Бессонница в аду - Лариса Васильева

— Я не хочу об этом говорить, о работе — только на работе… Ты же знаешь, моему мозгу требуется отдых, нельзя все время думать об одном и том же. И зачем это тебе?

— Как это зачем? Должна же я знать, что меня ожидает в недалеком будущем…

— Тебя это никогда не коснется.

— Ты это уже говорил… Но трудно предугадать заранее, в какой момент ты захочешь остановиться в следующий раз. Вдруг доведешь все до конца… Я тебе надоем и не станешь прерывать свой спектакль.

Он напряженно смотрел на нее, словно не совсем понимая, о чем она говорит.

— Ты неправильно обо мне судишь.

— Знаешь, если тебе надо меня использовать в своих опытах, то сделай это сейчас, мне что-то не хочется жить… Нет сил сопротивляться, мне даже не страшно…

— Перестань, скоро ты встанешь на ноги.

— Тебе для опыта нужна здоровая женщина?

— Мария, это у тебя от слабости депрессия, ты должна помогать своему организму бороться. Я же держусь, терплю головные боли, а с таким, как у меня, заболеванием люди часто кончают самоубийством…

— Скажи, как можно ночью разговаривать с человеком, а утром отправлять его на смерть?

— Не знаю, по ночам я беседую только с тобой, а ты до сих пор жива, несмотря на свой язык, — вскипел он.

— Мне надо лечь, — она испугалась.

— Иди.

Если бы Мария не была уверена, что ее водили по приказу Хана — он ведь сам говорил: в лабораторию попадают только по его приказу, весь разговор был бы другим. Но она поспешила уйти. По дороге ругала себя: «Как же я не дальновидна! Отталкивать такого человека опасно, обидишь его и прогуляешься еще раз под конвоем. Почему я не могу лицемерить…» Если он в этот раз хотел просто попугать, то в следующий наверняка не остановится. Струсив, она сама вышла следующей ночью, и Хан тоже пришел. Сел рядом, сжал ладонями голову.

— Опять боли? — встревожилась она, против воли испытывая сочувствие к нему… — Давай, помассирую.

Он послушно пересел на стул.

— Я вчера вспылил, извини.

— Да по сравнению с визитом в лабораторию это ерунда.

Он застонал.

— Когда у тебя началось это, с головой? — почти шепотом сказала она, говорить громко не было сил.

— Садись, какой с тебя сегодня массажист…

Но она все же немного продолжила, скорее не массируя, а поглаживая.

— О, немного легче, ты мне всегда помогаешь. Может быть, у нас с тобой биополя взаимодействуют? Ты только рядом постоишь, и боль стихает. А проблема с головой появилась давно. Ребята поучили немного, чуть-чуть переборщили…

— В детском доме, что ли, избили?

— Нет, я уже взрослый был, студент, в студенческом общежитии получил урок.

— Расскажи…

— Да глупость, ничего интересного…

— Я же тебе рассказывала всякие глупости.

— Хорошо, слушай. Поехал поступать в институт, город чужой, ни одного человека не знаю, поселился в общежитии. Сразу понял, что на стипендию не проживешь и, как только поступил в институт, пошел на вокзал подрабатывать грузчиком. Ходил туда несколько раз, пока работа была. Да только какой из меня грузчик в семнадцать лет, тощий, одни кости. Жалели меня мужики, грузчики, терпели… Все, что там заработал плюс стипендия, я поделил на тридцать дней и проживал каждый день свою норму. Не сообразил сразу, что надо иметь что-то на непредвиденный случай… Ну вот, стипендию должны были дать шестого, а пятого я проел последние деньги. А шестого не дали, это была пятница, бухгалтерия в субботу не работала, отложили выдачу стипендий на понедельник. Тогда выдавали не как сейчас, на карточку, а на руки, наличкой. Занять ни у кого не получилось, друзей еще не было, со мной в комнате поселили ребят с другого курса, и у них график учебы был сдвинут, они еще не приехали на занятия, а может, просто прогуливали, короче, их я еще даже не видел, почти месяц жил один. Пошел на вокзал — работы нет, ходил, ходил по общаге, не знал, у кого можно попросить в долг до стипендии. Хоть побирайся — но стыдно… Я два дня просидел голодным, а в воскресенье увидел, на общей кухне картошка жарится, хозяина рядом нет. Я и забрал ее со сковородкой, ел прямо недожаренную, полусырую и, дурак, так торопился, что даже дверь не закрыл на ключ. В моей жизни это была самая вкусная картошка… Оказалось, эта сковорода принадлежит старшекурсникам. Ребята там были все здоровые, крепкие, жрать тоже хотели. Унюхали они меня, по запаху картошки нашли и вломили по первое число, поучили первокурсника, досталось, почти, как тебе сейчас… Без сознания сутки валялся. Нашли меня приехавшие соседи по комнате, вызвали скорую. Месяц пролежал в больнице, отъелся там… Только вот опухоль образовалась… Теперь, когда ем картошку, сразу вспоминаю, что воровать — плохо…

— Неужели нельзя удалить опухоль?

