Новый Мир ( № 1 2012) - Новый Мир Новый Мир

— А водичка у вас нет?

Я вспомнил про свой рюкзак.

— Есть, есть, конечно, есть водичка…

Собаки стали решительно терять к нам интерес и улеглись, положив головы на лапы.

Старик сделал аккуратный, бережный глоток и вернул бутылку мне.

Потом я поснимал его так и этак и в довершение показал ему снимок, который показался мне удачнее других.

— Ай, маладец! — вскрикнул старик и, не слезая с ишачка, обнял меня.

Собаки завиляли хвостами.

А потом они ушли. Вниз. Овцы, собаки — все.

И мы остались одни на склоне.

Дальше никаких опасностей не было. Только глина. Мы карабкались вверх, прилипая к ней, как мухи. Чтобы не увязнуть глубоко, надо было наступать в центр кустика горной полыни или, на худой конец, на жесткие макушки еще не выщипанной овцами пучками растущей травы.  К концу часового подъема я был совершенно мокрым внутри своей куртки — к счастью, непроницаемой для ветра. Потом пришлось изменить тактику восхождения, потому что подступы к вершине — это место, куда жидкая глина изливалась из кратера, когда тот переполнялся. И жидкая глина была везде. И приходилось идти вверх по глине, уже не считая килограммов, налипших на ботинки. Но мне все это казалось сущей ерундой по сравнению с собаками. Потому-то я и в кратер вулкана влез, исполненный все той же беспечности освобождения от ужаса. Потом подъем закончился, и под ногами оказалась очень вязкая, идеально серая, с вкраплениями каких-то мелких красных камешков глина, которая нигде под ногами не была до конца твердой. Все это умещалось в идеально правильной окружности диаметром метров в двести. Или сто. Тут, боюсь, память готова подвести меня. Мысль о том, что эта зыбкая поверхность может в один миг разверзнуться и поглотить нас навсегда, почему-то не приходила в голову, несмотря на то что в одной из балок мы видели синеватый след прокатившегося по ней свежего грязевого выброса, который наверняка снес бы все на своем пути, если бы было что сносить. Я первый добрел до странной формы возвышения, напоминающего кусок окаменевшего дерьма в полметра высотой. Внезапно странный звук, похожий на хлопок, и последовавшее за этим журчание достигли моего слуха. Земля у нас под ногами жила. Это нисколько не обескуражило нас: наоборот, мы заинтересованно осмотрели выступ и, обнаружив у его подножия несколько отверстий, долго наблюдали сопящие дыхальца вулкана, из которых иногда доносилось бульканье, а временами с мягким лопающимся звуком на окаменевший конус вылетали ошметья глины.

С вершины Азер позвонил в офис. Кажется, там были удивлены, что мы забрались на вершину грязевого вулкана. Ни одному известному им человеку это до сих пор не приходило в голову (о, они не знали Эмиля!).

— Скажи им, что это нужно, чтобы фотографировать, — сказал я.

Я не врал: открывшийся нам во все стороны пейзаж был прекрасен. Вдалеке виднелся город, уже подсвеченный вечерними огнями. Как на ладони были все горы и долины Гобустана. За Турагаем темнели отроги Лянгабизского хребта: дальние горы, уходящие к подножию Большого Кавказа. Кичикдаг со срезанной вершиной (где мы так и не побывали) смотрел на простиравшееся на восток море — точно посадочная площадка для НЛО. У всего окружающего был какой-то фантастический, неземной вид. Один взгляд на это вызывал в груди непонятный восторг: земля внизу жила, дышала накатами моря, ее спокойный ракушечник и известняк тонкой корой покоился на бурлящем котле земной мантии, о которой так красноречиво напоминал то булькающий, то сопящий о чем-то вулкан. Несколько снимков, сделанных в этот час с этой вершины, — они стоили того, чтобы лезть сюда!

Когда-то, 20 — 30 тысяч лет назад, вид гор и окружающих их долин с журчащими ручейками являл собою иное зрелище: заросли фисташковых деревьев, иволистной груши, граната, непролазные кущи боярышника и можжевельника, дубовые и сосновые рощи… Густые камышовые крепи  у моря славились изобилием зверья и птицы, море было неистощимым поставщиком рыбы. Естественно, в этих благословенных местах жили люди. Те самые люди, которые оставили внизу выбитые на камнях петроглифы. Двадцать пять тысяч лет тому назад. Астрономическая цифра. Сейчас азербайджанские ученые, похоже, обременены заданием доказать, что рисунки на камнях еще на десять, на пятнадцать тысяч лет древнее. Но это уже политика. С первых веков человеческой истории Гобустан был одним из постоянно пульсирующих духовных центров человечества и оставил ему в наследство уникальную культуру, где тайна и магия древних росписей неотделима от магии породившего эту культуру ландшафта, которую так явственно, будто кожей, ощущаешь, поднявшись на высоту птичьего полета…

До машины мы добрались в глубоких сумерках.

