Конклав ночи. Охотник - Александр Сивинских

– Что? – опешила куратор. – Почему вы так решили?

– Да потому, что Тагир сам высший! – не слишком заботясь о сохранении тайны переговоров, рявкнул я.

Если Артемьич ушел не слишком далеко, у него был шанс услышать много интересного. Однако сбавлять тон я не собирался. Очень уж мне не понравилось, что Мордвинова опоздала с важными сведениями. А то и вовсе придержала их.

– Это он интригует против господина Коремина. До больницы уже довел, но будьте уверены, на этом не остановится. Ферму для своего братика у министра Тагир все равно оттяпает. Потому что настроен серьезно. Завел «солдата», а может, нескольких. Этой ночью использовал одного, чтоб заманить меня в ловушку. Не знаю, правда, что именно собирался сделать. Просто скормить кровососу, заразить, чтоб я сгорел поутру, или заразить, чтоб подгрести под себя. Мне повезло, что видовых умений у него меньше, чем хитрости. Нетопыриным гипнозом не владеет. Или владеет хреново – едва-едва, чтоб скотину успокоить. Так что я, как изволите слышать, жив. А его дрессированная зверушка сдохла. – Я отдышался и подвел черту: – Сегодня Тагир Юсифович последует за ней.

– В каком смысле последует? Что вы собираетесь сделать?

– Найду да пристрелю, – сказал я.

Мордвинова издала звук, похожий на всхлип, и вдруг вместо ее бесполого тенорка в трубке зазвучал другой голос. Твердый, властный бас, абсолютно мне незнакомый.

– Никого ты не пристрелишь, Колун. Сейчас сядешь на жопу и будешь сидеть ровно, не дергаясь. До тех самых пор, пока тебе не скажут, что делать дальше. Уяснил?

Случаются в жизни моменты, когда самый независимый человек понимает: его независимость закончилась, дальше – стена. Железобетонный забор, который не перелезть и не пробить. Даже пытаться не стоит. Для меня наступил именно такой момент.

Физиономия моя, и без того малопривлекательная, перекосилась от ненависти к обладателю баса просто кошмарно, о чем мне услужливо сообщило зеркало заднего вида. С трудом разжав зубы, я выдохнул:

– Уяснил.

– Жди звонка, – громыхнуло в трубке.

Спустя секунду вновь забренчала Мордвинова. Бабские нотки в ее голосе звучали заметнее, чем когда-либо:

– Как только что-то прояснится, я перезвоню на этот номер. Вас устроит?

– Да, – ответил я сухо. Знать о том, что на большей части территории Шилова связь отсутствует, ей было вовсе не обязательно.

– Тогда до связи?

Я нажал отбой. Возникло непреодолимое желание шваркнуть телефон о ближайшее дерево, а обломки втоптать в землю. Осторожно, будто это был не прочный финский аппарат, а тончайшая елочная игрушка, я положил мобильник на торпеду и закрыл глаза. Шишка на затылке начала пульсировать. Толчки крови отдавались аж в коренных зубах.

Твари, думал я. Твари. Такие же упыри, хоть и не воняете падалью. Взять бы вас всех да бросить в одну яму, чтоб жрали друг друга. Того, кто останется, залить щелоком, как дохлятину в скотомогильнике, а прах закатать под бетон. Чтоб следа не осталось.

– Кхе-кхе, – издалека сообщил о своем приближении Артемьич. Лицо у него сияло, как у именинника. Бейсболку он снял и держал перевернутой, бережно прижимая к животу. Внутри что-то лежало. – Уже наговорился? Можно назад?

– Можно, – сказал я, остывая. – Что это у тебя? Ёжик?

– Да нет, кое-что повкуснее.

Чепилов подошел ближе. Кепка была полна мелких лесных орехов. Часть россыпью, часть – на обломанных веточках.

– Угощайся, если зубы крепкие, – предложил он.

– Зрелые хоть?

– Вот ты мне это и скажешь.

Я выбрал орех покрупнее, зажал между большим и указательным пальцами, поднатужился и раздавил скорлупу. Частенько финал этого фокуса омрачается тем, что ядро давится вместе со скорлупой, но в этот раз оно уцелело.

– Хочешь? – Я протянул орех Артемьичу.

– Скушай сам, я еще успею, – сказал он.

После чего с умильной улыбочкой повторил мои манипуляции. К счастью для моего самолюбия, с куда меньшим успехом. Он надавил чересчур сильно, скорлупа так и брызнула в разные стороны вместе с ядром. Впрочем, я сделал вид, что не заметил этого, он – что никакого конфуза не произошло. Мы уважительно покивали друг другу. Артемьич погрузился в машину и разместил кепку на коленях.

Забросив очищенный орешек в рот, я тронул «УАЗ» с места, однако был вынужден остановиться. Навстречу из-под горы вылетел знакомый «патрол». Почти не снижая скорости, он свернул на дорогу, по которой мы с Эмином ездили к Медвежьему камню. И все-таки, пусть на краткий миг, я успел разглядеть в приоткрытом окне Тагира Байрактара. Увиденное доставило мне несказанное удовольствие. Мой ночной спарринг-партнер выглядел так, словно его лицом долго и трудолюбиво дробили кирпич для получения декоративной крошки. Вот тебе и патриарх, подумал я, синяки с морды свести не может.

