Конклав ночи. Охотник - Александр Сивинских

– Продолжаем славные традиции, – сказал я, садясь за руль.

– Ты о чем? – удивился Чепилов. Он успел снять брезентовые рукавицы, в которых управлялся с тросом, и машинально похлопывал ими по бедру.

– Ну как же. Здесь ведь триста лет назад какие-то варнаки орудовали. А у них любимое занятие – перекрыть дорогу поваленной лесиной да устроить засаду.

– А, вон ты о чем. Угу, было дело. Только это самое… не подумай, что каркаю, но они хреновато кончили.

Осуждающе посмотрев на него, я включил пониженную передачу. Машина медленно двинулась вперед. Трос натянулся, «УАЗ» словно бы присел на задницу. Я ждал, что он забуксует или даже встанет на дыбы, но обошлось. Медленно, с натугой, хрустя и роняя комья налипшей почвы, подцепленный конец бревна сдвинулся с места и вскоре лег поперек лесной дороги. Немного наискосок, но проезд был перекрыт надежно. Решив, что этого достаточно, я сдал назад. Артемьич освободил трос, отбросил к бревну, наспех замаскировал клочками мха и сухой корой, которую наковырял сапогом в колеях.

Тем временем я достал из багажника боевую амуницию, начал снаряжаться. Доспехи, шлем, ремни, ножи, перчатки. Помповик, заряженный фирменными «нарциссами». С сомнением посмотрел на ботинки, зашнурованные капроновыми нитками, но решил оставить так. Если до сих пор не лопнули и не развязались, то еще полчаса выдержат.

– Это японское? – уважительно спросил Чепилов, постучав согнутым пальцем по налокотнику.

– Да.

– Солидная броня. Умеют узкоглазые красивые вещи делать. – Он, будто сравнивая, посмотрел на брезентовые рукавицы, зажатые в левой руке, и добавил: – Опасаешься, что Тагирка тоже зараженный?

– Нет. Во-первых, опасаться уже поздно. Я с ним ночью так крепко наобнимался, что, будь он бабой, пришлось бы жениться. А будь шлюхой – лечиться. Во-вторых… Он не зараженный. Он распространитель. Поэтому садись-ка ты в машину и газуй отсюда подальше. Тихо! – гаркнул я, заметив, что Чепилов собирается возразить. – Тихо, Иван Артемьич. Ты меня и так уже выручил больше, чем следовало. И еще больше поможешь, если свалишь отсюда. Сам говорил: свидетелей иногда лучше не иметь. То, чем я собираюсь заняться… В общем, ты понял.

Он кивнул и полез на водительское сиденье.

– Теперь слушай инструкции. Отгонишь машину метров на двести в направлении села. Встанешь у дороги, я там видел пару подходящих мест. Мотор не глуши. Если кто-то намылится ехать в мою сторону, посигналишь. Если понадобится твоя подмога, – я хлопнул его по плечу, – свистну. Договорились?

Артемьич положил широкую ладонь поверх моей руки, молча пожал. Я отступил в сторону. «УАЗ», дико завывая, рывками покатил прочь. Когда он скрылся из виду, я сошел с дороги и укрылся за невысоким пихтарником. Деревца были такими фантастически пушистыми, будто выросли нарочно, чтобы стать моделями для рождественских открыток.

Ждать пришлось минут десять. Сначала послышался звук мотора, потом появился джип. Тагир был настоящим джигитом. Даже в лесу он гнал с максимально возможной скоростью. Дорога была ему знакома, и возникшее поперек нее бревно Байрактар заметил не сразу. Хорошие тормоза выручили, «патрол» успел остановиться – хоть и перед самой преградой. Я втайне надеялся, что машина врежется в бревно со всего маху, сработает подушка безопасности, зафиксировав голубчика в тесных объятиях, а мне останется только подскочить и садануть ему через открытое окно прикладом в ухо. Но человек предполагает, а Бог располагает. Впрочем, вариант без подушки безопасности меня тоже устраивал, пусть и меньше.

Тагир покрутил головой (я сидел на корточках, поэтому остался незамеченным), выругался, согнулся, нашаривая что-то под сиденьем. Из машины он вылез с ярко раскрашенной бейсбольной битой в левой руке.

– Эй, кто тут? – гневно заорал он и треснул битой по бревну. Раздался металлический звон, бита была алюминиевая. – Эй, бараны, вылезайте! Убрали полено живо! Ноги переломаю! – Он добавил что-то по-азербайджански и снова ударил по «полену». – Слышите, нет?!

Я нарочно шумно поерзал и, пригибаясь, изобразил бегство в глубь леса.

– Стоять! – взвыл Тагир. – Стоять, баран!

Он бросился следом. Ярость застила ему глаза, иначе он мог бы увидеть, что отбежал «баран» совсем недалеко.

