Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России - Вадим Кожинов

Стремясь, по-видимому, оправдать себя в глазах бескомпромиссных «рыночников», А. С. Паникин добавляет — и совершенно справедливо, — что отсутствие «чисто рыночных условий» в сельском хозяйстве — «это не российская специфика — все развитые (именно и только развитые. — В. К.) страны оказывают своему аграрному сектору финансовую и таможенную поддержку».

Но тут встают непростые вопросы. Во-первых, «поддерживаемое» сельское хозяйство Запада существует в гораздо более благоприятных климатических, почвенных и т. п. условиях, и для того, чтобы наше сельское хозяйство могло хоть в какой-то степени соперничать с ним, нам необходима гораздо, даже неизмеримо более весомая поддержка сельского хозяйства, чем на Западе; необходима «перекачка» сил и средств из промышленности, что, в свою очередь, неизбежно снизит конкурентоспособность последней.

А во-вторых, несмотря на то что промышленность в значительно меньшей мере зависит от природных условий, чем сельское хозяйство, зависимость эта все же существует. Затраты на строительство, отопление, доставку сырья и продукции в несколько раз более дорогим, чем на Западе, сухопутным транспортом и т. д., и т. п. намного превышают соответствующие затраты и на Западе, и в «третьем мире».

И уместно решить вопрос так: если наше сельское хозяйство для успешной деятельности явно нуждается в значительно большей таможенной поддержке, чем западное, то и наша промышленность не сможет плодотворно развиваться без подобной поддержки, хотя бы в тех масштабах (а они достаточно весомы), которые на Западе оказываются сельскому хозяйству.

Эрудированные люди могут возразить, что дореволюционная Россия не создавала значительных таможенных барьеров и в страну более или менее свободно ввозились любые товары. Но зарубежные потребительские товары предназначались для весьма узкого круга людей; абсолютное большинство населения приобретало тогда отечественную продукцию, а огромное большинство само производило почти все, в чем нуждалось («натуральное хозяйство»).

Из обстоятельного издания «Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник» (СПб., 1995) можно узнать, что 65 % импорта (в рублевом выражении) составляли сырье, полуфабрикаты и машины, приобретаемые предпринимателями в интересах отечественного производства (а не потребления), ввоз различных потребительских товаров — 35 % импорта — выражался в цифре 496 млн. рублей при населении 171,1 млн. человек, то есть менее чем 3 руб. на душу населения в год!

Что же касается тогдашнего — мизерного — импорта продовольственных товаров, многое могут прояснить воспоминания сестры В. И. Ленина Александры Ильиничны об эмигрантском быте будущего вождя в 1900—1910-х годах: «Выяснив условия посылки съестного из России за границу, я посылала ему в Париж мясное (ветчину, колбасы). По поводу ветчины он выразился в одном несохранившемся письме, что это «превосходная снедь», из чего можно было заключить о разнице между этим мясом и тем, которым ему приходилось питаться в Париже. В Австрию пересылка мясного не разрешалась, и поэтому по переезде его в Краков я посылала ему рыбное (икру, балык, сельди и т. п.) и сладкое».

Ныне же положение сугубо критическое, если не катастрофическое. Сошлюсь еще раз на А. С. Паникина: «Закупая многие виды продовольствия за рубежом, Россия уже давно перешла критическую черту в обеспечении собственной продовольственной независимости, допускающую не более 35 процентов импорта в продовольственном товарообороте страны. В крупных городах доля импорта доходила до 70–80 процентов, а это значит, что внешнеполитический кризис или напряженность с нашими кредиторами могут быстро привести Россию к голоду».

Добавлю только, что создавшееся положение — абсолютно неизбежный результат попытки войти в мировой рынок; другого результата просто не могло и не может быть… «Страна-семья» не может развиваться без самой надежной экономической защиты от «стран-рынков»…

Последнее, о чем немаловажно сказать, — итоги выборов, проходивших в России с декабря 1993-го по февраль 2000 года. Часто — и справедливо — говорится о неготовности населения к самой процедуре выборов, о том, что многие избиратели руководствуются попросту «симпатией» к личности того или иного кандидата или чисто показной предвыборной риторикой той или иной партии и т. п. Утверждается также, что результаты голосования фальсифицировались.

Но, несмотря на все это, при анализе итогов выборов с несомненностью выясняется, что только небольшая и последовательно уменьшавшаяся часть избирателей голосовала за тех, в ком она видела апологетов Запада с его рыночной демократией. (Я подчеркиваю слово «видела», ибо те или иные партии и отдельные кандидаты в своих предвыборных кампаниях приглушали либо вообще заглушали свою «прозападную» направленность.)

