Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идут двое – высокий в короткой шинели, а с ним, на голову ниже, женщина – это же Селестина! Идет сгорбившись, как старуха! Ой, ой! Где же ее держали? Может, в семнадцатом? Селестина в той же плюшевой жакетке, в модной шапочке, отделанной мехом, в ботинках с высокими голенищами. Она узнала стариков, глядит и молчит. Илия хотел поздороваться с ней, но разве это можно? Ночь! Глухая, непогодная ночь!
Чехи о чем-то посоветовались между собой, и тот, высокий, огромный, подошел к свертку; стрелок помог ему вскинуть его на плечо, назвав «паном ефрейтором». Еще один пан ефрейтор! О Яхве! Что сделают с ними?!
– Пшли! – скомандовал Голоушек. – Старик, далеко изба? – Он сносно говорил по-русски.
Мягкая ноша в брезенте повисла назад и вперед. Один из стрелков поддерживал старуху, второй – Селестину. Илия старался не отставать, хотя началась одышка – одиннадцать суток в клетке! Ох, ох! Лучше не думать.
Возле товарной биржи сбочь улицы стояла ломовая телега, и хозяин дрыхнул на ней.
– Извозчик надежный? Проверяли? – спросил по-чешски ефрейтор Голоушек у стрелков.
– Проверяли. Пьяница один. За бутылку маму в преисподнюю отвезет!
Ефрейтор Голоушек направился к телеге и, ничего не сказав хозяину, бросил свою ношу на задок. Извозчик поднялся. В ушастой шапчонке, в дождевике.
Ефрейтор Голоушек что-то сказал извозчику (Илия не расслышал) и достал у него из кармана дождевика бутылку.
– Молодца, русс! – басом похвалил извозчика ефрейтор Голоушек, подозвал стрелков, открыл бутылку, понюхал, потом стал пить прямо из горлышка. Раза три приложился и остаток отдал стрелкам, скомандовав: – Старик, сажай! Мы буйдем ехать! Молодца, извозчик! Сажай, сажай! Плотно! Мы – близко!
Ефрейтор Голоушек, и без того подвыпивший в вагоне у Яна Елинского, заметно охмелел от самогонки-первача.
Когда Илия помогал сесть на телегу Лэе, он близко увидел лицо извозчика: Артем! Илия мог поклясться на Талмуде, что извозчик – тот самый Артем, про которого так усердно допытывались чешские офицеры и сам Борецкий. Очень уж хотели взять его, а он – вот он, рядом с ними. Ой, ой! Разве так можно! Узнает ли его Селестина? Она так и не сказала старикам ни одного слова – ни одного слова, будто бы она и не она. А тут вот он, Артем, в ломовых извозчиках!..
Илия наперечет знал всех легковых и ломовых извозчиков – каждого помнил в лицо и даже у кого какая лошадь. На чьем же коне Артем? Вороной, подобранный, нетерпеливый и голову держит к дуге – скорее всего, верховой.
Усевшись на телегу, ефрейтор посадил рядом Селестину, она не сопротивлялась…
Артем сел в передок, опустив ноги вниз, на оглобли, и, когда все расселись, тронул вороного.
– Старик! Говоряй ямщик, ехать надо куда! – крикнул Голоушек.
Илия подумал: кто-кто, а Артем-то знает, где его изба! Но сказал, куда надо ехать.
Возле привокзальной площади встретились трое патрульных чехов. Стой! Ружья наперевес. Ефрейтор Голоушек спрыгнул с телеги. Что-то говорил патрульным, но те ломили свое: куда едете? Что в брезенте? Илия знал – в брезенте выносили оружие из эшелона. Всегда ночью.
Трое патрульных сцепились с ефрейтором Голоушеком, стрелки тоже слезли с телеги, лопочут, кричат. Лэя жмется к Илии и дрожит, дрожит.
Селестина оглянулась на стариков, и тихо так, посторонне:
– Они всех убьют в избе. Всех.
Илия и Лэя уставились на Селестину, она смотрела на них совершенно спокойно, как будто и в самом деле была посторонней во всех происходящих событиях.
Артем сидел как истукан, не оборачиваясь.
Патрульные солдаты требовали развернуть брезент, говорили по-чешски.
Артем все слышал и понимал.
Ефрейтор Голоушек сказал: если русский извозчик увидит, что находится в брезенте, то ему будет известна тайна, командир особо предупреждал, чтоб все было тихо!
– У нас тоже приказ командира, пан ефрейтор! – упорствовал патрульный унтер-офицер. – В брезенте вывозили оружие!
Так вот оно в чем дело!..
