Новый Мир ( № 1 2012) - Новый Мир Новый Мир

Как всегда, ровно в десять, исполнив свой утренний развоз, появился Азер. Я поспешно уложил в рюкзак фотоаппарат, карту, немного еды и бутылку с водой. Макеты английских фрегатов в холле гостиницы приветствовали наш выход в неизвестность, подняв все флаги и паруса.

Впрочем, дорога была мне уже знакома: вот поразившие меня вчера нефтяные качалки на окраине города, следом — микрорайон, выстроенный на засыпанном нефтяном болоте, автомастерские «tokar-slesar», буровые в море, Сангычалыкский нефтяной терминал. Брошенные на путях, крашенные железнодорожным суриком старые товарные вагоны в такую погоду казались кадрами какого-то пронзительно-грустного фильма. Безысходно-грустного, как «Красная пустыня» Антониони. И при этом — всё это кадры, даже не включенные в фильм, вырезанные при монтаже, случайно уцелевшие в виде таких вот немых, бесконечно грустных в своей неподвижности картин: желтые пучки прошлогодней травы, стрелки ржавых рельсов, мокрые вагоны с шифрами железнодорожных маркировок на бортах…

Погода и в самом деле была отменно плоха: вся долина, которую мы исходили вчера, была закрыта тенью зацепившейся за Джингирдаг тучи. Тяжелое небо волочилось прямо по земле. Лишь впереди на юге видна была яркая голубая полоса. Может быть, нас спасет ветер?

А вот и поворот на Беюк-даш: поселок, дорога, столбы. По асфальту мы быстро взлетели на средний ярус горы, к домику заповедника. Здесь очень красиво. Тихо. Меж беспорядочно рассыпанных, черных, покрытых лишайником камней то здесь, то там белели осыпанные мелкими цветами колючие ветки какого-то кустарника. Пересвистывались птицы. Наконец-то пахнуло весной: пробудившейся землей, чуть пригретой блуждающим по земле солнечным лучом травкой и этими цветами. Не скажу, чтобы это был изысканный или сильный аромат — просто ни с чем не сравнимый запах цветения, свежий запах раскрывшегося цветка, сердцевинка которого да и сами лепестки по краям были нежно тонированы розовым. Неожиданно я ощутил какой-то невероятный покой. За ним последовало ощущение, что кто-то смотрит мне в спину. Изображения были здесь. Прямо на въезде на высокой скале было выбито десять однотипных человеческих фигур с расставленными руками и подсогнутыми коленями. Кто эти люди? Танцоры, как упорно утверждают туристические путеводители? Тогда объясните, что они делают здесь, на самом виду? Ведь они оказались здесь, на виду, не случайно, не так ли? Художник или художники, изобразившие их, стремились, чтобы всякий, восходящий на гору, в первую очередь столкнулся взглядом именно с ними. Тогда, быть может, перед нами — великие вожди того народа, который оставил свою небывалую летопись на этих камнях? Загадка… В отношении к древним рисункам вопрошание — гораздо более уместная форма незнания, чем сомнительные утверждения…

В конторе заповедника не оказалось ни одной книги по петроглифам Гобустана. Сувениры выглядели жалкими. Не было пока и проводника.  В ожидании мы решили сходить к «римскому» камню, оставленному легионерами императора Домициана, но тут выяснилось, что за погляд на латинскую надпись надо заплатить шесть манатов и к тому же придется не идти, а ехать: камень лежал внизу, у подножия горы, словно римляне не решились внести свое слово в древнее сакральное пространство наверху. Камень мы отыскали быстро по крепкой железной клетке, в которую он был заключен. Дело было вот в чем: администрация заповедника заключила договор с одним итальянским реставратором, который за хорошие деньги взялся поработать над этим камнем. Он методически, сантиметр за сантиметром, очистил поверхность камня от вросшего в него черного лишайника и получил почти идеального белого цвета глыбу известняка, на которой хорошо читались буквы:

IMPDOMITIANO

CAESARE AVG

GERMANIC

LIVUS

MAXIMUS/

LEC XII FUL[MINATO].

Это означало, что сию надпись оставил Ливус Максимус, командир центурии XII «молниеносного» легиона императора Домициана, прозванного Германиком. Прозвище Германик Домициан получил после победы над хаттами в Германии в 84 году нашей эры. Через двенадцать лет он был убит в результате заговора сената. Германик был явно недооценен современниками. Как император он сделал для Рима не так уж и мало. Вопрос: а нужны ли еще были Риму мало-мальски одаренные цезари? До катастрофического распада империи оставалось еще четыреста лет, но страшные предзнаменования конца и разложения явились еще раньше, уже при Калигуле и Нероне [21] . 