Необходимо обратить внимание на тот факт, что в официальных отчетах о выборах доля «демократически» настроенных избирателей преувеличивалась. Так, в изданном в 1996 году отчете «Выборы в шестую Государственную думу» партии поделены на две большие группы: «левые и националистические» (КПРФ, ЛДПР и т. д.) и «демократические» (НДР, ДВР и т. д.). Первые на выборах в декабре 1995 года, согласно отчету, получили (совместно) около 53 % голосов, вторые — 31 % (остальные голоса достались «центристским», или, вернее, «эклектическим» партиям).

Итак, доля сторонников «рыночной демократии» вроде бы внушительна — почти 1/3 электората. Однако при этом не учитывается особый «контингент» избирателей, который склонен голосовать за наличную власть. Вот выразительный факт. В декабре 1993 года за ДВР — партию Гайдара, который был тогда «первым вице-премьером» и фактически ближайшим сподвижником президента, — проголосовали 15,5 % избирателей, а всего через два года, когда Гайдар уже не находился у власти, его партия получила на 11,5 % голосов меньше.

В цитируемом официальном отчете утверждается, что в 1993 году сделали «демократический» выбор 30,8 % избирателей. Но из этой цифры следует вычесть тех, кто голосовал за партию Гайдара как за партию власти, и тогда получается, что «демократический» электорат в 1993 году не превышал 20 %, то есть к нему принадлежал 1 из 5 избирателей.

Есть достаточные основания полагать, что большинство утраченных ДВР голосов отошли в 1995 году к новой партии власти — партии премьера Черномырдина (НДР), получившего 10 % голосов. В уже упомянутом официальном отчете избиратели НДР отнесены к «демократическим»; на деле же они голосовали за наличную власть, а за собственно «демократические» партии отдали голоса не более 20 % — как и в 1993 году.

С этой точки зрения необходимо подойти и к состоявшимся через полгода, в июне 1996-го, выборам президента. Постоянно утверждается, что на этих выборах население страны продемонстрировало свою приверженность «демократии», но это крайне сомнительно. В первом туре Ельцин получил 35 % голосов, а «левые и националистические» (по официальной терминологии) кандидаты — Зюганов, Лебедь, Жириновский — 52,5 % (совместно); кроме того, около 7,5 % голосов достались «демократу» Явлинскому.

Как уже показано, в декабре 1995-го действительно «демократически» настроенные избиратели составляли примерно 20 % электората. Очевидно, что 7,5 % из них в июне 1996-го проголосовали за Явлинского, а остальные 12,5 %, — не веря, по-видимому, в возможность победы последнего, — за Ельцина.

Что же касается остальных 22,5 % (из 35 %) поданных за Ельцина голосов, они, надо думать, принадлежали сторонникам власти (какой бы она ни была). Если даже партия вице-премьера Гайдара получила, как мы видели, 11,5 % голосов (утраченных ею после того, как она перестала быть партией власти), то уж президент вполне мог получить в два раза больше именно как наличный президент.

В ходе выборов 1996 года телевидение показало по-своему поистине замечательную сцену. Пожилую женщину, живущую в одной из южных областей России — в так называемом «красном поясе», — спросили, почему она голосовала за Ельцина, хотя большинство ее соседей отдали голоса Зюганову. И женщина убежденно ответила: «Так ведь Ельцин у нас власть. Станет властью Зюганов — буду за него». Конечно, лишь немногие из избирателей, проголосовавших в 1996 году за Ельцина, «формулировали» свое решение подобным — в сущности, абсурдным — образом, но большинство из них голосовали все же именно за наличную власть.

Во втором туре выборов 1996 года к 35 % добавилось еще около 19 % (то есть в целом около 54 %), и Ельцин выиграл. Естественно полагать, что из этих дополнительных 19 % 7,5 % составили избиратели Явлинского, для которых, вполне понятно, был совершенно неприемлемым соперник Ельцина Зюганов, а остальные 11,5 % — избиратели Лебедя (их было в целом 14,5 %), который призвал их голосовать за Ельцина.

Характерно, что, несмотря на тогдашний чрезвычайный «харизматизм» Лебедя в глазах его избирателей, не все они последовали его призыву, и не исключено, что 3 % из них голосовали за Зюганова, количество голосов за которого во втором туре выросло в целом на 8,5 % и достигло 40,5 %.