Заговор Тюдоров - Кристофер Гортнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не поднимайте этого письма, – сказал я. – Печать отравлена.
Кровь отхлынула от лица Сибиллы.
– Ваш оруженосец… он брал в руки это письмо?
Вместо ответа я наклонился, поднял валявшиеся на полу перчатки. Натянув их, я взял письмо за уголок и отошел с ним к оплывшей сальной свече. Тусклый свет чадящего фитиля упал на послание.
«Тебе ее не спасти».
– Письмо предназначалось мне. – Голос мой звучал безжизненно и глухо, словно чужой. – Обнаружил его Перегрин, но убить хотели меня.
Сибилла замерла на месте.
– Убить вас? Кто хотел вас убить? Почему?
Я с трудом сглотнул.
– Этого я не могу вам сказать.
Поднеся послание к свече, я смотрел, как оно занялось огнем. Синеватое пламя охватило бумагу, с жадностью пожирая ее. Прежде чем огонь коснулся моих пальцев, затянутых в перчатки, я уронил письмо на пол и растер каблуком, оставив на полу черное пятно.
– Им это с рук не сойдет. – Я поднял глаза и встретился взглядом с Сибиллой. – Я найду их, даже если потрачу на это всю мою жизнь, и заставлю расплатиться сполна.
Сибилла шагнула ко мне:
– Куда вы… нет, постойте! – Она вскинула руку, прикоснулась к моей груди, удерживая меня. – Вам нельзя никуда идти. Вы испачкались в… Погодите, я помогу вам.
Не дожидаясь ответа, она взяла кувшин и вышла. Я принялся убирать вещи, двигаясь механически, словно заведенная кукла, сжигаемый скорбью и яростью. К тому времени, когда я привел комнату в порядок, вернулась Сибилла.
– Вот вода, помойтесь, – сказала она, выливая содержимое кувшина в таз. – Холодная, правда, но сойдет. И вам нужна чистая одежда – рубашка, штаны, белье. Вы не можете оставаться в таком виде.
Я жестом указал на вещи, которые разложил на кровати. Окинув взглядом мой измятый придворный камзол и единственную смену штанов, Сибилла негромко проговорила:
– Позвольте мне вам помочь. Расскажите, что вы хотите сделать.
– Я ведь уже говорил – это слишком опасно.
Повернувшись спиной к Сибилле, я стянул с себя испачканные камзол и рубаху. Пользуясь замоченной в тазу тряпкой, я торопливо ополоснулся до пояса. Меня не смущало, что Сибилла стоит в нескольких шагах и не сводит с меня глаз. Когда она подошла ко мне, взяла тряпку и принялась обмывать мои плечи и спину, я не стал сопротивляться. Отжав тряпку, Сибилла развернула меня к себе, протерла лоб, лицо, всклокоченную бороду. Мы стояли так близко друг к другу, что я чуял пьянящий аромат лилий – живительный, словно оазис посреди безводной пустыни. В полумраке комнаты синева ее глаз обрела почти лиловый оттенок, а густые ресницы, осенявшие их, стали черней воронова крыла.
– Я знаю, что вы не тот, кем кажетесь, – прошептала Сибилла. – Я поняла это с той самой минуты, когда впервые увидела вас.
Она повела руку ниже, влажная тряпка скользнула по моей шее, миновала ключицы и остановилась на груди. Сибилла была так близко, что я ощущал кожей тепло ее дыхания.
– Позвольте мне помочь вам.
Я поднял руку, перехватив ее запястье.
– Если вы хотите мне помочь, мы поговорим об этом позже… но сейчас, миледи, мне пора. Меня ждет важная встреча, которую я никак не могу пропустить.
Алый рот Сибиллы приоткрылся, потаенно блеснули зубы. Затем она бросила тряпку в таз и вытерла руки о юбки. На изысканном шелке остались влажные пятна.
– Не позволяйте гневу возобладать над здравым смыслом, – сказала она. – Многим довелось потерпеть поражение лишь потому, что они дали волю чувствам. Месть достигает цели, лишь когда свершается хладнокровно, с полным осознанием ее губительных последствий.
– Приму это к сведению, миледи, – холодно усмехнулся я.
Сибилла повернулась, чтобы уйти.
– Мистрис Дарриер!..
Она остановилась.
– Присмотрите, чтобы его обиходили как следует. – Голос мой дрогнул. – Чтобы, как подобает, обернули в саван. Я приду проститься с ним, как только смогу. Дайте слово, что позаботитесь об этом. Он… он был мне другом. Он не заслужил такой участи.
– Как и никто другой, – отозвалась она и вышла, захлопнув за собой дверь.
Я подошел к зеркалу, взял бритву и трудился над бородой, пока от нее не осталась аккуратная полоса вдоль подбородка. Затем я пристегнул шпагу, сунул за пояс кинжал и набросил плащ.
Черное пламя пылало в моем сердце.
Каковы бы ни были последствия, я свершу месть.
Глава 11
Я крался по Лондону, точно призрак. Холод, леденивший мое дыхание, прогнал с улиц бродячие шайки нищих, карманников и прочее гнусное отребье. Хотя сигнал к тушению огней должен был обеспечивать порядок в городе и защищать добрых граждан, я, пробираясь лабиринтом съемных домов и таверн, который располагался между дворцом и рекой, сознавал, что закрытие ворот лишь возвещает время иного типа деятельности, по большей части преступной.
Так было всегда, но не сегодня ночью. Сегодня, казалось, сам Лондон скорбел о смерти моего оруженосца.
Ничуть не заботясь о собственной безопасности, я сворачивал по пути в самые темные проулки и неизменно сжимал рукоять шпаги. Я был бы даже рад нападению; я жаждал крови, жаждал утолить потрясение и гнев, которые теперь будут преследовать меня до конца дней.
Вскоре я уже стоял на берегу, глядя на обширную, зеленовато-призрачную, подернутую застывшей рябью реку. Было пасмурно, и луна скрывалась за тучами, однако в ее льдистом сиянии не было нужды. Скованная льдом Темза сама излучала свечение, сверхъестественный ореол, который захватывал пряди тумана, колыхавшиеся, точно клочья шелка, над ее обездвиженным простором. На дальнем берегу я различил движущийся в темноте огонек.
«Я и забыл, что ты, словно кошка, терпеть не можешь воду…»
Я рывком развернулся, едва подавив крик. Голос Перегрина прозвучал так явственно, что казалось, он так и стоит, ухмыляясь до ушей, у меня за спиной – мой верный постреленок, презревший приказ остаться в комнате.
Позади никого не было.
Я вновь повернулся к реке, отгоняя непрошеные слезы, и окинул взглядом вереницы бесхозных, бесполезных ныне лодок и яликов; хозяева бросили их на произвол судьбы до тех пор, пока не растает лед на реке. Перегрин уверял меня, что такой способ переправы – самый надежный и наиболее быстрый, а мне нужно было торопиться. И все же сейчас, стоя на берегу, я не мог отогнать жуткой картины, услужливо нарисованной воображением: вот я на самой середине Темзы слышу слабый треск, опускаю глаза и вижу, как под моими ногами расползается лед. Я знал, что река никуда не делась, что она все так же течет под ледяным панцирем; ее объятия будут быстры и неумолимы. Мне уже довелось однажды свалиться в Темзу. Я не имел ни малейшего желания повторять этот опыт, хотя смерть сейчас и казалась милосердной поблажкой.