Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972 - Борис Слуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Екатерининский солдат…»
Екатерининский солдат,он, словно рубль елизаветинский,до блеска он надраен, так,что на ходу звенит и светится.
Звенит суворовским штыком,блестит ружьем своим старинными медью пуговиц. Таковсолдат времен Екатерины.
Екатерининский солдат,не спрашивая у грядущего,идет, куда ему велят,в затылке впереди идущего.
И укрощая варшавян,освобождает он миланца,и прет вперед, толков и рьян,согнувшись под нагрузкой ранца.
Мила мне выправка его,пудовая обидна выкладка.Не пожелаю ничегодругого, только б видеть вылазку
его сквозь Альпы! Прямо вниз!Его прыжок французу на голову!Его, прекрасного и храброго!Примстись, суворовец!Приснись!
ТЕХНАРИ
Звякнул электрон об электрон.Хромосомы трутся друг об дружку.А ученый ест свою ватрушку,это чувствуя своим нутром.
Выведен какой-то новый сортчеловека, слышащего лязгизвезд о звезды, чующего тряскуатомов на дне реторт.
А глядишь: пьет, курит и поетто же: водку, песню, сигарету,слыша популярного поэта,тотчас заявляет: — Во дает!
Это — пена, а волнав том, что, вникнувши во все подробности,понимает мир он и без робости,если надо, прет против рожна.
«Человек состоит из способности и потребности…»
Человек состоит из способности и потребности,из привычек, обязанностей, идей,чувства голода, чувства ревности —вот таков примерный состав людей.
Соотношенье свершенья с желаньемпозволяет достичь вершин.Мы, конечно, то, что мы желаем,но также и то, что мы свершим.
«Самоутверждайся, человек!..»
Самоутверждайся, человек!Сможешь — напиши «Шильонский замок».Нет — приди в Шильонский замоки на стенах знаменитых самыхвсех имен и дат поверхнапиши свой титул, год и век!
Байрон, и Гюго, и Шелливыскребли свое! Посмели.Смей и ты!Пусть взглянет с высотысквозь столетний мракбудущего твой потомоки заявит: вот подонок,что он стены портил; вот дурак.
Байрон, Шелли и Гюгогоготали здесь ио-го-го:личное, свое, неповторимое,—вечное партача и старинное,имена на камне проскреблии до нас сквозь целый век дошли.
Самоутверждайся, друг и брат!Я, признаться, очень радвидеть на стене второго веканадпись следующего века.Личность утверждалась и тогда:римляне, вандалы, готы, турки.Не такая уж бедапорча штукатурки.
Все против тебя: пространство, время,моралисты, маляры.Как тебе из нашенской порыпросочиться в будущее время?Осмотрись, как Байрон, и пиши,в камне выбит,а не в шелке вышит.К счастью, по соседству ни души —все на разных стенах пишут!
ЧЕРНЫЕ БРОВИ
Дети пленных турчанок,как Разин Степан,как Василий Андреич Жуковский,не пошли они по материнским стопам,а пошли по дороге отцовской.
Эти гены турецкие — Ближний Восток,что и мягок, и гневен, и добр, и жесток —не сыграли роли значительной.Нет, решающим фактором стали отцы,офицеры гвардейские ли, удальцыс Дону, что ли, реки той медлительной.
Только черные брови, их бархатный нимбутверждали без лишнего гнева:колыбельные песни, что пелись над ним,не российского были распева.
Впрочем, что нам копаться в анкетах отцарусской вольности и в анкетах певцарусской нежности. Много ли толку?Лучше вспомним про Питер и Волгу.
Там не спрашивали, как звалась твоя мать.Зато спрашивали, что ты можешь слагать,проверяли, как ты можешь рубить,и решали, что делать с тобой и как быть.
«Вот и проросла судьба чужая…»
Вот и проросла судьба чужаясквозь асфальт моей судьбы,истребляя и уничтожаясебялюбие мое.
Вот и протолкалась эта травкаи поглядывает робко,поднимая для затравкитемные, густые бровки.
Теми бровками глаза оправлены,капли доброго огня.
Здравствуй, зайчик солнечный, направленный кем-то в шутку на меня.
ТАТЬЯНА, НАТАЛЬЯ
В это десятилетиеноворожденных девочекназывали Татьянамиили — не реже — Натальями.Татьянами и Натальями.Татьянами, как у Пушкина.Как у Толстого — Натальями.А почему — неведомо.Если размыслить — ведомо.Прошлое столетие,век Толстого и Пушкина,возобновило влияние.— По восемь Танек в классе! —жаловались знакомые. —Они нумеруют друг друга,чтобы не запутаться.—Знакомые жаловались,но новорожденных девочекзаписывали неукоснительноТатьянами и Натальями,Натальями и Татьянами.Тургеневские женщиныбыли тогда спланированы,но с именами толстовскимии — особенно — пушкинскими —певучими, протяжными,пленительными, трехсложными,удобными для произнесенияв бреду, в забытьи, в отчаяниии — особенно — в радости.Отчетливые в шепоте,негодные для окрика.Кончаю стихотворение,чтоб тихо, чтоб неслышимопозвать: Татьяна! Наталья! —и вижу, как оборачиваютсяуже тридцатилетние,еще молодые красавицы.
«Интеллигентные дамы плачут, но про себя…»
Интеллигентные дамы плачут, но про себя,боясь обеспокоить свое родство и соседство,а деревенские бабы плачут и про себя,и про все человечество.
Оба способа плача по-своему хороши,если ими омоется горькое и прожитое.Я душе приоткрытой полузакрытой душине предпочитаю.
Плачьте, дамы и женщины, или рыдайте всерьез.Капля моря в слезинке, оба они соленые.Старое и погрязшее смойте потоками слез,всё остудите каленое.
«Что думает его супруга дорогая…»
Что думает его супруга дорогая,с такою яростью оберегаясвою семью, свою беду,свой собственный микрорайон в аду?
За что цепляется?Царапает за что,когда, закутавшись в холодное пальто,священным вдохновением объята,названивает из автомата?
Тот угол, жизнь в который загнала,зачем она, от бешенства бела,с аргументацией такой победнойтак защищает,темный угол, бедный?
Не лучше ли без спору сдать позиции,от интуиции его, амбицииотделавшись и отказавшись вдруг?Не лучше ли сбыть с рук?
Но не учитывая, как звоноксоперницесторицей ей воздастся,она бежит звонить, сбиваясь с ноги думая:«А может быть, удастся?»
ГЛУХОЕ ЧУВСТВО СПРАВЕДЛИВОСТИ
Справедливости глухое чувствоглухо, но не немо.Пальцы сжав до костяного хруста,зазвенев от гнева,загораясь, тлея, полыхая,распахнувши душу,чувство справедливости глухоея обрушу.
Этого приемника питаньеемко без границы,то ли в генах, то ли в воспитаньи,видимо, хранится.Даже осуждающие взглядыэту сеть питают.А другого ничего не надо.Этого хватает.
Справедливость слышит очень плохо,но кричит истошно,так, что вздрагивает вся эпоха,вслушавшись оплошно,так, что вздрагивают все державы:мол, сейчас начнется.Если справедливость задрожала,мир качнется.
Доказательств никоторых нету,нету основанья,но трясет великую планетумальчика рыданье.Вдруг преодолев свою сонливость,вялую истому,слушает глухая справедливостьтихонькие стоны.
«Как выглядела королева Лир…»
