Учебник рисования - Максим Кантор

Дома Борис Кириллович сказал супруге:

— Неприятный разговор, непростой. И вчера я выдержал очень трудную дискуссию с Кротовым. Да, тяжело остаться самим собой. Тяжело сохранить собственное лицо, когда все хотят видеть в тебе лишь партийного функционера.

— Но ты всегда был такой, — вздохнула супруга, — всегда шел своим путем.

— Что ж, — вздохнул Борис Кириллович, — раз вступив на путь свободы, свернуть с него невозможно.

И, поужинав, супруги легли спать.

Стратегия Кузина увенчалась успехом — обе партии приняли его на ура. За признанием заслуг последовала и работа. Борис Кириллович ясно дал понять, что не ищет рутинной деятельности партийца — маевок, сходок, листовок, — но готов рассмотреть возможность иностранных командировок, участия в конференциях. Брифинги в посольствах, ответственные завтраки в иностранных консульствах с живой дискуссией на культурную тему — вот деятельность, потребная для умственного человека. Вскоре Борис Кириллович Кузин был командирован Единой партией Отечества в Америку, где попутно, разумеется, провел несколько рабочих встреч, исходя из интересов Партии прорыва. Пробыл в Америке Кузин недолго — но впечатление оказалось сокрушительным. Даже такая мелочь, как разговор Кузина с его престарелым отцом, по возвращении домой, может стать иллюстрацией.

Кузин привез отцу футболку, приобретенную в Америке, — из полиэтиленового пакета он торжественно извлек майку с надписью «Чикагские апачи», показал отцу, расправив майку так, чтобы надпись была видна во всей красе. Футболка выглядела странно, если смотреть на нее, не будучи знакомым с реалиями заокеанской культуры. Если бы Германия победила в сороковые годы и затем начала выпуск футболок «Баварские евреи» — это выглядело бы примерно так же. — Примерь, отец, — великодушно сказал Борис Кириллович, вручая подарок Старик Кузин, дряхлый пенсионер, покосился на футболку подозрительно, он недоумевал, что же с майкой делать. — Одевай, вещь добротная, — подбадривал старика Борис Кириллович. Он помог отцу напялить поверх рубашки футболку и отступил на шаг — залюбовался игрой красок. — И на улицу так ходить? — спросил отец недоверчиво. — А что? Так и ходи! В Америке все так ходят — и ничего. — А написано здесь что? — Ну, это такой лозунг. В Америке у каждой футбольной команды свой собственный лозунг. — Неужели? — спросил отец. — Все команды названы по-своему: чикагские апачи, детройтские пантеры — все с выдумкой. Не то что у нас: «Динамо» да «Локомотив». Потому что — свободная страна. — Но я не футболист, — сказал пенсионер. — Неважно, там все так ходят, хоть футболисты, хоть философы. — Не очень-то в ней тепло, — сварливо заметил пенсионер. — А ты летом в ней ходи. А зимой свитерок поддевай, и будет отлично. В Америке все так ходят. — Тепло, наверное, в твоей Америке. — При чем здесь тепло! Просто культура другая!

— Не угодил. Не то привез. Не шубу же я ему привезу, — резонно заметил Борис Кириллович вечером, беседуя с женой. — Это сколько ж я должен получать, чтобы шубы в Москву возить. Олигарх я, что ли? Стипендия копеечная, партийная касса нищая, гуманитариям сейчас трудно. Майка, видите ли, не понравилась!

— Наверное, — высказала свое мнение супруга, — твой отец уже не чувствует себя таким молодым, чтобы носить футболки.

— В Америке пенсионеры в футболках ходят — и не жалуются. Динамичная культура, никто не чувствует возраста!

— Прими в расчет привычки, от которых в его возрасте трудно отказаться, — великодушно заметила супруга.

— Что ж, — сказал Кузин, — оправдания найти можно всегда. Однако что значит возраст? Я сам не молод. Но надо найти в себе силы.

