Публичное одиночество - Никита Михалков

Как Вы думаете, Вас услышат те, к кому Вы обращались? Наверное, все-таки ваше обращение нацелено не на внутреннюю политику и не внутрь России, а на Запад?

Я на это не надеюсь.

Вы же знаете, как о нас в средствах массовой информации информируют мир. Если бы я жил за границей, если бы я долго не был в России, если бы я не ездил по нашей стране, а смотрел бы только CNN, BBC и так далее, то я бы никогда не захотел в Россию вернуться. Потому что образ, создаваемый там, это образ страны, для которой действительно нет никакого исхода. Она – безысходна абсолютно. Это при том, что для меня лично даже названия чеченских городов, чеченских селений: Урусмартановский район, Ачхоймартановский район, Ведено… – это вся моя картина «Свой среди чужих, чужой среди своих». Я там был в течение четырех месяцев с моей съемочной группой. Я их знаю. И во мне это отзывается огромной болью. И во всех тех, кто работал на этой картине. Мы же помним, как мы там работали, как к нам относились…

А сегодня выросло поколение, воспитанное только на войне. Люди, для которых война стала профессией. Причем не война за что-то против чего-то, а неправедная война, война не за освобождение!

Это просто – международные террористы. И к ним во всем мире есть вполне реальное отношение. Не нужно их путать с народом!

Я недавно был в Чечне, и я слышал, как мирные жители говорили: если русские отсюда уйдут, мы будем стрелять им в спины, потому что это будет предательство. Вы оставите нас наедине с бандитами. Это люди говорили в Чечне.

Зачем им было врать? Не для телевизора же?!

Что может сделать реально, сейчас, на ваш взгляд, Россия, чтобы переломить эту ситуацию отношения Запада?

Я думаю, что Россия должна идти своей дорогой.

Россия должна терпеливо объяснять Западу и пытаться добиться и пробиться к сознанию западного жителя, средств массовой информации, интеллектуалов и простых людей Запада.

Объяснять нужно!

Но это – не повод для того, чтобы замереть и вымолвить: знаете, как вы сказали, так и будет. В конце концов, мы сами отвечаем за свою жизнь. Запад за нас никогда не отвечал.

И я думаю, что у нас достаточно опыта, ума, таланта, культуры и истории для того, чтобы решать свои вопросы самим. Я абсолютно уверен – чеченский народ рано или поздно, и надеюсь, что как можно скорее, заживет в мире, наконец. И начнет строить свою жизнь в составе великой страны.

Я убежден, что только такое может быть.

И будет!

Все-таки, опираясь на опыт второй кампании чеченской, Вы верите в то, что России удастся навести там порядок?

А у нас нет другого выхода. Дело же не в наведении порядка самом по себе, а дело в том, что у нас нет другого выхода.

Повторяю еще раз.

Разговор идет не просто о Чечне, разговор идет совсем о других вещах. Намного более глобальных, намного более пристально и далеко смотрящих.

Я снимаю шляпу перед НАТО. Они ставят перед собой цель, и они ее достигают. Я мечтаю жить в стране, которая ставит перед собой цель, добивается ее и доказывает миру, что она права! (V, 5)

ЧИНОВНИК

(2001)

Интервьюер: Сейчас вновь появились слухи о высоких чиновничьих перспективах для Вас. Вы-то сами себя видите в роли чиновника?

Как бы сказать поточнее… Человеком в галстуке, который с утра в кабинете с бумагами, я себя не вижу. Мне это неинтересно, хотя я человек не ленивый (был бы ленивым, не снял бы в эти тяжелые времена пять картин): все равно сплю по четыре-пять часов в сутки. Но я не могу ради карьеры стать Молчалиным, который вынужден только слушать и подчиняться.

Импровизация в чиновничьей среде – вещь недопустимая.

Не хотел бы, чтобы мои слова были восприняты как уничижительные. Наоборот, я считаю, что России, как и любой другой стране, без квалифицированного чиновничества не обойтись. Однако чиновничья работа не должна быть проявлением стремления к власти. И без соответствующего призвания не обойтись. Я такими талантами просто не обладаю.

Словом, я себя не вижу в роли чиновника. (I, 81)

(2005)

Я очень внутренне удовлетворен тем, что не обременен никаким чиновничьим постом, который не позволял бы мне высказать свою точку зрения на любом уровне. А если б я был человек команды, то обязан был бы принять правила игры команды и выполнять их.

Но я выступаю как частное лицо и потому всегда высказываю свое мнение, пусть даже оно кого-то раздражает. Я предпочитаю, кстати говоря, вот так существовать, быть тем, кто я есть, высказываясь так, как считаю нужным, – нежели быть облеченным серьезной государственной властью и чиновничьими постами.

Меня это по большому счету устраивает. Хотя я мог бы и в Думе сидеть, и министром быть…

Интервьюер: Вы в печати недавно высказались в том духе, что Вы, если б захотели, то давно были бы министром культуры.

Да. Был бы, если б захотел.

Но смысла нет.

Никакого… (II, 49)

ЧИНОВНИЧЕСТВО

(1999)

Россия никогда не проживет без чиновничества. Не потому, что такая плохая страна, а потому, что в большой стране чиновники необходимы. Россия без чиновников – это хаос, анархия, безобразие и вседозволенность.

Другой разговор – зачем человек становится чиновником?

«Служить бы рад, прислуживаться тошно», – говорил Грибоедов. А ведь он-то был потрясающим чиновником. Грибоедов был великим чиновником, но таким, для которого политика, как сказал Достоевский, была всего-навсего любовью к Родине. (I, 77)

ЧТЕНИЕ

(2003)

Интервьюер: Кого из писателей любите, что читаете?

Приходится читать только то, что мне может пригодиться, что необходимо для работы. Это трагедия всех людей моей профессии. Но есть вещи из разряда тех, что навсегда. Это Пушкин, Чехов, Бунин, Толстой.

Знаете, у меня, когда я был совсем молодым, была смешная история. После «Я шагаю по Москве» я приехал в Венгрию, такой надутый индюк. И меня журналист спрашивает: «Каких Вы любите композиторов?» Я и начал называть всех, кого помнил: и Баха, и Моцарта, и Шуберта…Он смотрел на меня, слушал, а потом и говорит: «Давайте так! Кого Вы не любите?»

Тут я попал в полный просак, потому что до этого момента назвал всех, кого знал… (XV, 4)

ЧТО БУДЕТ? (2000)

Вы хотите узнать у меня, что будет?..

Мы сейчас переживаем новую мутацию. Мы снова учимся жить. Жить по-человечески, по-людски. И у меня есть безусловное ощущение возрождения. Абсолютно оптимистическое ощущение.

Посмотрите, самодостаточные люди, воспитанные в нынешних условиях, отказавшиеся многие от своих профессий, научившиеся жить в этих условиях, которые ездили по миру… Они хотят жить здесь. Потому что поняли, что только тут интересно, только тут весело.