Бессонница в аду - Лариса Васильева

— Хан, давайте я вам помассирую плечи, — предложила девушка.

— Иди спать, — небрежно бросил он.

Рита стояла, едва сдерживая слезы. Мария заметила, какое у нее потерянное выражение лица, и пожалела ее:

— Может быть, попьешь с нами молоко?

Но та только гневно взглянула на нее, жалость Марии была для нее не выносима, и вышла из кухни. Хан не обратил никакого внимания на ее уход.

— Она тебя любит… — произнесла Мария, хотя ей ужасно не хотелось говорить о Рите. Сказала и ждала, что вот он вскочит, побежит за девушкой… Но он только досадливо отмахнулся.

— Опять начинается, придется тебе меня лечить… Давай, доктор, приступай…

— А ты принимаешь какие-нибудь лекарства? Мне кажется, ты и не пытался лечиться.

— Пытался, но все бесполезно.

— Но ведь в последнее время припадки реже?

— Думаешь, и опухоль исчезает?

— А почему бы нет? Я уверена, организм может сам справиться со многими болезнями, знать бы только что его заставляет включать нужный механизм…

— Я тоже в этом уверен, на этом и основана моя теория омоложения.

— Ну вот, все равно заговорили о твоей работе.

— Тебе так интересно? Ну, хорошо, расскажу. Садись, прошло, — и когда Мария села напротив, продолжил: — Я задумался, в чем первоначальная причина многих заболеваний, и пришел к выводу, что все идет из детства, буквально с рождения. Важно все: какие руки принимают ребенка, насколько бережно, осторожно берут его в первое мгновение, когда еще все косточки такие мягкие. Стоит чуть сжать сильнее и можно деформировать косточки. И так далее: в младенчестве спит неудобно, или малыша заставляют сидеть неподвижно, чтобы не мешал, потом он носит в школу тяжелый портфель или ранец, плюс — неправильно питается, например, получает мало кальция и других микроэлементов для роста костей — все это в отдельности, возможно, мелочи, но вместе они заметно влияют на строение его скелета, а в итоге на здоровье в целом. А если изначально ребенок слаб, то эти мелочи влекут за собой серьезное заболевание. Тебе еще интересно?

— Да, я слушаю.

— Вот я и решил создать такие условия, при которых скелет, а затем и мышцы могли бы принять правильную, задуманную природой, конфигурацию. Для этого сначала под воздействием волн различной частоты размягчаем скелет, немного охлаждаем и, если человек в это время находится в жидкости, плавает, как в материнской утробе, то все кости, по моей задумке, должны будут восстановиться. Примерно так же, как металлы имеют память (да ты слышала, наверно, что сверхупругие сплавы восстанавливают первоначальную форму при нагреве после пластической деформации или, скажем, вода — у нее и формы то нет, а память есть, след от корабля долго остается заметен в слоях воды, даже атмосфера, и та имеет память), вот так и живые существа. Главное — создать такие условия, которые не навредят организму и в то же время дадут ему возможность реставрироваться, принять задуманную природой, оптимальную форму.

— И такие условия создаются в твоей ванне…

— Должны быть в ванне, но что-то я все время упускаю. Надеюсь, что теперь уже все пройдет как надо.

— И кто будет подопытным? Я?

— Ты так шутишь? — он взял ее ладонь и поцеловал.

— Да какие тут шутки… Ты же хотел меня использовать…

— Я тогда не знал тебя, — Хан решил, что она говорит о том времени, когда только попала сюда.

Мария была удивлена: до побега он ее не знал, а теперь вдруг разглядел?

— Это что, мой побег так изменил твои взгляды?

— Почему побег? Если меня что-то и меняет, так это ты сама…

Что-то она сегодня не понимала его, наверно, ее слишком сильно били по голове, лучше идти спать.

— Тебя ждет новая «жена»…

— Ревнуешь?

— Извини, если можно, я пойду, сил нет сидеть…

И он еще спрашивает! Конечно, ревнует, хотя у нее нет и не было на это никаких прав, не то, что у Риты. Она встала и покачнулась — опять закружилась голова. Хан тут же поднял ее на руки и понес. «Наконец-то он решил за меня…» — Мария вздохнула с облегчением и прижалась к нему, замерла в его крепких объятиях, уткнулась головой ему в шею, смущаясь, как девочка, которой впервые в жизни предстоит провести ночь с мужчиной… А у нее ребра всех цветов радуги: сине-желто — багровые, когда же они заживут?! Хан увидит — испугается… Но вдруг она заметила, что он идет не в сторону лестницы, а в противоположную, к ее комнате. Хан толкнул дверь ногой, поставил ее на пол, пожелал спокойной ночи и исчез. Мария была разочарована, обижена. Она доплелась до кровати и легла, чуть не плача. Но постепенно, вспоминая, как он нес ее, как прижимал к себе, как его губы тихонько скользнули по ее щеке, она начала улыбаться. Так не прижимают, если не любят… Но ведь этого не может быть, останавливала она себя и тут же уверялась: нет, может, может…

