Конклав ночи. Охотник - Александр Сивинских

Бедная доярка Люба.

Я вернулся в избу. Тетка Татьяна и Эмин сидели перед телевизором, сопереживая диковато выглядевшему молодцу, который с помощью кошачьего черепа и этюда Рериха пытался расшифровать тайные знаки на месте безвременной гибели отечественного шансонье. Шла «Битва экстрасенсов».

– Эмин, – позвал я, – можно тебя на минутку?

Он повернулся ко мне:

– Да, конечно.

– Выйдем в сенцы.

Он с сожалением бросил последний взгляд на экран и поплелся за мной. Экстрасенс как раз начал кружиться словно дервиш и подвывать как баньши. Выглядело это, надо признать, очень колоритно, тетка Татьяна от восторга даже заохала.

– Тебе не кажется, что мы все кое о ком забыли? – спросил я Эмина в сенях.

– Н-не знаю, – растерянно протянул он. – О ком?

– Ну ты даешь, Пикассо. Об археологах, конечно.

– Блин! – воскликнул он. – Блинский блин! Они же без обеда остались. Дяде Джамалу сейчас точно не до них.

– Вот-вот, – сказал я. – Предлагаю съездить на раскопки и забрать бедолаг. Ты со мной?

– Конечно! – Эмин бросился во двор, но резко остановился.

– Проблемы? – спросил я.

– Наверно, надо взять что-нибудь с собой… Хотя бы бутербродов. Они же там голодные как волки.

– Считаешь, на нас могут наброситься?

– А?

Он был так взволнован перспективой скорого спасения прекрасной археологини от голодной смерти, что растерял все чувство юмора. Или не все?

– Орешков погрызут. Девушке полезно, а на генерала нам с тобой плевать, правильно? – Я подмигнул. – Остались орешки-то?

– Немного. Самые мелкие и крепкие, которые грызть нельзя.

– Тем лучше.

– А?

– Не тормози, Пикассо. У тебя появится превосходный шанс услужить даме. Будешь героически сокрушать скорлупу пассатижами, а ядра отдавать ей.

Он просиял:

– А ведь точно!

– Эх ты, знаменосец. Всему учить надо.

Я достал из кармана ключи, вложил ему в руку и легонько подтолкнул его к выходу из двора.

– Беги, заводи машину. Мне надо в сортир заглянуть.

Эмин ушел, а я спустился в погреб. Лейтенант успел очухаться, ворочался и мычал. Я взял его под мышки, прислонил к стене. Присел на корточки рядом, покачивая на пальце поддетым за спусковую скобу «макаровым». Участковый замычал громче и возмущенней.

– Помолчи, герой. Сейчас я уеду из села, на окраине кого-нибудь поймаю, попрошу тебя освободить. Передам ключ от наручников и мобилу. Когда оковы тяжкие падут, перезвони по последнему номеру в списке вызовов. Ответит человек из МЧС, мой начальник. Женщина, но с очень большими полномочиями. Чрезвычайники вам, полицаям, не указ, но сейчас ситуация особая. Именно поэтому я здесь. Тебе об этом уже сообщали. Но раз у тебя в мозгах перемкнуло, кто-то должен их прочистить. Не удивляйся, если моя патронесса сделает это через задний проход. И это… пушку свою не забудь.

Я встал, положил пистолет на одну из полок, идущих вдоль стены, а потом выбрался по приставной железной лесенке наружу.

Двигатель «УАЗа» работал, Эмин нетерпеливо крутил головой.

– Так, Пикассо, назрел вопрос на сто рублей одной бумажкой. Имеется у тебя надежный приятель, которому можно доверить небольшое, но важное дело? – спросил я, включив передачу.

– Имеется. Только это девушка. Нормально?

– Пойдет и девушка. Я за равноправие полов. Показывай, куда рулить.

– А сто рублей?

– Надо еще посмотреть, стоит ли она таких денег.

К моему удивлению, надежной Эмин посчитал вовсе не свою воздыхательницу, а беленькую толстушку-хохотушку. Я вручил ей ключик и телефон, объяснив, что их надо отнести тетке Татьяне Чепиловой и попросить, чтоб та передала все участковому, сидящему в погребе.

– Прикольно! – обрадовалась толстушка. – А кто его туда посадил?

Ответ, рассчитанный на бесхитростную деревенскую девочку, у меня был припасен заранее.

– Сам забрался, – заявил я с простецким видом. – Увидел, как туда шмыгнула крыса, и прыг за ней! Крыса в нору спряталась, вот он и решил засаду устроить. А чтоб не возникло желания убежать, приковал себя наручниками к стене. Как японский пулеметчик.

– Чо-то вы, по ходу, врете, – хихикая, сказала толстушка.

– Совсем чуть-чуть, – сказал я. – Сделаешь?

– Дак чо, сделаю. Мне нетрудно.

– А если серьезно, почему участковый оказался в подвале? – спросил Эмин, когда мы отъехали.

– Потому что я американский шпион, а он меня раскрыл. Пришлось его обезопасить. До той поры, пока заложника не возьму.

– Выходит, я заложник?

– Йес оф коз.

– Но ведь я даже не гражданин России.

– Для нас, пиндосов, никакой разницы. Азербайджан входил в состав СССР? Входил. Значит, все жители – русские, а по совместительству коммунисты и враги свободного мира. К тому же ты гений палитры и карандаша. Ценный кадр. Пожалуй, я тебя с собой заберу, когда эвакуироваться буду. Продам в рабство на студию Диснея, миллионером стану. Кстати, и сто рублей отдавать не придется.

– Ловко вы избежали ответа.

– Не льсти мне, Пикассо. На самом деле отмазки – корявей некуда.

Я сделал вид, что крепко задумался. Он притих.

– Ладно, скажу. Только чтоб молчок. Никому ни слова.

Эмин кивнул:

– Разумеется.

– Есть тут одна доярка. Зовут Люба, возраст под тридцать, симпатичная, веселая, живет без мужа…

– Понял, о ком вы, – стараясь держаться строго, как и следует человеку, которому по секрету рассказывают о любовнице, сказал Эмин. – Приятная женщина.

– Тогда, думаю, ты и остальное уже понял. Участковый ваш тоже на нее планы имеет. Не знаю, кто ему надул в уши, что я с ней трахался. Прибежал злющий, начал предъявы выставлять, за пистолетик схватился. Пришлось немного остудить. В погребе как раз прохладно.

– Вы настоящий мужчина, – сказал Эмин уважительно. – Хотел бы я быть хоть наполовину таким крутым.

– Любой хотел бы, – сказал я важно.

Он рассмеялся.

На центральной жердине стога точь-в-точь как вчера сидел ястреб, горделивый и неподвижный. Сигналить в этот раз я не стал, просто кивнул ему, будто старому знакомому. Подсознательно надеялся, что он как-нибудь отреагирует – расправит крылья или издаст ободряющий клекот, который убедит в успехе будущего предприятия, но полосатый мерзавец даже клювом не повел.

Эмин выпрыгнул из машины с поспешностью отбывшего штрафное время хоккеиста и нетерпеливо уставился на меня. Я сидел, хмурился и осторожно поглаживал живот.

– Ну так мы идем или нет?

– Слушай, Пикассо, ты двигай пока один. Я догоню. Минут через десять. В крайнем случае через пятнадцать.

– Что случилось?

– Судя по всему, окрошка тетки Татьяны не нашла общего языка с моими лактобактериями. Собачатся на чем свет стоит.

Он смущенно хихикнул.

– Так что давай, брат, вперед и с песней. Только смотри, без меня археологов сюда не приводи. Как бы не вышло конфуза.

– Ладно. Я им пока о вас расскажу.

– Хорошая мысль. Ты, главное, сделай акцент на моих душевных качествах. Так, мол, и так, не больно красив этот Родион Кириллович, но в сущности – чистый ангел. А теперь все, беги. – Я открыл «бардачок» и зашуршал бумагой, показывая, что продолжение разговора не входит в мои планы.

Эмин ушел. Выждав пару минут, начал собираться и я. Доспехи и укрепленные кевларом сапоги оставил в багажнике – от гипноза, наводимого высшим, они все равно не спасут, – а вот шлем с фонарем надел. И взял почти все оружие. «Моссберг», оба кинжала, засапожный нож и складень. Распихал по набедренным карманам перевязочные материалы и всякую мелочовку: фальшфейеры, спички, батарейки, шприц-тюбики с антибиотиками и обезболивающим. Подтянул ремни разгрузки, проверил шнуровку ботинок (от капроновых ниток я избавился еще в деревне). Закинул в рот по паре таблеток эфедрина, гуараны и аспирина, запил водой.

Я проделывал эти привычные, отработанные до автоматизма действия, а сам думал о том, каким клоуном и придурком буду выглядеть, если археологи окажутся обычными людьми. Впрочем, какая разница? Какая, в дупло, разница? Очаровывать бабу я не собираюсь, мужика или Эмина – тем более.

Наконец подготовка была закончена. Я толкнул дверцу багажника, она захлопнулась с резким звуком. Коршун встрепенулся, снялся с шеста и полетел. Когтистые голенастые ноги сначала подергивались, словно отталкиваясь от воздуха, а потом прижались к пестрому животу. Птица почти скрылась из виду, когда до меня донесся протяжный крик: «Пи-и-ить, пи-и-ить!»

Если это и был знак, то не самый воодушевляющий.

– Канюк долбаный, – сказал я. – Лучше б ты промолчал.

И вновь лагерь археологов встретил меня тишиной и запустением. В нем почти ничего не изменилось, за исключением предметов древней культуры, разложенных на брезенте для просушки. Помятая, зеленая от медных окислов керосиновая лампа без стекла. Странного вида ножницы, выгнутые из цельной стальной полосы и больше похожие на гигантский пинцет. Россыпь жестяных бирок, предназначенных для коровьих ушей.