Там, где была тишина - Евгений Кривенко

ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

Нина поселилась в бараке. Это большое сооружение, видимо, раньше служило складом хлопка. Здесь жили и мужчины, и женщины. Для женщин был отведен дальний от входной двери угол барака. Нина села на указанный ей топчан и задумалась.

Барак был пуст. Только на мужской половине, у открытого окна, сидела худенькая женщина и кормила грудью ребенка. Это была жена Ченцова.

Покормив ребенка, она уложила его на топчан, накрыла стареньким платком и подошла к Нине.

— К нам на работу, что ли?

— На работу, — откликнулась Нина. — Как же вам здесь живется?

Женщина горько покачала головой.

— Лучше бы умереть, чем так жить. Разве это жизнь? Вот живу вместе с мужиками. Сейчас еще ничего, тихо… А придут вечером — ругань, драки. В карты играют, водку пьют. Все чисто проигрывают и пропивают. Уж десять раз собирались отсюда выехать. Да никак не соберемся. Получит муженек деньги — бригадиром он здесь — и в ту же ночь или проиграет, или пропьет. И все так. Живут, как дикие звери.

— Как же это так? — удивилась Нина. — А как же прораб?

— Что прораб, — злобно отвернулась женщина. — Ему что! Сам в конторе живет, на чистой постели спит. Он в этом бараке еще ни разу-то и не был. Как-то ночью забежал, небось в темноте-то ничего и не разглядел. — Она пригорюнилась. — Вот поживете, увидите. Скучно здесь. Удирайте отсюда, пока не поздно.

Да, здесь было скучно. Вечером, когда в барак ввалилась толпа рабочих-землекопов, Нина поняла, как плохо здесь живется людям.

Рабочие расходились по своим углам, хмурые и сердитые, перебрасываясь грубыми шутками и ругаясь.

Скоро заполнился весь барак. Стало трудно дышать. Едкая вонь от развешиваемых тут же грязных портянок и верхней одежды отравила воздух. Нина с ужасом подымала о ночи, которую ей придется здесь провести. И разве только одну ночь? А завтра? А послезавтра? Ведь она твердо решила не возвращаться к Алене, забыть о прошлом, жить трудовой жизнью.

Многие из рабочих, особенно молодежь, с любопытством поглядывали в сторону новенькой, но большинство было занято более насущным делом — утолением голода.

В бараке появились небольшие бачки с супом. Суп тут же разливался по котелкам, глиняным и металлическим тарелкам. Хлеба не было, его заменяли пресные лепешки — чуреки.

Нине не хотелось есть. Она мечтала о том, чтобы скорее наступила ночь, можно было бы лечь и забыться.

Вдруг она услышала чей-то чистый и звонкий голос. Кто-то с песней подходил к бараку.

— Маруся идет! — весело подмигнул Нине сидевший невдалеке от нее молодой парень в белой рубахе — Васька Сокол из бригады Солдатенкова. — Далеко ее слышно.

И вот распахнулась дверь, и на пороге показалась фигура ладной, стройной девчонки, с горящими черными глазами, в яркой красной юбке.

Пробираясь к проходу на женскую половину и отбивая протянутые к ней руки, Маруся запела озорную частушку:

— Добываем мы породу,Серою богатую.Не дают мене проходуМужики проклятые.

Барак загремел от хохота. А Маруся, вертясь юлой, продвигалась все дальше. Подойдя к своей койке, стоявшей рядом с Нининой она заметила новую соседку.

— Наше вам, — низко поклонилась она, обнажая мелкие белые зубы. — С приездом!

— Спасибо, — улыбаясь и с удовольствием разглядывая веселое лицо Маруси, ответила Нина. — Это ваше место?

— Мое, мое, — заторопилась Маруся, — соседями будем. А как же это вы к нам попали? Хотя постойте, — остановила она Нину, пытавшуюся объяснить ей. — Сначала поедим, а потом расскажете.

Она выдвинула из под топчана фанерный чемоданчик, достала из него алюминиевую тарелочку, отлила в нее супа из принесенного с собой котелка, разломила пополам лепешку и тут же принялась с таким аппетитом уплетать приятно пахнущий суп прямо из котелка, что Нина не удержалась и тоже взялась за еду.

— Ешь, ешь, — приговаривала Маруся, — больше ничего не будет. С харчами у нас тут — беда! Нам-то еще ничего, а вот как мужикам… У них желудки громадные.

Нина весело рассмеялась.

— А они все деньги на водку тратят, — продолжала рассказывать Маруся. — Поубивала бы я их за это. Появился тут один субчик, Дубинкой звать. Вот уж действительно дубина! В карты играет да водку трескает. И где он только ее достает? Здесь ведь нигде водки нет, потому что погранзона. Ну, нарвется он когда-нибудь на меня!

— А что же это у вас так плохо? — вполголоса спросила Нина. — Грязно так. В одном бараке и мужчины, и женщины, и даже вон семейные с детьми. И белье здесь сушат.

Маруся промолчала, только нахмурила брови.

Уже поздно вечером, когда вдруг сразу потемнело небо, они вышли из барака и уселись в обнимку на каком-то валуне. Маруся заговорила:

— Вот ты говоришь: грязь, теснота. Конечно правильно. Жизнь плохая. Никто бы не стал жить в таких условиях, да ведь все люди себя здесь временными чувствуют. Работа эта вроде пересадки. Подработают пару сотен и пошел дальше, искать, где лучше. Рабочие все меняются и меняются. Вот никто и не думает о своем житье-бытье. Потому вроде гости. Никто эту стройку к сердцу не принимает. Вот разве Сережа один. — Голос ее дрогнул. — Не вся наша бригада понимает — важное это дело. Вон горы, видишь, — махнула она в темноту. — А там серы много-много и какие-то соли, для удобрений, говорят, сподручные, и уголь, и нефть должна быть. А мы дорогу туда строим. Понимать это надо.

Она замолчала.

— А жизнь действительна собачья. Да я бы здесь ни одного дня не осталась… Если бы…

Она вдруг ткнулась лицом в колени Нине и заплакала.

— Полюбила кого-нибудь? — шепотом спросила ее Нина.

— Полюбила, — так же шепотом ответила та. — Так полюбила, что жизнь бы отдала и не подумала. На пытки бы пошла. Из-за него и на работе здесь осталась, и работу эту полюбила, и горы эти проклятые, — еще пуще разревелась она. — Все из-за него. А он на меня и не глядит. Другую любит, а кого — не знаю.

— Ну не плачь, не плачь, — успокаивала ее Нина. — Все устроится. Все хорошо будет. Не на нем же свет клином сошелся.

Когда девушки вернулись в барак, многие уже спали. Только посреди барака за грубо сколоченным столом сидело несколько человек с возбужденными, красными лицами. Перед ними стояла начатая бутылка водки. Невысокий одноглазый мужчина в потертой стеганке разливал водку по стаканам.

— Опять принес, зараза, — с ненавистью прошептала Маруся, указывая на Дубинку. — Где он ее только достает?

Став против стола, спросила, вызывающе щурясь: