Богатство - Майкл Корда

– Нет. Мой дед спас музей после краха, у вас есть целое крыло, названное в честь моего отца, и один из крупнейших фондов музея носит имя моей матери. Я годами давал музею уже не помню, сколько миллионов долларов, но теперь я хочу сделать что-то сам. – Тон Баннермэна балансировал на грани грубости, что Монтекристо полностью проигнорировал.

– Ваш с о б с т в е н н ы й музей? Как Гетти? Или Розенцвейг? Но, Артур, дорогой мой, это Нью-Йорк! Нью-Йорку не н у ж е н еще один музей!

– Кто сказал, что он будет в Нью-Йорке?– сердито спросил Баннермэн.

– Это подразумевается. – Монтекристо пожал плечами, словно не желал спорить с ненормальным. – Что ж, в таком случае я надеюсь, что вы пользуетесь хорошим советами.

– Мой советчик – мисс Уолден, – ответил Баннермэн. Узрев, что справа от Монтекристо образовалось свободное пространство, он провел Алексу мимо, и дальше в коридор, где словно бы приготовившись к прибытию Баннермэна, дожидался лифт с открытыми дверями.

Баннермэн, казалось, был доволен собой, к раздражению Алексы – ей было неприятно, что ее использовали, чтобы шокировать Монтекристо.

– Зачем вы это сказали? – спросила она, слегка удивившись собственной храбрости.

Он смутился.

– Извините. Вы правы. Я не должен был вмешивать вас в свою стычку с Бенуа.

– Вот именно. Что он обо мне подумает?

– Он сердится только на меня. В действительности он неплохой парень. Просто Метрополитен Музей привык считать мою семью Великим Дарителем. Ховинг и все его предшественники думали точно так же. Никому не нравится слышать "нет", и в последнюю очередь, директорам неприбыльных учреждений. Послушайте, если я приглашу вас на ланч и искренне извинюсь, что вы скажете?

Она колебалась, однако это было именно то, на что она надеялась. И одновременно не понимала, почему она это себе позволила.

– Ну, хорошо, – сказала она. Была ли она удивлена? Баннермэн принадлежал миру, настолько далекому от нее, что приглашение казалось неотразимым. Сколько ее знакомых, в конце концов, могли похвастаться, что их приглашал на ланч Артур Баннермэн? Даже Саймон бы позавидовал ей. О с о б е н н о Саймон, удовлетворенно подумала она.

– Превосходно! – На улице дожидалась машина, не длинный лимузин, который почти готова была увидеть Алекса, а простой черный "седан". Рядом стоял пожилой негр в темном костюме. Она смутно представляла, что автомобиль Баннермэна должен быть каким-то особенным, и что шофер будет в форме, в фуражке с козырьком, но это оказалось не в стиле Баннермэна.

– Куда ехать? – спросил он, усаживаясь на переднее сиденье, в то время, как она поместилась на заднем.

– К Трампу.

– Что это, черт побери? И где? -Я знаю, где это, сэр, – голос чернокожего водителя был почтительным, но не угодливым.

– Джек все знает. Отличный парень.

Некоторые однокашники Саймона, особенно те, что со Среднего Востока, разъезжали в автомобилях с пуленепроницаемыми стеклами, в сопровождении телохранителей, и сам Саймон, хоть и не был богат, считал Нью-Йорк столь же опасным, как Бейрут.

Баннерман, напротив, казалось, пренебрегал осторожностью. Его автомобиль не только не имел пуленепроницаемых стекол, но даже не был снабжен телефоном.

Он повернулся к ней.

– Завтра подойдет, мисс Уолден? Это даст мне возможность передать вам чек лично. В наши дни нельзя доверять этой чертовой почте. Ничему нельзя доверять.

У нее не было планов на ланч. Она быстро прикинула, не пококетничать ли сперва, но тут же отринула эту мысль.

– Завтра подойдет, – сказала она.

– Превосходно! – это, казалось, было одно из его любимых словечек – и оно ему вполне подходило, подумала она. – Назовите Джеку адрес, и он за вами заедет.

Машина затормозила и остановилась возле ресторана Трампа, и Джек вышел, чтобы распахнуть перед ней дверь. Баннермэн повернулся и взял ее за руку. Она приготовилась к крепкому рукопожатию, но оно было нежным, хотя и твердым. На миг она подумала, что он ждет ее приглашения присоединиться к ней в ресторане, и, к собственному удивлению, надеялась на это, но после паузы, показавшейся очень длинной, он просто сжал ее руку и сказал:

– Я получил от этого вечера гораздо больше, чем ожидал.

Его рука была сильной, хотя прикосновения пальцев были удивительно деликатны. Она почувствовала, как между ними протянулись определенные токи, и ей не хотелось покидать уютный мирок автомобиля ради шума ресторана. Она сжала его руку в ответ, совсем слегка, и движение ее ресниц при этом весьма напоминало подмигивание.