Бесспорно, единственное, что оставалось делать России и русским, это найти в себе силы преданно полюбить победителей. Обеими партиями, кои представлял Кузин, Америка рассматривалась как желанный партнер и, в известном смысле, идеал. Тот факт, что при участии России или без ее участия, но новая империя уже построена, и руководство ее находится в Америке, — оспорить было затруднительно. Оставалось решить, как примкнуть к новой силе, на каких условиях сдаться. Уже и капитуляции России никто не требовал, уже всем и везде было понятно, что кончилось время ее жизни, а дальше будет лишь смерть, а лидеры поверженного государства все еще решали, как, на каких основаниях выкинут они белый флаг. Уже отпали от былой империи сопредельные страны и некогда покоренные земли, уже высылали ее представителей из некогда подмандатных территорий, уже и верная Украина выразила желание вступить в НАТО и поставить у себя американские военные базы — а Россия все размышляла: а вдруг пронесет? По сути дела, вопрос был только в сроке, который отпущен для агонии, — и ни в чем больше. Уже заселялся китайцами Дальний Восток, уже православная Грузия клялась в верности новому хозяину — Америке, уже объявили новые хозяева мира, что их следующая цель — Белоруссия, а Россия все прикидывала: может, до этих пор дойдут — да и остановятся? Однако останавливаться новая империя не собиралась. Россия будет уничтожена, это видели все, кто мог и хотел смотреть, и лидеры русских партий лишь искали стратегию, способную скорректировать планы уничтожения России в отношении их собственной персональной судьбы. Разница в концепциях двух либеральных партий состояла в следующем. Партия прорыва предполагала в случае своей победы немедленный альянс с Америкой — на любых условиях, безотлагательное принятие закона о частной собственности на землю, который привел бы к распродаже России, приватизации недр, продаже нефтяных компаний и т. п. Программа была свободолюбива и отличалась радикальностью в отношении уничтожения России как отдельного существа в географии и истории. Привлекательность такой позиции состояла, во-первых, в ее последовательности, во-вторых, в том, что она буквально воплощала чаянья русских свободомыслов эпохи Брежнева, и в-третьих, в том, что отдельным личностям (тем, что будут непосредственно продавать землю и недра) она предусматривала гонорары и льготы. На этом основании данную программу можно именовать радикально-личностной программой. Единая партия Отечества предлагала программу государственную. Эта программа предполагала договориться с новой империей о вхождении в нее России на разумных основаниях. Зачем вам лезть в наши топи и чащобы, говорила эта партия новым хозяевам, для чего вам мерзнуть в нашей Сибири и мокнуть под дождем? Условия в нашей стране мерзкие, не марайте ручек, не студите ножек на то есть мы, ваши наместники. Мы будем разумными управляющими на вашей земле, компетентными администраторами. Разумеется, мы исполним разумные технические требования: роспуск вооруженных сил, продажи акций лидирующих компаний, снятие таможенных тарифов, роспуск колоний. Да у нас и не осталось уже ничего, господа. Но оставьте нам крохи автономии — ну, немного солдат, чтобы мы стреляли недовольных, некоторые нефтяные компании, чтобы наместники могли обеспечить себе и своему аппарату достойную жизнь. Да и вообще, пусть остается русская культура — балет, то-се. Когда и к вам приедем, в кокошниках спляшем, развлечем господ. Вот еще второй авангард образовался, Снустиков-Гарбо в женском платье щеголяет. Развлечем вас, только сохраните подмандатную территорию с управляемой администрацией, а мы вам отработаем. Какая из данных концепций русской истории победит — сказать было трудно. Свободолюбивые личности поддерживали первую концепцию, как последовательно-гуманистическую, государственники отстаивали вторую. Немаловажным был вопрос о том, что из предложенного выберет новая империя, как там оценят предложения. Узнать настроения американцев и был отряжен Борис Кириллович Кузин.

— Америка отвечает моей энергетике, — говорил Кузин друзьям по возвращении. — Какая поступательная мощь! Еду в метро — и вижу людей всех цветов кожи! Империя, да, — но империя, если на то пошло, добра и разума! Империя — но в хорошем смысле этого слова! Сумели! Построили! Котел народов! Преодолели национализм! Поглядите на небоскребы! Как получилось, что возникла такая силища?! Еще зарождаясь, американцы называли свои институты Капитолием и Сенатом. А сейчас! О! — так, бурея лицом и рубя воздух ладонью, Кузин отстаивал приоритет Америки.

Впрочем, отстаивать очевидное не было надобности. В силе и величии новой империи не сомневался никто — если и были сомнения, то лишь в том, какой вариант низведения России будет избран и какие страны, в каком порядке, намечены на перевоспитание. Русские граждане, подобно гражданам прочих неблагополучных стран, с тревогой ждали решения своей судьбы. С ними как-то поступят, но вот как? И когда?

Постепенно для граждан большой империи (и на окраинах ее, и в центральных районах) стал очевиден принцип движения вперед новая империя будет и дальше укреплять могущество, она станет оплотом свободы своих граждан и грозным врагом тех обитателей окраин, которые не соответствуют идеалам свободы граждан центральной империи. Наместников будут поощрять, население приучат к полезному труду, авантюристов и саботажников — накажут. В целом генеральная программа рассчитана на всех людей планеты, блага распределяться будут в следующем порядке: в первую пятилетку ими наделят лишь центральный округ, а в отдаленных районах уничтожат режимы, не соответствующие гуманистическим стандартам, режимы, представляющие потенциальную опасность для центра. Как некогда говаривал сэр Уинстон Черчилль, «мы сосредоточили в руках непропорциональную долю мировых богатств и торговли. Когда мы требуем, чтобы нас оставили в покое и не мешали наслаждаться своей большой и роскошной собственностью, в основном приобретенной посредством насилия и с помощью силы сохраняемой, то другим подобное требование часто кажется менее обоснованным, чем нам самим». Справедливость высказывания Черчилля была подтверждена не раз — в основном недоумением граждан удаленных провинций, подвергаемых выборочной порке, — однако недоумение варваров было исторически обусловлено. Что касается собственно граждан центральных регионов империи, а также мыслящих индивидов, исповедующих философию коллаборационизма, то им всего-навсего надлежало привыкнуть к своеобычной стратегии империи — на первый взгляд непредсказуемой, но на самом деле логичной.