Время отмщения - Алексей Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свобода любит обманывать всех, кто поверит ее заманчивым надеждам.
Теперь было не легче. Все-таки, не на родине, да еще в неопределенной обстановке, отягощенной гневом полкача. По всему получалось — разве что после вечерней поверки, если ученые не лягут спать.
В чехарде разнообразных дел я еще успел заскочить в наш военторг. Выбор привычно не радовал. Все та же сухая колбаса, те же консервированные огурчики — вещи неплохие под закуску, но не понесешь же их в качестве презента даме! Хоть бы шампанское было, но, увы, любые алкоголесодержащие напитки в армии как бы считаются под запретом. И никому нет дела, что при обычной дислокации их можно купить в обычном же магазине. А вот здесь… Эх, где вы, дуканы, где прикупить можно было все! И как тут не вспомнить добром наших друзей-противников!
И пришлось мне ограничиться шоколадом, да еще бурча под нос, мол, сладенького захотелось.
Я как раз успел занести скромный подарок в комнату и вернулся к роте, когда в поле зрения всплыл полкач в сопровождении большой свиты из всех своих замов и начальников служб.
— Старший лейтенант Зверев!
— Я! — тело само приняло строевую стойку, а рука метнулась к панаме.
— Показывайте ваш спортгородок!
— Слушаюсь! Роте продолжать занятия!
Лагерь наш велик, вернее, земли вокруг него, но считающиеся его территорией, но городок мы оборудовали поближе к модулям, и путь занял пару минут.
Николаич окинул взором турники, всевозможные препятствия, шведскую стенку, то, что мы успели соорудить из подручных средств, и благосклонно повернулся к начфизу:
— Ну, как, капитан?
Ответа он не дождался. Взор командира упал на стоявшие чуть в отдалении качели, и благожелательный тон сразу изменился.
— А это что?!
— Качели, товарищ подполковник! — бодренько подсказал я начальству.
— Я вижу, что качели. Почему они здесь?
— Как воспоминание о родине. Бойцы молодые, все вокруг чужое, а так увидят — и на душе потеплеет. Опять-таки, порция доброго армейского юмора никому не повредит.
— Я вам такой юмор покажу — обхохочитесь! — пообещал полкач, словно в его силах было чем-то напугать меня.
Дальше все равно уже не сошлют.
Но больше Николаич говорить ничего не стал. Он резко развернулся и устремился вглубь лагеря в поисках очередных недостатков, даже позабыв отдать распоряжение о ликвидации плодов «армейского юмора». А нет приказа — нет действия.
Лишь начфиз осуждающе покачал головой, но раз нет распоряжений от нашего отца-командира, то и заму по физкультуре вмешиваться негоже, и бросился догонять уходящее начальство.
А дальше — обычные дела, занятия, вечерняя поверка…
Хотя, куда с подводной лодки-то денешься?
53Никаких часовых у четко очерченной невысоким трубчатым забором границы ученого лагеря, разумеется, не стояло. Да и кого от кого охранять? Солдаты по мысли начальства в течение дня никакого свободного времени иметь не должны, ночью же обязаны спать без задних ног, равно как и без передних, ежели таковые имеются. Какие уж тут прогулки на сторону?
С учеными несколько посложнее. Посторонним нечего делать в расположении части, но не превращать же обремененных степенями людей в заключенных! Да и с чего бы людям штатским, переполненным ощущениями собственной исключительности, вдруг переть на плацы, да наблюдать там за муштрой? Каждый интеллигент от рождения знает: армия унижает человеческое достоинство, не дает духу взмыть ввысь, и вообще служит аппаратом насилия. Уже потому он, интеллигент, обязан держаться от данного адского механизма возможно дальше. Их самих к нам в гости ходить не заставишь. Даже столовую себе оборудовали отдельно.
Идти было недалеко. Звездное небо над головой, не замутненное электричеством на земле, теплый воздух — поневоле душа радуется, и хочет чего-то иного, вместо рутинной службы. Словно возвращаешься в юность, когда еще были перед тобой открыты все пути, и ты был вправе выбирать, по какой именно дороге двигаться тебе дальше.
Вот я и выбрал по дури. Но толку в нашем выборе? Я закончил училище, кто-то — университеты и институты, а в итоге все попали в одно и то же место, лишь задачи наши несколько различаются. Да на пенсию я уйду гораздо раньше ученых собратьев, наверное в качестве компенсации за бесчисленные бессонные ночи.
Свободные, в отличие от нас, мудрецы вели себя так же, как мы, грешные. В большинстве модулей свет уже не горел, но попадались и такие, обитатели в которых бодрствовали, несмотря ни на что.
