Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий

– Пожалуй, вы правы, – наконец заговорил Донцов. – Судя по вашему замечанию и множеству других фактов, наша политическая элита не просто состоит в дружбе с художественной, а хочет ей нравиться – это бросается в глаза. Но знаете, существует историческая закономерность: как вы говорите, Художник с большой буквы, чувствуя заигрывание с ним, понимает, что эта политическая элита – слабая элита. Только слабый политик жаждет нравиться художественной элите. А значит, допустимо ему и на шею сесть. В наших условиях это оборачивается завышенным влиянием на общественное мнение, щедрыми грантами. Можно жить безбедно, не связывать свою судьбу с судьбою народа, а это всегда было свойственно русской художественной интеллигенции. В этом плане достаточно сравнить отца и сына Райкиных. Мне кажется, развод людей простого звания с артистической богемой, с пребывающими в ереси пастырями из креативной элиты уже входит в стадию раздела духовного наследства. Чтобы не допустить её полной победы над русской жизнью.

– Достала уже эта театральная гомосятина с эротическими фантазиями и генитальными романами. Одно слово: СРИ – самозваная российская интеллигенция! – не сдерживая эмоций после третьей рюмки, шумнула Ряжская.

– Вы хотите сказать, что Путин, власть в целом должны отвернуться от художественного мира? – игнорируя этот вопль, язвительно спросил Подлевский.

Донцов несколько секунд помедлил, потом ответил:

Вопрос тонкий, и я подбираю слова, чтобы меня верно поняли. Пожалуй, так: слабый политик хочет нравиться художественной элите, потакая ей, а сильный политик её использует в государственных целях. Если это правило применить к нашим временам, мы получим не очень радостный результат: представители художественной богемы слишком часто становятся источником громких скандалов, будоражущих общество. Выводы из сказанного делайте сами.

– Я заметил, всё, о чём бы здесь ни говорили, вы упаковываете в политическую обёртку. Занимаетесь политикой?

– Вовсе нет, я предприниматель, меня больше интересует экономика. Но осознаю, что в нашем отечестве она стала заложницей политики. Вот мы любим сравнивать Америку и Россию. А знаете, в чём различие?

– Да их мильон! – экспансивно воскликнула Ряжская.

– Я имею в виду экономику и политику. Так вот, в США у кого ресурсы – природные, промышленные и прочие, – у того и власть. В России, наоборот, – у кого власть, у того и ресурсы.

– Да-а, далече вы уехали от искусства, – процедил Аркадий.

– Я лишь ответил на ваш вопрос относительно рода моих занятий. А если по существу, то отношения искусства и власти также произрастают на политической почве. И если сократить должность садовника, может вырасти что угодно, а скорее всего, репей и чертополох.

Вера от восхищения едва сдержала одобрительную улыбку, а Подлевский, снова упуская инициативу, резво перекинулся на другую тему:

– По поводу садовника вы хорошо сказали. Но ведь это имеет значение не только в искусстве. Вот прошла очень мощная акция по части социальных лифтов – «Новые лидеры». Слышали, наверное. Десятки тысяч перспективных управленцев приняли участие. И лучших будут выращивать опытные садовники. Целая эпопея!

– О-о-о! Не эпопея, а опупея! – охнул Простов, взмахнув рукой.

– Что вас не устраивает? Опять недовольны? – раздражённо откликнулся Подлевский.

Эту тему лучше не бередить, – тяжело вздохнул Пётр Демидыч. – Всё уже давным-давно обговорено.

– Что обговорено?

– Ну объясни ему, Власыч. У меня сил нету про эту кириенковскую авантюру талдычить.

– Понимаете ли, – начал Виктор в настороженной тишине. – Растить новых лидеров – идея замечательная. Но позвольте спросить: кому поручена роль садовников? Грефу, Кудрину, Мау, иначе говоря, записным либералам, ведущим родословную от Гайдара. Неужели вы думаете, что этот либеральный заградотряд пропустит в свою среду хотя бы одного руководителя, не разделяющего их взгляды? Речь просто идёт о подготовке сменщиков по лекалам Чубайса. Для этих рукопожатных попаданцев в элиту уже и прейскурант должностей готов. А Кириенко, придумавший этот фокус, считает, будто всех обхитрил. Один дефолт он в конце прошлого века устроил, теперь, выращивая новое либеральное поголовье управленцев, готовит почву для другого дефолта.

– Видимо, Чубайс вам совсем уж не по нраву.

– Что вы! Чубайс – находка для сочинителя детективов. Не жизнь, а авантюрный роман. Инфернальная личность.

«Хватит! Второй раунд закончен нокдауном, – подумала Ряжская. – Пожалуй, третий-то и не понадобится. Виктор победил вчистую. Да, пора закруглять эти дебаты». Она в очередной раз наполнила свою рюмку водкой и громко, укоризненно сказала, обращаясь к Донцову:

– Вот что, Виктор, тебя хлебом не корми, а дай порассуждать. Ты же у нас философ на завалинке. Всех забил! Слова сказать не даёшь. Давайте-ка, люди добрые, подымем тост, который у нас с Дмитрием обязательный. – И набрав в грудь воздуха, громко выдохнула: – За Россию!

Когда табельное торжество подошло к концу и был выпит чай с пирожными – большое блюдо с набором миниатюрных наполеонов, картошек, эклеров, которые когда-то были полновесными, о чём не преминул напомнить Пётр Демидович, – первыми поднялись Простов и Донцов. Хозяева вышли в прихожую проводить их, и Виктор с душевным трепетом впервые пожал протянутую Верой руку, глянув ей в глаза. Возможно, ему показалось, но их рукопожатие на осколок секунды длилось дольше дежурного, и как бы оправдывая эту заминку, сказал:

– У меня к вам просьба. Шепните, пожалуйста, Нине, пусть ждёт моего звонка. Им далеко, я подвезу их.

– Обязательно! Будьте спокойны, – улыбнулась она. И эти неформальности – «шепните», «будьте спокойны», стали для Виктора добрым предвестием.

– Ну что? – с подтекстом спросил его Простов, когда они поднялись в его квартиру.

– Что что? – словно не понял Донцов.

– Не придуривайся, всё ты понимаешь, – хрипло хохотнул Простов. – Разглядел Веру? Это тебе не датская русалочка в хиджабе. Точно было сказано: чистый бриллиант! Жаль, супруга моя сейчас в больнице подлечивается, она бы тебе про Веру Богодухову мно-ого доброго сказала.

Размягчённый происшедшим, бесконечно благодарный Простову, Виктор обнял старика за плечи:

– Спасибо, Пётр Демидыч, от всего сердца. Давно хотел с Верой познакомиться, да подходов найти не мог.

– Погоди-погоди, – отстранился Простов. – Ты что же, её раньше знал?

– Не знал, но видел. И мечтал о встрече.

– И ничего мне не сказал? Я тебя в дом Богодуховых звал, а ты мне: «Зачем я там нужен?» Ну, Донцов! Я давно понял, мужик ты крепкий. А выходит, кремень. – Дружески похлопал Виктора по плечу. – Такой ей и нужен. Но ответь по правде: намерения серьёзные?

– Хоть завтра под венец. Но под венцом ликуют вдвоём. Петр Демидыч ответил не раздумывая:

– Ты этого фасонистого обалдуя в ботинках-зеркалах обыграл с крупным счётом и всухую. Чтобы скабрезно не выражаться, я таких называю унитазом без слива. Этот – до краёв полон. Липкий малый. Всё-таки невозможный народ, эти