Темные воды Тибра - Михаил Попов

Эти законопроекты буквально взорвали город.

Как вернуть изгнанных? Это что же, придется возвращать все их имущество?! Так их же изгоняли подкупленные присяжные, чтобы заинтересованные лица могли этим имуществом владеть.

А вопрос с вольноотпущенными и особенно с новыми гражданами!

Более всего поражало то, что такие законы предложил представитель знатного рода, получивший по наследству огромное богатство. Вряд ли в Риме в то время был человек богаче его. Не ужасно ли выглядели подобные предложения в устах этого человека? Не иначе он просто решил скупить весь Рим. К такому мнению пришли многие.

Плюс ко всему Публий Сульпиций Руф обладал настоящим ораторским талантом, громовым голосом, огромной силой убеждения. Если бы он выступил с законопроектом, требующим, чтобы все ходили по улицам голыми, не исключено, что добился бы его принятия.

Шаги Сульпиция Руфа были непонятны и в мелочах. Его близкий друг, Гай Юлий Цезарь (который потом многого добьется на путях своей личной славы), в прошлом эдил, противозаконно, не будучи еще претором, выставил свою кандидатуру в консулы, Сульпиций Руф этому воспротивился.

Внимательно рассматривая деятельность этого странного человека (столько внимания мы уделяем ему на этих страницах осознанно, из особого рода композиционных соображений), невольно приходим к выводу, что он принадлежал к редчайшей породе государственных идиотов, которых и в самом деле ничто на свете не интересует, кроме соблюдения конституции. Подобные люди, да еще наделенные такими пороками, как обжорство, пьянство, острые сексуальные извращения, представляют страшную угрозу для общества.

Публий Сульпиций Руф был колоритен и внешне. Он появлялся всюду в сопровождении свиты, которая никогда не была менее трех тысяч человек, самое любопытное, что в эту свиту входило до шести сотен юношей из аристократических слоев общества: «антисенат» – так их дразнили в городе.

Дразнить-то дразнили, но подходить близко боялись.

И на улицах, и на форуме Руф был постоянно в окружении плотной толпы людей, готовых в любую минуту пожертвовать ради него жизнью.

А что же Сулла, Луций Корнелий Сулла, наш главный герой?

Он все эти годы был в стороне от кровавой мишуры, название которой – политическая борьба. Не то чтобы это была поза обиженного (недополученная слава за победу над Югуртой), нет. Нельзя было бы с уверенностью сказать, что он чего-то выжидает. Можно ли назвать выжидающим человека, участвующего в месяц не менее чем в пяти вооруженных столкновениях разной степени опасности?

Постепенно стали забывать, что когда-то он считался активным членом партии популяров.

Можно было подумать, что ему все равно, что происходит там у них, в этом Риме, но и это было неправдой.

Итак, он воевал.

За время союзнической войны в самом громадном, отлаженном механизме римской армии произошли некоторые изменения. Они, возможно, были незаметны глазу невнимательному, но глаз такой ясной голубизны, как у Суллы, не мог кое-чего не подметить.

Человек наблюдательный неизбежно делает выводы.

Может быть, именно сделанные выводы и позволяли Сулле держаться в стороне от бурной политической каши, кипевшей в столице мира.

Он вообще старался большую часть времени проводить в расположении своей армии, ввел прежде не слишком популярную (даже среди популяров) практику прямого общения с низшими командирами и солдатами. Если он заботился о нуждах своих легионеров, то старался, чтобы они узнали об этом. Если к ним попадали какие-то деньги, то всегда через его руки, даже в тех случаях, когда он не имел к ним прямого отношения.

Если ему нужно было наказать поставщиков, наживавшихся на солдатских желудках и боевом оснащении армии, он предпочитал делать это публично.

Имел место даже такой случай: во время осады Помпеи солдаты первого легиона заподозрили в измене своего легата – Авла Постумия Альбина. По их сведениям, кстати не слишком надежным, он сносился с защитниками крепости, собираясь, по всей видимости, перебежать к ним. На правду это было похоже, потому что в лагере Суллы полностью иссякло продовольствие, съедены были все мулы и лошади и в ближайшие дни никакого пополнения не ожидалось.

Вина Авла Постумия Альбина не была доказана.

Вина его состояла лишь в том, что люди хотели найти виноватого, а он больше всего подходил для этой роли. Заносчивый, крикливый, неумный.

Но было несколько обстоятельств.

Во-первых, Постумий Альбин был консуляром и, как всякий человек, находящийся на таком социальном уровне, подлежал только одному суду – сенатскому.

Во-вторых, как уже говорилось, его вина не была доказана. Немаловажный момент для римлян, народа, гордившегося своим почитанием закона.

И в-третьих, ни один командующий армией ни в одной из прежних войн, что велись республикой, не позволил бы отдать своего офицера на растерзание солдатам, как бы они того ни добивались и сколь бы очевидной ни была его вина.

Не то что консуляра-центуриона!

Это было против старых римских правил.

Но Сулла сделал это.

Не уступил, как можно было бы подумать. Если бы он решил во что бы то ни стало сохранить жизнь этому ничтожному родовитому крикуну Авлу, то сохранил бы ее, даже перебив половину бунтующего солдатского сброда.

Он просто решил сделать приятное своим солдатам, солдатам, обожающим своего командира.

И он повел дело так, чтобы и организаторы мелкого бунта, и прочие легионеры поняли его правильно.

Да, он разрешил побить камнями и дубинами консуляра Авла Постумия Альбина перед воротами Помпеи. Но как только несколько матросов с кораблей его флота (матросы были самой наглой и неуправляемой частью армии) попробовали продолжить свои кровавые развлечения, он велел их распять. Шестьдесят человек! Как рабов. Никто и не пикнул.

Сулла был понят своими солдатами и офицерами правильно.

Он добивался прямого, без посредников, контакта со своими воинами. И, кажется, многого добился на этом пути.

Когда его войско осаждало Нолу, одну из самых сильных и хорошо укрепленных крепостей союзнической оппозиции, Суллу избрали консулом. Даже в этой ситуации главнокомандующий сделал все, чтобы не поехать в Рим. На все призывы сенаторов он отвечал, что неотложнейшие военные дела требуют его пребывания под стенами Нолы.

Он предоставил нести все бремя консульской власти Квинту Помпею Руфу, человеку незаурядному, в разумной мере решительному, заклятому врагу демагогии, символом которой являлись Сульпиций, Главций, а мечом – Гай Марий.