— Можно, только я буду после этого, как та картошка… Надо было сразу, но кто бы меня тогда обследовать стал… А почему слезы? Слезы от слабости… Это же было так давно… Зря рассказал, зачем тебе расстраиваться лишний раз… Все прошло, ничего не исправишь, с этим фактом я уже свыкся. А вот то, что тебя так и не смог, как ты говоришь, обаять, вот это жалко. А я так старался… Ну, иди, спи. Повезло твоему мужу, так его любишь…

Старался? Вести под конвоем в лабораторию — это он называет «старался»? Мария побрела к себе, она была еще очень слаба, хотелось скорее лечь. И что он пристал с мужем — повезло да повезло… Говорила же ему: не любит уже она своего Веню и жалеет, что раньше этого не поняла…

Потянулись дни. Хан был неизменно внимателен, он даже старался развеселить ее. Его ум завораживал ее, и она опять начала испытывать к нему симпатию. Днем Мария видела его редко, Хан забывал о режиме, а если и бывал в столовой вместе со всеми, то постоянно что-то обсуждал с Павлом. У Марии создавалось ощущение, что их двое, два Хана — один ласковый, заботливый, интересный собеседник ночью и ученый, одержимый только одной страстью — наукой, днем.

Как-то она задержалась в столовой и увидела Хана, он опять опоздал на обед. Они с Пашей пришли вдвоем, увлеченно о чем-то споря и, похоже, вообще не видя окружающих. Леонид Сергеевич покрутился рядом с ними, но он уже поел, а стоять рядом с жующими собеседниками было как-то неловко, задал какой-то вопрос, Хан отмахнулся: — «Потом», и тот ушел. Мария не спеша прихлебывала горячий чай и смотрела на него, своего мучителя… И еще один человек затянул свой обед в столовой — Рита. Она пересела в угол, чтобы не мешать убирать посуду, и также не отрывала глаз от Хана. Марию поразил ее взор. Потом, идя в свою комнату, она все искала подходящее определение для такого взгляда, пожалуй, самое точное будет — всепоглощающая страсть… Не ожидала, что эта избалованная вниманием девушка может так страстно полюбить.

Не спалось, Мария лежала без сна в ожидании полуночи и сразу же, вместе с боем часов, вышла в коридор. Хан уже шел ей навстречу.

— Пошли сразу на кухню.

— Слушай, а ты меня видел сегодня в столовой в обед?

— Не помню… А что?

— Ничего, просто я впервые общаюсь с гениями.

— Я тебя не увидел? Как ты себя чувствуешь? Лучше? Тогда…

— Только не говори мне: «Расскажи что-нибудь», — прервала она его.

— Расскажи что-нибудь… — улыбаясь, закончил Хан.

— Ты так редко улыбаешься, если бы я могла, нарисовала бы твою улыбку.

— Расскажи, где прошло твое детство?

— М-м… Даже толком не помню… По-моему, мы жили где-то в степи, на каком-то хуторе. Мне тогда было лет пять, мы уезжали оттуда почему-то на телеге. Помню, какая-то девочка, подружка, провожала меня и плакала, тетки стояли разные, махали нам. У нас была собачка, ее закрыли в сарае, а она выскочила и побежала за нами. Мне ее стало так жалко, что я решила слезть и забрать ее. Помню, как сползала с телеги, платьице задралось и я голым пузом скользнула по холодному дереву… Отец закричал: «Мать, ты что не держишь дите, а если под колесо! Ну, Марийка, ну, дочурка! Вот егоза!» — это он меня так называл, придумывал всегда разные ласковые словечки. Я схватила собачку и назад полезла, а мама охала: «Сами не знаем, где будем жить, а она щенка тянет! Давай сюда, а то поцарапает тебя, сама буду его держать…»

— Ну вот и ты улыбнулась… Вот, черт! — Хан сам грел для них молоко, и оно сбежало.

— Я вытру, — в дверях стояла Рита.

Она решительно прошла к плите и навела порядок. Хан посторонился, равнодушно обошел ее и понес молоко Марии.

— Вы всегда в это время беседуете? — спросила Рита.

— Да, нет, как придется… — ответила Мария, а Хан молча потягивал молоко, глядя на Марию.

— Как же вы встречаетесь, договариваетесь заранее?

— Нет…

Мария задумалась: а в самом деле, как это они с Ханом так часто одновременно выходят в коридор? Чувствуют друг друга? Она повернулась к нему, встретилась с ним взглядом, и они засмотрелись глаза в глаза, забыв о Рите. Но та была настроена решительно: