Одиночество героя - Анатолий Афанасьев

На сей раз поменялись ролями: полковник лежал на больничной койке, и Климов пришел, чтобы вернуть донорский долг. Это тоже соответствовало неписаным законам службы.

Проговорили недолго. Полковника чем-то напичкали, он норовил уплыть в страну грез. Но всю информацию, которой владел, Климову выложил. Гарий Хасимович Магомедов, он же Шалва, он же Буйнов, он же Тромбон, он же Петров-Водкин, житель Мелитополя, он же татарин Касым и прочее, — на нынешний день одна из центральных фигур крутого московского бизнеса. Уважаемый человек со всеми вытекающими из этого последствиями. За ним власть, капитал, газеты и телевидение, у него под рукой небольшая армия, и при нынешнем режиме его персона, разумеется, неприкосновенная. Официально занимается импортом спиртного (перекупил часть лицензии у Спорткомитета), а также гуманитарной помощью (кстати, недавно открыл бесплатную столовую на Сухаревке, говорят, там в подвалах оружейные склады), но натурально контролирует наркорынок, здесь его главные финансовые интересы. Он да двое-трое его подельщиков в регионах — самый крупняк по наркоте. С конкурентами расправляется беспощадно, по чикагской модели тридцатых годов. Слышал Климов или нет в своем захолустье, но два с небольшим года назад в Москве разразилась война между наркобаронами, первая такого масштаба и размаха. За считанные дни был выкорчеван конкурирующий клан неких чумаков, — тоже, кстати, оборотистые ребята. Шалва выкосил чумаков под корень, хотя, по оперативным сведениям, те снова потихоньку поднимают голову.

— Это пригодится? — спросил Герасим Юрьевич.

— Еще бы, — улыбнулся Климов. — Очень важная зацепка. Кстати, в тот раз утопили в пруду старика Гаврилу, а ведь я его знал.

— Ну да?

— Знал, знал. Чудесный старец, мудрец, гуру. Почти святой. Любопытная вещь. Почти в каждой крупной банде, особенно у восточников, обязательно найдется хоть один человек не от мира сего. В подробности его не посвящают, используют вслепую, как моральное прикрытие, но он всегда пользуется огромным авторитетом. Иногда сидит на казне. Гаврила Ибрагимович верил, что сородичи занимаются исключительно экспортом цитрусовых. С этим убеждением ему легче было тонуть… Спишь, Герасим?

Полковник не спал, но различал Климова словно через теневые очки: ему трудно было вести вразумительную беседу. Зато душа успокоилась. С блаженной гримасой спросил:

— Ты справишься с ними, Миша? Не убежишь в лес?

— Убегу, но попозже… Слышь, Герасим? Тебе сегодня же нужно отсюда убраться. Или мне этим тоже заняться?

— Все понял, не волнуйся…

Он не заметил, как Климов покинул палату, но осталось теплое чувство в груди. Приятно лишний раз удостовериться, что еще есть в Москве люди, с которыми не надо хитрить.

Из больницы Климов поехал на Чистые пруды, где в старом двухэтажном доме в глубине дворов за ним числилась однокомнатная квартира с лоджией и большой (10 метров) кухней.

Вошел с осторожностью, но скоро убедился, что все в порядке. Мебель на обычных местах, компьютер на столе мерцает потухшим оком, старенькое пианино в углу, бесконечные завалы книг и рукописей на полу под балконной дверью и на диване аккуратно разобраны. Нигде ни пылинки, чисто, даже герань на окне жива и здорова. Климов оставлял запасные ключи Дарье Михайловне, пожилой одинокой соседке, и она, добрая душа, не оставила квартиру своим попечением. Впрочем, здесь не хранилось ничего такого, что могло скомпрометировать Климова, ничего такого, что могло навести на след того, чем он занимается. Ни кассет, ни дневников, ни документов, хотя бы косвенно относящихся к службе. Зато накопилось много всякой всячины, по которой заинтересованные лица в случае нужды легко определили бы круг интересов хозяина и даже в какой-то степени его характер. По давней, но не исчерпавшей себя легенде выходило, что Климов — сотрудник КБ электролампового завода. Хобби — музыка и женщины. То есть по социальному портрету квартирант принадлежал к самой безобидной, безвредной категории граждан коммунистической эпохи — холостой инженер-жизнелюб с претензией на интеллект. Когда-то такая легенда была удобной, а нынче ни в какой вообще нет проку. Время хаоса и распада всех государственных структур и всех нравственных ориентиров само по себе является продуктивной и мощной мифологемой, в нее не вписываются отдельные человеческие сказки.

Едва умывшись, Климов сделал два звонка. Связался с начальником оперативных служб конторы и, назвав код, известный очень немногим, попросил сделать распечатку конспиративных квартир, явок и офисов Гария Хасимовича Магомедова, который проходит по компьютерному банку данных скорее всего под именем Шалвы. Это первое. Второе: по установленным точкам произвести молниеносную агентурную разработку и установить, где содержат некую Серову Ольгу Валентиновну. Особые приметы: приятной внешности блондинка двадцати лет, с отрубленным мизинцем. Профессия — девочка по вызову. Больше ничего на нее нет.

Код действовал, и оперативный начальник, генерал, кажется, Колосов разговаривал с незнакомым абонентом вежливо, но с ледяными интонациями. Насколько Климов помнил, этот человек пережил семь грандиозных чисток, включая и нынешнюю капитуляцию, но свою хлопотную должность сохранил, и это говорило о многом.

— Надеюсь, вы понимаете, — пробурчал генерал брюзгливо, — что некоторое время уйдет на согласование.

— Нет проблем, — бодро заметил Климов.

— Повторите, пожалуйста, вашу личную аббревиатуру.

Климов повторил. Потом добавил, восстановив в памяти имя и отчество генерала:

— Евгений Самсонович, уверяю вас, дело архисрочное. За день управитесь?

Со старыми служаками любое давление рискованно, но у Климова не было выхода. Надо как-то обозначить серьезность акции.

— Такая ценная девица? — не удержался генерал от ядовитого вопроса.

— Не моего ума дело, — сказал Климов. — Но полагаю, вы правы, генерал. Взрывная девица. Ее ищем не только мы.

Потом Климов набрал домашний телефон наставника и старшего друга, опекуна, благодетеля — командира «Вербы», и, когда услышал в трубке сухой, странно завораживающий, знакомый голос, почувствовал, что невольно улыбается:

— Тихон Сергеевич, это я.

— Миша?

— Так точно.

— Что, в лесничество провели наконец телефон?

— Я в Москве, Тихон Сергеевич. Дома. Только что вошел.

Смагин помолчал, и Климов догадался, о чем думает старик.

— Насовсем, Миша?

— Пока на побывку.

— Ну так что, приезжай. Оксана блинов напечет. Познакомишься с внуком. У меня, Миша, внук родился.

Климов ощутил неудержимое желание бросить все как есть и мчаться сломя голову на Шаболовскую, чтобы есть блины, пить водку и глядеть в древние, замутненные старинной печалью, всевидящие глаза. Но он переборол себя.

— Не сегодня, Тихон Сергеевич. На днях непременно… У меня к вам просьбишка…

Он изложил свою просьбу: машина с документами и с нормальной связью, деньги, ну, тысяч двадцать наличными, по смете «Г», и, возможно, попозже двое-трое ребят из группы Сигалева, если тот еще живой.

— Представь себе, живой, — старик был озадачен. — Ты чего затеял, Миша? На кого работаешь?

— Помогаю хорошему человеку. Не беспокойтесь, Тихон Сергеевич. Все в рамках приличий.

После второй паузы командир «Вербы» произнес уже другим, властным тоном:

— Если не можешь сейчас приехать, изволь завтра с утра в кабинет. Адрес не забыл? Понимаю, Сигалева ты без меня уломаешь, он тебе всегда в рот смотрел, но ни машины, ни денег не получишь. Ишь ты какой резвый, одичал совсем.

Климов растроганно подумал: пропади оно все пропадом. Все равно без дополнительной информации ничего предпринять нельзя. Сказал в трубку:

— Через сорок минут буду. Передайте Оксане Викторовне, пусть ставит тесто.

— Так-то лучше, — похвалил генерал, и Климов будто воочию увидел, как старик самодовольно оглядывается.

Климов хорошо представлял, как действовать дальше, в какой последовательности и в каких направлениях: план вчерне сверстал еще по дороге, в машине, но в нем был один существенный пробел. Даже самому себе он не мог ответить, зачем опять ввязывается, впутывается в эту гнилую скуку, которую поэт когда-то по романтическому преувеличению назвал «вечным боем». Неужто и впрямь, из-за девичьего отрубленного пальчика?

Праздник жизни начинается с денег. В этом Симон Барбье, французский подданный, не сомневался еще в ту наивную пору, когда был смышленым, удачливым пареньком из Замоскворечья, по имени Саша Бубон, и промышлял мелкой фарцой в районе ресторана «Балчуг». Когда денег стало много, убедился в этом окончательно. Деньги, бабки, тугрики, шайбочки, доллары, рублики, франки, солидные фунты стерлингов, смешные итальянские лиры, кредитные карточки, ценные бумаги, банковские облигации и прочее, прочее, прочее, если не молиться на них, а уметь ими с толком распорядиться, превращались в волшебный костыль, с помощью которого даже одноногий инвалид у метро «Баррикадная» получал возможность воспарить в небеса. Деньги — это свобода, порыв, полет и неукоснительное осуществление всех желаний.