Найти искомый не составляло труда. Я же сам провожал Дашу к ее новому жилищу, и какая разница, ночь сейчас, или день? Лишь бы горело нужное окно, а прочее…
Окно светилось, и я прежде прибавил шагу, а потом напротив едва не остановился.
Нет, нерешительным меня назвать было нельзя. Просто я несколько отвык от женского общества, если не брать в расчет определенные его категории, и поневоле опасался, как бы с языка случайно не сорвалась фраза, вполне уместная среди мужского общества, но, увы, совсем не предназначенная для хорошеньких девичьих ушек. Тем более, когда обладательница этих ушек имеет университетское образование и скоро получит кандидатскую степень. Надо быть непробиваемым идиотом, чтобы чувствовать себя совсем уж непринужденно. Или — поручиком Ржевским. По званию я ровня с легендарным героем, а в остальном несколько недотягиваю. Хотя, и стараюсь.
Ладно. Кто не рискует, тот вообще ничего не пьет. Я одергиваю куртку и решительно тяну дверь. Здесь, как и у нас, попадаешь в своеобразный предбанник, куда выходят двери комнат. Стучу в нужную, и после приглашения, заглядываю внутрь.
— Разрешите? — я уже вошел, но вежливость, вежливость и еще раз вежливость. — Прошу прощения за столь поздний визит, однако раньше никак не мог — служба.
Комнаты у ученых на двоих. Напарница Даши — женщина в летах и очках, черноволосая, несколько подрасполневшая, но все еще молодящаяся, и выглядевшая весьма ничего. До Даши ей было, разумеется, далеко, но все же я не могу не признать: крокодилом соседка переводчицы отнюдь не была.
Что ее портило — это определенная спесь, выражение высокомерия с которым она скользнула по моей форме.
— Елена Владимировна, — представилась соседка, не подавая руки.
— Андрей, — на этот раз на мне были туфли, и я смог щелкнуть каблуками и склонил голову. Панаму я снял еще перед входом в модуль.
Подумывал, не нацепить ли орден, только витающие в эмпиреях женщины вполне могут принять его за значок. Да и чем особенно хвастать? Операциями?
Если ей угодно по отчеству, пусть будет так. Хотя подобное обращение поневоле делает человека старше.
Сразу было видно, что в комнате живут женщины. Они уже успели создать здесь уют, не то что мы, вечные странники и невольные пофигисты. Вроде ничего особенного, тут — картинка, тут — салфеточка, но в итоге появлялось впечатление обжитости. Словно дело происходило не в лагере, а дома. Даже чайник на столе был не закопченным, как у нас, а чистеньким и блестящим, а вместо стаканов стояли настоящие фарфоровые чашки.
— Это вам, — я выложил принесенный шоколад.
— Чай будете? — снизошла до меня Елена.
— Не откажусь.
Чай — это лишний повод несколько задержаться, ведь его можно пить очень и очень долго.
— Дашенька, обслужи своего гостя. Кипяток уже остыл.
Кипяток остыть не может, ибо тогда элементарно превращается в теплую воду, но поправлять ученую даму я не стал.
— Вам не попадет от начальства? — с оттенком высокомерия поинтересовалась Елена, пока Даша занималась чайником.
— С чего бы?
— Ночь, все-таки, а вы гуляете.
— И что? В данный момент я не на службе.
Ее слова можно было расценить как желание послать меня подальше. А можно было — как уколоть, противопоставить свою независимость и свободу против моих невольных ограничений.
— Я думала, для вас обязателен режим.
— Как и для вас. Не больше, и не меньше. Просто вы можете по каким-либо причинам растянуть свою работу, манкировать ею, а мы обязаны выполнять порученное нам дело вне зависимости от желаний и нежеланий.
— Подневольные люди, — вздохнула Елена.
— Не подневольные, а государевы, — поправил я. — Кому-то надо служить, чтобы остальные могли предаваться отдыху в собственное удовольствие. Увы, но так устроен мир, и изменить что-либо мы не в силах.
— Но мы в другом мире, а не в нашем, — мгновенно напомнили мне.
Интересно, как бы она себя чувствовала посреди пустыни без нас? И долго бы прожила, учитывая бродящих где-то восточных друзей?
Я невольно вспомнил выданную карту. Она освещала сравнительно небольшой район, дорогу до Врат и прилегающую местность, однако там было минимум десятка два пометок, обозначавших чужие селения. Если бы летчики не были связаны приказами и откланялись от трассы над дорогой, они без труда обнаружили бы минимум половину чуждых здешней цивилизации кишлаков.