Ефрейтор Голоушек подошел к телеге:
– Момент – сторона! – И по-чешски сказал стрелкам, чтоб старик, старуха, Селестина и ямщик отошли в сторону, пока он покажет патрульным солдатам, что находится в брезенте.
Стрелки отогнали всех в сторону.
Для Артема все ясно – тело Прасковьи Дмитриевны… Желваки вспухли на скулах. Он везет мертвую Прасковью. Молчи, молчи и зубы стискивай.
Патрульные посмотрели и пошли дальше, мимо черных тополей, через пустынную площадь к вокзалу.
Снова уселись все на телегу в том же порядке, ефрейтор Голоушек крикнул:
– Давай! Гоняй коня! Бистро!
Артем погнал вороного, напряженно обдумывая положение. Если ему удастся разделаться с этими палачами, то как же быть с телом Прасковьи? Чехи патрулируют главные улицы и вокзал, милиционеры – глухие улочки и переулки, да их ночью не сыщешь. Следовательно, убитых, скорее всего, обнаружит кто-нибудь из прохожих и сообщит милиции. В таком случае командиру роты Борецкому удастся выдать убийство стрелков за обыкновенный террор подпольщиков, чтобы вывезти на казнь заложников в тюрьме. Об этом надо подумать.
Долго тянулась привокзальная улочка с прокоптелыми от паровозного дыма домиками железнодорожников. Глухая, безлюдная…
Артема пробирала дрожь. Надо взять себя в руки, стиснув зубы, взять себя в руки!
– Где твой изба, старик? – терял терпение ефрейтор Голоушек.
– Вот та, третья! Боже! Боже! – Илия давился слезами: его изба! Как будто век не был в ней.
Темная, мрачная и пустынная улочка. В осенние промозглые ночи здесь редко кто рискует проходить к вокзалу. Фонарей нету, тротуары из плах до того прогнили, что расшибиться можно. Если идут дожди, тут наводнение непролазной грязи.
Тесовые ворота ограды распахнуты – без хозяина и дом сирота.
Илия постанывал:
– Боже, боже! Что осталось в избе, а? Ничего не осталось! Ай, ай! Конюшни нету, ай, ай! Кто-то украл конюшню! Ай, ай! И двух поленниц нету! Столько было дров! Ай, ай!
– Молчай, юда! Молчай! – прикрикнул ефрейтор Голоушек: ему тоже стало страшно. Темень, пустынная ограда. Мрак.
Заехав в ограду, Артем разворачивал телегу, чтоб выехать.
– Стой! Долой, долой! Бистро! – спрыгнул с телеги ефрейтор, а за ним стрелки.
Нельзя было упустить момент, пока ефрейтор Голоушек со стрелками отошли в сторону. А старик и Селестина помогали старухе слезть с телеги…
И в этот момент Артем, пятясь к ефрейтору Голоушеку со стрелками, будто распутывая вожжи, вдруг резко повернулся и выстрелил в упор в Голоушека, и еще два выстрела в стрелков.
Ефрейтор рухнул спиной на приступки крыльца, стрелки повалились в разные стороны. Артем подскочил к ним, убедился, что все трое уложены наповал, взял у одного карабин, патроны из двух подсумков, у другого вынул нож из ножен, а у ефрейтора снял ремень с пистолетом в кобуре.
Бывалый фронтовик, Артем Иванович Таволожин, он же – Иван Бирюков, по теперешним документам, и Артем – для товарищей подполья, стрелял без промаха.
Все это произошло так быстро, что ни старик со старухой, ни Селестина не успели вскрикнуть, словно окаменели.
– Скорее на телегу! – приказал Артем. У старухи подкашивались ноги, и Артем с Селестиной с трудом втащили ее на телегу.
– Бери вожжи, старик!
Старик проворно взял вожжи и, выехав из ограды, погнал вороного по темной улочке.
– Выезжай на Песочную. Дочь у тебя на Песочной или сын?
И дочь и сын. О Яхве! У него в руках вожжи, вожжи! Будто век не держал вожжей. Они живые, Илия и Лэя! Видит Бог, живые! Вот он какой, Артем. Ой, ой! Теперь Илия понимает, почему офицерам важно было схватить Артема. Он хитрее их всех. Кто бы мог подумать? Он, Илия, простился с жизнью, и вот – вожжи в руках. Добрый конь у Артема. Ой, какой добрый конь!..
Тарахтела телега по камням, из-под копыт летела грязь, они ехали, ехали. Быстро ехали. Из переулка в переулок, минуя главные улицы, и вот – Песочная.
Илия подвернул к бревенчатому двухэтажному дому зятя. Здесь живет его дочка Яника! Ах, какой расчудесный человек зять у Илии! У зятя лавчонка – приторговывает мелочью, а на хлеб с маслом всей семье хватает. А что еще надо бедному