Мария пошла на поправку… Теперь она с нетерпением ждала полночи, и не шла в холл после душа с замотанной полотенцем головой, а сушила волосы феном, старательно расчесывала, тайком наносила макияж. И Хан почувствовал в ней эту перемену и так же ждал целый день этих ночных встреч. Они спешили теперь в пустой холл, счастливые, как школьники, бегущие на тайное свидание. И разговоры у них стали как-то повеселее, оказалось, что и у Марии не все в жизни было печально, и Хан, рассказывая о своем детдомовском детстве, вспоминал теперь совсем другие случаи — было и в его детстве хорошее. Особенно он любил говорить об одной нянечке: «Сынок», — так она меня называла, — вспоминал он. — Я помню себя с четырех лет, проснулся как-то мокрым, испугался, воспитательница была строгая у нас, вскочил и бегу по коридору, а нянечка меня перехватила: иди-ка, говорит, дитятко, полежи в моей кровати, а я пока твою постель сменю, так никто ничего и не узнает…

Хан любил возиться со своим оружием, разбирал его, смазывал, шлифовал. Однажды ночью он предложил Марии пойти пострелять.

— А я не умею…

— Ты столько знаешь об оружии и не умеешь стрелять?! Невероятно, ну так идем, я научу тебя…

Мария быстро освоила эту нехитрую науку, зрение у нее было хорошее, глазомер точным, и вскоре перещеголяла Хана в меткости. Одно время они зачастили в тир — помещение в подвале, с азартом соревновались там. До тех пор вместе ходили стрелять, пока Мария как-то не набрала больше очков, она трижды попала в десятку, а Хан вдруг промазал подряд два раза. Она радовалась, а он явно начал злиться. Мария тут же, заметив это, отправила следующую пулю в молоко. Она считала, что мужчины, как дети, — хочется ему думать, что он лучше всех стреляет, ну и ради Бога, она специально будет палить мимо…

Как-то она спросила у него:

— Откуда такое прозвище — «Хан»? Из-за твоего гарема?

Он рассмеялся:

— Нет, это их детдома. У нас при детдоме жила кобыла, и наш завхоз, единственный мужчина в детдоме, человек немного не от мира сего, решил обучить всех воспитанников верховой езде. Мы по очереди влезали на бедную лошадь и ездили по кругу. Он в это время стоял посередине и все время кричал: «Держи осанку! Держи осанку!» Ему понравилось, как я выпрямил спину, и он похвалил меня: «Молодец! Настоящий английский хан!» Он хотел сказать — лорд, но ошибся. А меня так и стали все звать — Хан. Когда я приехал сюда, мне предложили выбрать какой-нибудь псевдоним, и я вспомнил эту детскую кличку.

— У тебя и правда удивительно гордая осанка.

Как только вернулись силы, Марии захотелось чем-то заняться, но на улице уже выпал первый снег, время огородов закончилось, и оказалось, что ей теперь нечего делать. Сидеть без дела было скучно, она бродила по коридорам, от скуки остановилась как-то возле Оли, рисующей зимний пейзаж за окном, и так долго наблюдала, что та уже стала раздраженно оглядываться. И тогда Мария попросила дать ей кисти, краски. Ольга, скептически улыбаясь, поделилась с ней.

— Я никогда не пробовала, а тут все равно делать нечего, — как бы оправдываясь, пробормотала Мария.

И теперь они уже вдвоем сидели у окна, рисовали и ревниво оценивали свои работы. Мария делала очередной набросок — деревья, снег, когда вдруг заметила, что на ее рисунке ветви складываются определенным образом, сквозь хаос проступают черты Хана. И уже специально стала рисовать его… Ольга заметила это, ничего не сказала, а за ужином вдруг ляпнула:

— Хан, Мария на тебя пародию нарисовала…

Чего она ждала, неизвестно, но Хан лишь сказал:

— Ночью посмотрю…

И в самом деле, ночью потребовал принести все рисунки, посмотрел и спросил совершенно не в тему и очень серьезно:

— Сколько ты меня еще будешь мучить? Сама же видишь, я люблю тебя…

— Ты хочешь взять меня в свой гарем? Отлично, а как меня будут называть? Рита — старшая жена, Ирочка — младшая, Наташа — новая, а я буду новая старая? А при необходимости можно будет использовать в лаборатории…