– Может, догоним? – с неожиданным азартом предложил Чепилов. – Начистим рыло, расспросим хорошенько, какого хрена он на работника МЧС напал. Вдвоем-то всяко заломаем.

– Хорошая идея, – сказал я. – Годная. Жаль, Иван Артемьич, ты пока что не мое начальство.

– Неужели запретили? – сочувственно спросил он.

– Категорически. До особого распоряжения. С-суки… Ладно, поехали домой. Все равно он здесь не один, археологов привез. А свидетели в благородном деле чистки рыл нам явно ни к чему.

– Это да. Свидетелей в таком деле лучше не иметь.

Он вытащил из бейсболки одну веточку, начал задумчиво обрывать с нее орехи.

– Кстати говоря, что за руины неподалеку от Медвежьего камня? – спросил я. – Археологи как раз в них копаются.

– О, легендарное место, – сказал Чепилов. – Племенная станция скота Высокая Дача. Вотчина нашей легендарной землячки Дарьи Митрофановой. В сороковые-пятидесятые ее вся страна знала. Депутат Верховного Совета, кавалер ордена Ленина, с самим Сталиным ручкалась. Считается, что она выводила на Высокой Даче какую-то сверхпродуктивную породу коров. Не знаю, так ли, но мужиков она там затрахивала вусмерть. Ненасытная, говорят, была баба. И ведь что творила, распутница! Выбирала парней помоложе да посмазливей. А самой уж хорошо за полтинник было. Этакая Екатерина Великая на колхозный лад. Ну и добаловалась, конечно. Один ухарь спьяну ее и порешил. Притом, слышь ты, особо зверским способом. То ли косой, то ли топором. Распотрошил, говорят, как тушу на бойне. Все зубы выбил. Вроде бы даже сердце съел. Или печень. А потом сбежал. Так и не нашли.

– Какая была фамилия у ухаря? – сиплым от волнения голосом спросил я. – Не Игнатьев случайно?

– Да кто ж его помнит. Он приезжий был, механизатор, что ли. В деревне-то без году неделю прожил, когда его Митрофанова подцепила. А что?

– Слышал похожую историю. Произошла в пятьдесят третьем.

– И у нас в пятьдесят третьем! Неужто совпадение?

– Вряд ли, – сказал я задумчиво.

Мне почти наяву виделась глумливая ухмылка старого упыря Игнатьева, открывающая два ряда железных зубов… и Книга Рафли, добытая им у очень влиятельного матриарха по прозвищу Председательница. Вместе с клыками и потрохами.

– Ну ладно, неважно. Что дальше было?

– Дальше такое началось – туши свет, ховайся в погреб. Расследовать убийство прибыла группа аж из Москвы. Арестовали колхозную верхушку, а допрашивали так вообще всех. Высокую Дачу оцепили войсками, пригнали экскаваторы, бульдозеры и за одну ночь все сровняли с землей. Племенной скот, который там был, пустили под нож, а туши куда-то увезли. Через месяц следователи уехали, но оцепление стояло еще полгода. Две вышки сколотили, палатки поставили, лес вырубили. Караулы с собаками, колючка, все чин чинарем. Колючка еще долго висела. Когда охрану сняли, пацаны туда лазили, конечно, но ничего интересного не нашли. Единственное, что необычно, вся территория была засыпана чем-то вроде извести. Долго потом ничего не росло.

Пока он рассказывал, мы ехали в сторону Шилова. Каждое новое предложение, сказанное Артемьичем, словно наматывалось на колеса «УАЗа», замедляя движение все сильнее и сильнее. Едва закончился рассказ, машина дернулась, заглохла и остановилась.

– Ты чего, Родя? – спросил после долгой паузы Чепилов. – Забыл, как сцепление выжимать?

Я обратил к нему невидящий взгляд.

– А?

– Об чем задумался, спрашиваю?

Я побарабанил пальцами по рулевому колесу.

– Прикидываю, что мне сделают за нарушение приказа.

– А давай-ка доверимся судьбе. – Артемьич вытащил из кепки орех, покрутил между пальцами, прищурившись на него, как ювелир на драгоценный камень. – Если ядрышко уцелеет, вернемся. Если нет, поедем домой. Согласен?

– Яволь, – сказал я. – Действуй, посланник фатума.

Бревно – давешний хлыст, разорванный морозом, – было тяжеленным, вдобавок успело врасти в землю. Я подсунул под более тонкий конец монтировку, опертую на камень, нажал изо всех сил, но оно все равно приподнялось всего-то на сантиметр. Впрочем, этого хватило. Артемьич накинул на бревно заранее подготовленную петлю из троса и ловко продернул ее примерно на полметра. Пока я вызволял монтировку из-под легшего обратно ствола, он закрепил второй конец троса в фаркопе «УАЗа».