. Есть моменты, когда это сделать невозможно.

Понимаю, что это так и есть. То, что я видела — только верхушка айсберга. Я не заблуждаюсь на его счёт, но готова принять риски.

— Тогда расскажи мне о Егоре Северове. Я хочу знать всё. Я не боюсь тебя. Не хочу бояться, пойми, Егор. Я тоже пыталась с этим бороться, но стоило тебя увидеть в клубе, и я поняла, что больше не могу. Я хочу быть с тобой, даже ничего не зная.

— Моя Дикарка… — прибивает меня к себе, придавливая голову к плечу, чтобы я не могла видеть его, когда говорит. — Если ты узнаешь меня, то сбежишь. Я ужасный человек. И дело не только в срывах. Я — мразь, которой насрать на других. Я столько натворил за свою жизнь, что теперь не расхлебаешься.

Почему он так говорит