– Да, для вас это был удачный вечер, – сказала она. – Вы получили то, чего хотели.

Он удивился.

– Что? Ах, да, картина, конечно. Я думал совсем о другом. Что ж, я задерживаю вас, – добавил он, неохотно убирая руку. – Надеюсь, что мы…хм… познакомимся получше. Значит, завтра?

Она кивнула.

– Кстати, о картине. Вы действительно получили предложение от этого парня, Розенцвейга?

Алекса улыбнулась и покачала головой.

– Нет, – созналась она. – Однако, он проявлял интерес.

Баннермэн рассмеялся и снова взял ее за руку, на сей раз пожав.

– Клянусь Богом, – сказал он, – вот эта девушка мне по сердцу! Настоящий конский барышник! Надо было держать глаз востро.

– Вы не сердитесь?

– Нет, нет. Это окупилось до последнего пенни, дорогая. Кроме того, – он подмигнул, – не все дают мне скидку, так что мы в расчете. Спокойной ночи.

– Скидка? К а к а я скидка? Ты позволила старому негодяю заморочить себя. Какого черта ты не сказала мне, что он пришел?

Саймону приходилось повышать голос, чтобы перекрыть шум ресторана. Она понимала это, но все равно крика не выносила.

– Он торопился.

– Тебе следовало сказать ему, чтоб пришел завтра, чтоб я мог встретиться с ним.

– Саймон, он не из тех людей, которым велят приходить завтра. Кроме того, ты был бы счастлив сбыть Баннермэну картину за тридцать пять тысяч, только для того, чтобы похвалиться, что продал ее ему. Ты это знаешь, так что не ори на меня!

– Я не ору! – Голос Саймона был достаточно громким, чтобы привлечь внимание нескольких его приятелей, не говоря уж об остальных посетителях за стойкой бара и самом бармене. Он глянул на бармена, и тот отвернулся. – Не знаю, что на тебя сегодня нашло. Ты не заказала стол, так что нам пришлось целый час ждать в баре…

– Полчаса. Максимум.

– Ладно, полчаса. Это не важно. Потом ты берешься продавать картину – и не кому иному, как Артуру Баннермэну. Он тебе дал чек, между прочим?

– Нет. – Должна ли она была попросить у Баннермэна чек? Инстинкт подсказал ей, что он, вероятно, не носит с собой чековой книжки. Оскорбился бы он ее предложением? Возможно, и нет, решила она, но, несомненно, счел бы ее безнадежно мелочной. Она удивилась, осознав, что мнение Баннермэна для нее важно. Ведь она его едва знала.

– Вот что я скажу тебе, Алекса, – заявил Саймон, тыча в нее пальцем. – Пройдет полгода, а мы все еще будем ждать этого проклятого чека. Богатые платят поздно-если платят вообще. Я распятнаю тебе весь сценарий – мы подождем три месяца, потом напишем ему, затем через месяц или два получим ответ от какого-нибудь юриста, где будет написано, что произошло недопонимание, и предложено тридцать тысяч, чтобы уладить дело. Всегда бери долбанный чек, пока покупатель еще хочет получить картину!

Она ненавидела, когда ей читали лекции. И внезапно ей стало противно. Ресторан Трампа, набитый под завязку, с его шумными посетителями и слепящими огнями, был последним местом, где ей хотелось находиться. Саймон, которому она так старалась угодить, и которому, как обычно, угодить было невозможно, разве что полностью сдаться на его милость, так же, как обычно, вел себя с ней, как с дурой, уверенный, что она станется безответной. Она обнаружила, что терпение ее лопнуло.

– Я получу чек завтра, так что можешь не беспокоиться.

– Завтра? С чего это ты взяла?

Она бросила на него взгляд, способный оледенить любого менее самоуверенного человека, – хотя, конечно, с ним это была пустая трата сил, и она это знала. Саймон давно решил, что держит ее в кулаке, и в этом никто не был виноват, кроме нее самой.

– Он пригласил меня на ланч. А теперь, если ты не возражаешь, я пойду домой. У меня мигрень.

Если бы она двинула Саймона по голове, он не был бы более ошеломлен.

– На ланч? Артур Баннермэн? Ты меня дурачишь.

– Нет.

– Ради Бога! Тебе следовало сказать мне, Алекса! Какая возможность! Христа ради, почему ты не сказала ему, что хочешь, чтобы я тоже пришел? Ты же ничего не понимаешь в искусстве, тебе это известно не хуже меня!

– С чего ты взял, Саймон, что он собирается говорить со мной об искусстве? Спокойной ночи.

Она повернулась прочь.

– Но ты же не уходишь, правда? – воскликнул Саймон.

– Я тебе сказала – у меня болит голова. Я иду домой.