Когда Байрактар прорвался сквозь пихтарник, я встретил его прикладом в лоб. Глаза, только что выпученные от бешенства, закатились. Он рухнул на колени, выронил биту и завалился на меня. Я быстро уложил его на землю, завел руки за спину, стянул в запястьях тремя пластиковыми хомутами для электропроводки. Подобрал биту и врезал ему по башке еще раз – сильно, но аккуратно. Для надежности. Потом бегом вернулся к джипу. Отогнал его задом на пяток метров от бревна, распустил трос с лебедки – немного, пару витков. Трос был сплошь покрыт грязью пополам со смазкой; как видно, лебедкой давным-давно не пользовались. На конце троса крепился маленький литой крюк. Сойдет, хотя я бы предпочел карабин.

О том, как я волок бессознательную, более чем стокилограммовую тушу из лесу, постоянно ожидая, что этот медведь очнется и вцепится в меня клыками, можно было снять целый сюжет для телеканала «Дискавери». Наконец я вытащил его на дорогу, где и бросил ровно между джипом и бревном.

На одну ногу Тагира я нацепил петлю от троса, все еще затянутого на бревне, другую обмотал тросом от лебедки «патрола». Захлестнул крюк за трос, а чтобы он не свалился прежде времени, закрепил пластиковым хомутом. Потом сел в джип и стал медленно подавать его назад.

Когда тросы натянулись, разведя ноги Байрактара под прямо-таки непристойным углом, Тагир очнулся и исступленно заколотил башкой по земле. Я поставил машину на ручник и вылез наружу.

– Привет, борец, – сказал я, опускаясь на одно колено рядом с его лицом. – Умеешь делать шпагат?

Он выпучил налитые кровью глаза и замычал. Кричать в полный голос он не мог, я предусмотрительно заткнул ему рот ветошью и заклеил широким скотчем.

– Ладно, не тужься, это вопрос десятый. Первым будет другой. Догадываешься, что это такое?

Я с нарочитой медлительностью вытащил из ножен кинжал и продемонстрировал Тагиру. Это был отличный боевой кинжал – с длинным, чуть изогнутым на конце темным и грубым клинком, небольшой крестовиной и тяжелой медной рукояткой. Его режущая кромка была не острее, чем у акаэмовского штык-ножа, но острота ему и не требовалась. Кинжал предназначался не для того, чтоб резать. Это было колющее оружие. Я предпочитал наносить им удары сверху вниз. В область ключиц. Или в башку.

Полюбовавшись на возникший в глазах Тагира страх, я легонько, чтоб не продырявить кожу, кольнул его в шею.

– Вижу, что знаешь. Ты ведь многое знаешь, правда? Кто я такой, зачем приехал, кем послан. Я тоже кое-что о тебе разведал. Кем ты был. Кем стал. Поэтому не будем терять времени. Меня интересует, что ты ищешь в развалинах Высокой Дачи и зачем валишь министра Коремина. Выкладывай, нетопырь. Только не вздумай клевать мне мозги. Если заподозрю, что пытаешься заморочить упыриными штучками, проткну кадык.

Я сорвал с его рта скотч, кончиком кинжала выковырнул забитую в пасть тряпку. Он с хрипом втянул воздух через зубы, закашлялся. Первым словом Тагира после того, как он прокашлялся, стало какое-то азербайджанское ругательство, полное шипящих звуков.

– Я тебя не понимаю, ночной. Говори по-русски.

– Ты что творишь? Куда лезешь вообще? Тебе же конец, баран! Конец, понял?!

Он яростно плюнул, целясь мне в лицо, но густая тягучая слюна повисла на нижней губе.

– Диалог не получается, – констатировал я.

Прошагал к джипу и включил лебедку. Совсем ненадолго, но этого хватило. Тагир завыл, быстро и сильно колотя по земле связанными руками, словно оказался на борцовском ковре и попал на болевой прием. Когда я вернулся, то увидел, что его джинсы лопнули по шву. И еще – на них расплывалось мокрое пятно.

Опухшее, исцарапанное в ночной драке лицо было мокро от слез.

– Бессмертные тоже плачут, – сказал я. – И писают в штанишки. Повторяю вопрос…

– Какой вопрос, фашист? – плачуще закричал Байрактар. – Какой, к шайтану, вопрос? То, что ты спрашиваешь, никому нельзя знать. Кто узнает, умрет.

– Кончай пугать, ночной.

– Ночной? Почему ты все время зовешь меня ночной? Разве у вас так называют гульхантеров?

– Гульхантеров у нас называют истребителями. Ночными – упырей. Чаще всего высших.

– Ты дурак, – сказал Тагир, внезапно успокаиваясь. – Ты все перепутал. Или тебя зачем-то обманули. Я не пью кровь. Я ничего не ищу в развалинах. И на министра мне насрать. Министр мутит дела с братом. А я у Джамала наемный работник. Почти раб, понял! Брат принял мою семью, когда мы сбежали из Баку. Только сначала заставил поклясться, что я не буду просить долю в бизнесе.

– Интересно, почему ты сбежал? Дружки убитого патриарха преследовали?

– Да! Я пошел в гульхантеры, чтобы отомстить за младшего брата. Он был великий музыкант, и его загрыз высший. Тогда я поклялся найти этого гада. Я нашел его и зарезал как собаку.