Новый Мир ( № 1 2012) - Новый Мир Новый Мир

Начало уже смеркаться, когда музей стали закрывать, и мы вдвоем отправились в редакцию. Она размещалась в глубине Старого города, в каком-то глухом дворе, вход в который Эмиль отпер своим ключом. Во дворе лежала огромная, сломанная ветром ветвь старого дерева.

— Вот это да! — воскликнул Эмиль. — Март — самый ветреный месяц в Баку. Слышишь, как воет ветер? Это гярб, ветер с востока…

Я взглянул вверх. Мы стояли на дне двора как на дне колодца. Я разглядел наверху какую-то обмазанную глиной и обмотанную полиэтиленом лачугу, никак не вписывающуюся в парадный ансамбль Ичери Шехер, но, очевидно, оставшуюся от времен какой-то принципиально иной достоверности этого места. На снимках начала ХХ века Старый город похож на Бухару — глинобитные мазанки, лепящиеся одна к другой, как соты насекомых…

В редакции никого не оказалось. Это, похоже, вполне устраивало Эмиля. В этот поздний час он чувствовал себя здесь хозяином.

— Показать тебе что-нибудь?

Похоже, мои фотографические опыты во время нашей экскурсии не ускользнули от его внимания, и он, в некотором смысле, предлагал мне общение как художник — любителю живописи. Папки в компьютере лопались, открывая россыпи сокровищ. Да, этот парень был настоящим фотографом!

— Это Средняя Азия. Остатки построек времен Хорезма. Я взял такси на целый день и попросил отвезти меня в пустыню, где они стоят до сих пор… Дождался вечера. Снимал на закате…

Я медленно — и надо заметить, третий раз за один день — погружался в измененное состояние сознания. Снимки, которые я видел, особым образом резонировали во мне, подчиняли своим вибрациям…  

— А это Тибет. Просто горы. Я люблю горы.

Потом была почти абстрактная серия снимков грязевых вулканов. Собственно говоря, такой вулкан, который может быть совсем маленьким, не выбрасывает ничего, кроме воды, пара и жидкой — серой или красноватой — глины. Но края кратера, или дыхальца, и сам след этого выброса могут обрасти какой-то невообразимой перламутровой пылью, образовавшейся из горячего дыхания Земли, или желтыми, как живые цветы, серными наростами. Русло грязевого потока может быть изысканно-серым, почти голубым, и если оно пролегает по терракотовой подложке, а в воде, выплюнутой вулканом из маленького кратера, отражается розовый отблеск заката, — я умоляю вас, где вы были, господа абстракционисты?!

Мы впали в своего рода транс, рассматривая фотографии. По-настоящему Эмиль знал красоту камня. Магию минеральной жизни. Оторваться было невозможно, это было настоящее колдовство…

— Где это снято? — спрашивал я.

— Недалеко. — Он разворачивал мою карту. — Здесь… Вот. Впрочем, карта так себе. Можем посмотреть космическую съемку.

Поисковик Google немедленно выдавал местность в нужном масштабе.

— А вот, кстати, Гобустан, — словно вспомнил о чем-то Эмиль. — То место, куда вы поедете завтра…

— Ну-ка, ну-ка…

— Наскальные рисунки есть повсеместно, но в основном они в трех местах: вот здесь, на холме под горой Джингир, основная группа — на Беюк-даше, там их обнаружили, и контора заповедника тоже там, и есть еще множество интересных на Кичикдаге, если только вы туда доберетесь… Учти, это большие расстояния, несколько десятков километров…

— Так, а вот это что? — ткнул я в экран, заметив какие-то складки рельефа, необъяснимым образом стягивающиеся в одну точку.

— Это тоже грязевой вулкан. Их тут два, видишь? Эти высокие — метров по четыреста — Кягниздаг и Турагай…

На время я словно оглох.

Карта приковала меня к себе. Если, например, двигаться отсюда… Или отсюда…

— Послушай, — сказал я. — А если добраться до края вот этого плато, где мы будем, то далеко до ближайшего вулкана?

— Понимаешь, — сказал Эмиль, — там надо проделать один небольшой трюк.

— То есть?

— Надо свернуть с шоссе на нижнюю дорогу, которая ведет в каменоломни. Там, кстати, есть несколько интересных камней, на которых скалолазы тренируются… Когда я там тренировался, надо было дойти до поворота, где дорога начинает подниматься вверх… Там тоже сумасшедшие камни… И вот от поворота — уже близко. Спустился — поднялся. Час — туда, час — обратно.