Нет смысла говорить, устали мы или нет, испачкались ли, промокли и были ли голодны. Во-первых, мы были целы. А во-вторых, достигли такой остроты переживания увиденного, которая была невозможна там, на тропах заповедника…

— А ты не из тех, с кем придется скучать, — сказал Азер, сдирая с себя мокрое от пота белье.

— Извини, старина. Но ты спас меня. Поверь. Один бы я не выдержал этого ада. Но ты… Откуда такая выдержка, Азер? Я кое-что смыслю в людях. Знаю шоферов начальства средней руки. Ты — не шофер.

— Да, не шофер.

— А кто?

— О, это очень долго рассказывать! — рассмеялся Азер.

И рассказал. В тот вечер, пока мы ехали, он рассказал кое-что о себе. Ну, например, историю о том, как в начале перестройки один питерский начальник сдал им за небольшую взятку, за семьсот, что ли, баксов или за тысячу семьсот, всю сеть магазинов «Военторг». Двадцать две площадки. И они там открыли первые в России круглосуточные магазины. И эффект был такой, что только на этом эффекте он сделал себе состояние. Но это было не все. Еще был завод, который производил шины для всех грузовиков на пространстве бывшего СНГ, потому что личные машины — да, они поменялись на иномарки, а грузовики в основном остались старые. И стоит только представить, сколько это машин и какой, соответственно, оборот этого завода, чтобы понять, что на этом Азер тоже сделал состояние. Это было в городе Волжске, возле Саратова. А потом в этом городе Волжске милиция что-то перепутала — обычная милиция, в доску своя, Петрович там, Василич. И эта милиция арестовала Азера, и эти самые «в доску свои» четыре дня его убивали. Тот самый Василич норовил изо всей силы ударить его дубинкой по голове. Специально старался по голове. Изо всей силы. Четыре дня. А через четыре дня очень солидные люди из криминального мира… Василич ползал перед ними на коленях, целовал ботинки, клялся чем-то… Вот интересно: клялся. То есть находил для себя внутреннее оправдание и даже полагал, что и для других оно может быть убедительно. И когда Азер не умер, а оклемался после всего этого, он не стал никому мстить, он бросил все бизнесы, бросил друзей, бросил все, жену бросил и уехал в Германию, потому что повидал столько подлости и зла, что одному человеку носить такое не под силу.

Он жил в мире, который в конце концов чуть было не пришиб его.  Со-вер-шен-но равнодушно.

К этому оказались причастны все: он сам, друзья, враги, женщины, с которыми, в интересах бизнеса, приходилось иметь дело…

И он понял, что больше не хочет.

Решил попробовать пожить в параллельном мире.  Где все устроено по-другому. В Германии это ему удалось. И в Азербайджан он вернулся, только чтобы устроить маму, которая печет ему пирожки, — отправить то ли к брату в Батуми (там у брата ресторан), либо к сестре в Канаду.

— В общем, устроился на такую работу, где платят немного, зато все ясно: приезжают журналисты — работаешь с ними. Никакой грязи. И никакого бизнеса. А сам просто ждешь, когда можно будет свалить отсюда. Теперь ты понял?

Я был потрясен. Я всегда чувствовал в Азере человека, много повидавшего в жизни и хорошо знающего людей. Но такого экзистенциального поворота я не ожидал.

Причем он сказал все это на подъезде к Баку, в марте 2010-го, когда в Германии все еще было хорошо: следовательно, он был уверен, что уедет. Ведь премьер-министр Германии Ангела Меркель еще не заявляла о категорическом крахе мультикультурной политики, что означает, что въезд любого турка или азербайджанца в Германию нежелателен. И следовательно, он не может быть ни в чем решительно уверен теперь, мой друг Азер.

Вот ведь странно устроен мир.

IX. ФИКРЕТ

Проснулся в семь: слишком рано после такого дня, как вчерашний.

И тем более рано для дня сегодняшнего. Последний день командировки. Обратный билет я нарочно заказал на самый поздний рейс. Сегодня мы с Азером договорились ехать на Апшерон. Но Азер приедет только в десять. И я не знаю, как отреагирует на нашу инициативу его начальство. Я откинул одеяло и подошел к окну. Совсем недавно взошло солнце и тут же нырнуло в облака над морем, пронзая их то тут, то там прохладным серебристым светом. Нижняя кайма облаков, еще насквозь просвеченная солнечными лучами, светилась особенно ярко и красиво. Вдалеке отчетливо виднелись портовые краны и несколько строящихся небоскребов. Первое утро без дождя.