Этюды о Галилее - Александр Владимирович Койре
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Необходимо объяснить quid sit gravitas, levitas, durities и т. д., и необходимо объяснить все это исходя из понятия движения – наиболее простого понятия, которым мы располагаем294.
Парадоксальное утверждение: не была ли проблема движения философской проблемой по меньшей мере со времен Аристотеля? Разве огромные тома De Motu295не заполняют философские библиотеки? Декарт вполне понимал спорный характер своего утверждения. Кроме того, говорит Декарт, он вовсе не имеет в виду движение, о котором говорят философы. Речь идет о чем-то совершенно ином.
Философы также предполагают множество движений, которые, по их мнению, могут происходить без перемены места. <…> Я же из всех этих движений знаю только одно, понять которое значительно легче, чем линии геометров. Это движение совершается таким образом, что тела переходят из одного места в другое, последовательно занимая все пространство, находящееся между этими местами296.
Философы провинились еще в одном проступке. Так,
cамому незначительному из этих движений они приписывают бытие более прочное и более истинное, чем покой, который, по их мнению, есть только отрицание бытия. Я же признаю, что покой есть также качество, которое должно приписать материи в то время, когда она остается в одном месте, подобно тому как движение есть одно из качеств, которые приписываются ей, когда она меняет место297.
Отсюда очевидным образом следует, что движение есть не процесс, а состояние [status]; именно в качестве такового в новом «Мире», построенном Декартом, оно следует законам, которые «в древности» применялись к состояниям. Также первое из «правил», сообразно которым Бог приводит материю в действие, звучит так:
Каждая частица материи в отдельности продолжает находиться в одном и том же состоянии298 до тех пор, пока столкновение с другими частицами не вынуждает ее изменить это состояние. Иными словами <…> если она остановилась на каком-нибудь месте, она никогда не двинется отсюда, пока другие ее не вытолкнут; и раз уж она начала двигаться, то будет продолжать это движение постоянно с равной силой до тех пор, пока другие ее не остановят или не замедлят ее движения299.
Этот закон сохранения движения небезызвестен философам. Напротив, они допускают его в отношении многих явлений, среди которых покой,
однако философы исключили отсюда движение, а его-то я хочу понять самым ясным образом. Не думайте, однако, – добавляет Декарт, – что я собираюсь противоречить философам: движение, которое они имеют в виду, настолько отличается от мыслимого мною, что, может статься, верное для одного из этих движений не будет верным для другого300.
Декарт был совершенно прав: его движение-состояние, движение классической физики, не имеет более ничего общего с движением-процессом аристотелевской и схоластической физики. И именно в этом состоит причина, по которой они подчиняются в своем бытии совершенно различным законам: в то время как движение-процесс в строго упорядоченном Космосе Аристотеля очевидным образом нуждается в поддерживающей его причине, в Мире-протяженности Декарта движение-состояние, очевидно, сохраняется само по себе и продолжается бесконечно и прямолинейно в беспредельности совершенно геометрического пространства, которую открыла перед ним картезианская философия.
Опять же, нам нет необходимости настаивать на важности и определяющем характере работы Декарта, которая небывалой решительностью достигает разрушения Космоса и предлагает набросок новой онтологии. Но взглянем теперь на обратную сторону медали.
Движение, описываемое Декартом, наиболее ясная и простая для понимания вещь, – это, как он утверждает, не то движение, о котором говорят философы. Но это также и не то движение, о котором говорят физики, и это не движение физических тел – речь идет о геометрическом движении. Кроме того, это движение геометрических объектов: движение точки, которая проходит по прямой линии, движение прямой, которая описывает круг… Но такие движения, в отличие от движений физических, не имеют скорости и не протекают во времени. Крайняя геометризация – этот первородный грех картезианского мышления – приводит к вневременности; она сохраняет пространство и элиминирует время301, разрушает реальную сущность, превращая ее в геометрическую. Но реальность берет реванш.
Закон свободного падения тел – в том виде, в котором его когда-то сформулировали Декарт (оставим в стороне тот факт, что он допустил при этом ошибку) и Бекман, или в том виде, в котором его в то же время сформулировал Галилей, – несомненно, был «абстрактным», т. е. это был закон, который не мог бы реализоваться как таковой в нашем повседневном опыте. В самом деле, этот закон предполагает существование пустоты; и строго говоря, он действует только в пустоте, так как сопротивление воздуха не учитывается. Кроме того, как это было четко сформулировано Декартом, этот закон предполагает, что действие тяжести всегда равно самому себе. Это положение можно было бы допустить лишь при условии, что нам неизвестна истинная природа тяжести. Однако Декарту она уже была известна: тяжесть вовсе не является простым и конечным качеством тела, ни проявлением того, что тяжелое тело притягивается Землей. Она возникает из-за давления – оттого, что тело толкается к Земле скоплением частиц, тонкой материей, которая вращается вихрем вокруг земного шара302. Таким образом, мы видим, насколько допущение пустоты противоречит здравому смыслу: пустота не только сама по себе невозможна; признавая ее существование, мы не только будем вынуждены допустить