— Час — туда, час — обратно…

Больше я уже ничего не помнил. Мы вышли из редакции, когда на дне нашего двора стояла тьма — хоть глаз выколи. Только где-то на полпути к небу трепетала на ветру и теплилась каким-то первобытным светом лачуга наверху.

— Смотри не налети на ветку, — сказал Эмиль.

— Спасибо ветке, что она не налетела на нас, — отшутился я.

Эмиль запер ворота. Ему надо было ехать в какой-то дальний микрорайон.

— Ну что, пока? — сказал он.

— Еще увидимся, — убежденно ответил я.

VI. ЗАБЕГАЛОВКА

Оставшись один, я понял, что голоден. Ехать на такси в ресторан, где мы с Азером трапезничали вчера, было слишком далеко. Разыскивать турецкую закусочную, где мы обедали, я бы не решился. Я пешеход, и чтобы понять город, я должен исходить его пешком. Но мы ездили на машине, я ничего и не понял и поэтому неизбежным образом вновь вышел на проспект Нефтяников. Слева было светло, там высились красивые дома, образующие фасад города с моря. Справа сразу за перекрестком сгущалась тьма, в которую неубедительно были вкраплены тусклые красноватые и зеленые огни жалких вывесок.

Я повернул налево. Довольно быстро я достиг первого дома, но в роскошном цокольном этаже не было ничего, кроме бутика дорогой одежды от Burberry. В следующем доме был такой же роскошный бутик обуви и изделий из кожи Sergio Rossi. Я тупо остановился у витрины, уставившись в красивые красные туфли, но тут же привлек внимание секьюрити: охранник бесстрастным взглядом отсканировал мою куртку, рюкзак и джинсы и, не говоря ни слова, исчез за прозрачными дверями. Это несколько  отрезвило меня. Я поглядел сквозь витрину внутрь магазина: там не было ни одного человека. Более того: я опять оказался на улице совершенно один. Прохожие, недавно справа и слева обтекавшие меня, куда-то исчезли.  Я снова попал в пустой город. Оглядываясь, я непроизвольно поднял взгляд выше и тут только заметил, что в доме с бутиком Burberry нет ни одного освещенного окна. Я посмотрел на соседний дом — то же самое: двадцать два этажа темноты. Стоило чуть-чуть изменить ракурс зрения, чтобы убедиться, что весь этот роскошный парад домов, выходящих фасадом на море, необитаем! О, черт! При этом все дома были искусно сверху донизу подсвечены укрепленными на их стенах цветными прожекторами. Игры света/цвета и теней, темных провалов и ярких поверхностей, создавали полную иллюзию жизни этих домов. И однако, я брел по мертвому городу… И разумеется, шансов найти в нем место, где можно поужинать, не было никаких.

Делать нечего, я повернул назад. Довольно скоро на моем пути вновь стали попадаться редкие прохожие, я опять стал причастен к жизни людей, а не бутиков, и так, следуя за людьми, я волей-неволей вступил в темную, освещенную только всплесками фар несущихся автомобилей часть проспекта Нефтяников. Первая вывеска на азербайджанском языке, еле тлевшая в темноте, привела меня к низкой полуподвальной норе, в которой размещался ночной магазинчик, где продавались пиво, вода, шоколад, какие-то печенья, орешки и прочая несъедобная еда международного производства.

Вторая вывеска, неприятно марающая красными отблесками стены грязного здания и тротуар вокруг, скрывала за собой теплый пар, запах съестного и несколько столиков, за ними расположилось шесть или семь одетых в немодные кожаные куртки мужчин, которые, неторопливо разговаривая, пили пиво, курили и, кажется, играли в карты. Мой приход несколько сбил их с размеренного ритма их занятий, они явно были здешними завсегдатаями и не ждали пришельцев со стороны. Но что делать? Голод — не тетка, я увидел незанятый столик и устремился к нему. Меню на азербайджанском языке ничего мне не сообщило, поэтому, когда подошла хозяйка — довольно еще молодая, но сильно расплывшаяся женщина, по-свойски распоряжавшаяся среди своих посетителей в халате и рваных черных колготках, — я обратился к ней по-русски:

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — отвечала она любезно, хотя чувство любопытства явно пересиливало в ней все остальные эмоции.

Несомненная удача: русский она, по крайней мере, понимала.

— Что-нибудь поужинать… Люля-кебаб, зелень, лаваш, чай…