Двенадцатый молниеносный легион стоял в Каппадокии, на территории нынешней Турции и Сирии, а когорта Ливуса Максимуса выполняла, видимо, разведывательные функции, исследуя опасности, которые могли обрушиться на империю в лице каких-нибудь новых варваров, а также возможности дальнейшего — к тому времени уже опасного — расширения ее на восток.

Вот вам отрезок и ракурс времени, под которым стоило рассматривать достопочтенный камень.

Но что поделаешь? Камень, обработанный итальянским мастером-реставратором особым закрепляющим раствором, был как новый, надпись была как новая, отчего ощущение времени и тайны совершенно исчезало. Перед нами был освежеванный камень в железной клетке — и все.

Разочарованно покачивая головами, мы вернулись к машине и вновь поднялись в заповедник. Проводник уже ждал нас. Мы оплатили экскурсию и тронулись по дощатому настилу вглубь времени. Простоватый на вид, экскурсовод оказался дельным проводником и, ведя нас от одной группы древних изображений к другой, немногословно, но в то же время не сбиваясь рассказал общую версию истории Гобустана, которая, говоря коротко, сводилась к тому, что здесь, на горах, жили люди, что оставили после себя невероятное, не существующее нигде на Кавказе количество рисунков на камне. Второе было верно, первое — нет. Еще вчера я убедился, что рисунки, оставленные на кучах камней возле Джингирдага, не имели никакого отношения к повседневной жизни людей. Они не могли быть ничем иным, как проявлениями священной реальности, возле них совершались древние ритуалы. Так же и плато Гобустана — на мой взгляд — представляло из себя громадный сакральный комплекс. Кстати, здесь тоже, что сразу бросалось в глаза, не было места, пригодного для жилья. Когда мы пришли в пещеру Ана-зага («Пещера-мать»), считающуюся своеобразным центром всего комплекса горы Беюк-даш, я изложил свои доводы. Пещерой это помещение могло быть названо лишь условно: скорее всего оно образовалось в результате землетрясения как довольно высокий (метров до пяти-семи) зал, сложенный хаотически упавшими друг на друга каменными плитами.  В потолке «пещеры» зияли отверстия диаметром в полтора-два метра. Такую сколько ни топи — не протопишь. Как бы люди могли существовать здесь зимой?

— А климат другой был. Теплый был, — без удивления, но с проникновенной добротой отреагировал на мою эскападу наш экскурсовод и повел нас к «солнечным ладьям», которые своей похожестью на изображения викингов в свое время снесли голову знаменитому путешественнику Туру Хейердалу. На самом деле в петроглифической традиции «солнечные ладьи» чаще всего обозначают не реальные лодки или корабли с «солнечной символикой» на носу, а ладьи смерти, которые следуют вслед за солнцем в ночь — страну мертвых, увозя в подземный мир невероятное для обычной лодки количество гребцов...

Когда мы вышли из пещеры, небо поднялось и в высверленных в камне емкостях для воды стояло солнце. 

Возможно, изображения Гобустана проще всего интерпретировать, если рассматривать камни, на которые они нанесены, как развалины исполинского собора. На стенах которого — теперь в обломках, в фрагментах — рисунками было записано все «священное писание» обитавшего здесь народа. Собор, а не пещерный город вроде крымского Чуфут-Кале (древней столицы караимов) — вот что такое Гобустан! Завалы исполинских каменных глыб, которые мы условно называем пещерами, чрезвычайно неудобны для жилья, зато представляют собой идеальную среду для общения первобытного человека с высшим миром, являются местом проявления священной реальности в виде рисунков.

Что же явлено в священной реальности мифа? Разумеется, самое главное. Космогония (устройство вселенной), место в ней солнца, луны, звезд, земли и человека на этой земле. Разумеется, рисунки должны запечатлеть главную тему жизни — тему рождения и смерти, плодородия, связанных с ним образов мужского и женского, земли (матери) и неба (отца)… Но главными фигурами древнего пантеона были все же предки. Культ предков, утверждая в сознании племени идею непрерывности кровно-родственных связей, цементировал род, гарантировал преемственность традиций и стабильность первобытного сообщества. Цепочка, которую составляли предшественники — отцы, деды, прадеды и т. д., тянулась вглубь веков, связывая живущих с мифическими первопредками и с теми из них, кто был возведен в ранг божеств — сверхъестественных учредителей обрядов и запретов,  выполняемых членами группы.