Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий

те дни он часто вспоминал Наполеона: «У каждого должен быть свой Тулон!» Битва при Тулоне сделала капитана артиллерии генералом. Теперь у Соснина появился свой Тулон.

О слезах матери и отцовских укорах предпочитал не думать – не видел родителей много лет, не летал в Томск, где наверняка попал бы в поле зрения спецслужб.

В Вильнюсе Соснина ждала праздность – временная. Он не сомневался, что вскоре вновь окажется на юру. Никакого запора мысли! Чуть ли не физически он ощущал незыблемую прочность и перспективность стартовой позиции, какую занял к тридцати годам, на огневой скорости поднявшись вверх. Он знал свой завтрашний час, готовясь играть вдолгую, и чуть не ударился в детерминизм: всё предопределено! Вуаля!

Вечерами, лёжа на удобной канапешке, играя телеканалами, Дмитрий расслаблялся, сладкие воспоминания уносили его в прежние годы, когда он настолько преуспел, что превратился в «кадровую ценность», сберегаемую для будущих дел.

В Америку он прилетел восторженным юношей. Чикаго потряс его красотой, овеянный легендами город на Великих озёрах был привлекательнее ущелий Манхэттена. Здесь тучерезы стояли вразброс, позволяя рассматривать их. Вдобавок гангстерский флёр тридцатых прошлого века… Его окружили сверстники, называвшие себя мыслящим авангардом, щеголявшие в статусных, по правилам стиля топсайдерах соклесс, на босу ногу со шнуровкой вокруг пятки, с подвёрнутыми брюками. Они наперебой рвались показать памятные места хиппарей семидесятых, изюминки города, начиная с громадного бобового зерна из нержавейки – в честь Миллениума. Только здесь Дмитрий узнал, что расщепление атома началось в местном университете, лишь потом был удалённый Лос-Аламос.

Впрочем, Соснин интуитивно чувствовал, что интерес к его персоне служит своего рода гарниром для каких-то других блюд. И верно, их преподносили люди постарше. Особенно запомнился случай с Анн Скинер, девицей модельной фигуры, но ртом в куриную гузку. Она взяла на себя роль экскурсовода, обещая отвезти в университетский квартал, к дому Барака Обамы, о котором она знала, кажется, всё, даже летала на Гавайи, где Обама родился, окончил школу, заглянула в павильон «Баскин Роббинс» – там юный Барак продавал мороженое.

Это был, на взгляд Соснина, «добродушный кретинизм американцев», о котором писал Вертинский, назвавший США «страной консервов», – здесь и впрямь, загружая память, консервировали всё подряд, включая рецептуру коктейлей. При этом Дмитрий обратил внимание на особенность американского восприятия: почти нет восторга перед красотой, зато избыток преклонения перед фактом; образно говоря, звёзды на небесах – это всего лишь числа.

Подогрев интерес Дмитрия и назначив день поездки, Анн преподнесла сюрприз: прикатила не одна, а передала Соснина на попечение своего дяди Боба Винтропа, поскольку у неё возникли неотложные дела.

– Боб знает Чикаго лучше всех, – проворковала Анн.

Боб Винтроп, солидный, с пышной шатеновой шевелюрой, по комплекции, как говорят американцы, плюс сайз, производил приятное впечатление мягкой улыбкой.

– Пожалуй, сначала поедем в университетский квартал, – предложил он. – Анн просила показать вам дом Барака и Мишель Обама… Кстати, в своё время я работал в Москве представителем «Вестингауза» и выучил русский.

Соснин пропустил мимо ушей биографические подробности, но обрадовался, что можно перейти на русский, ответил:

– Являясь неофитом, я понятия не имею о Бараке Обама. Кто это?

– Обама? – усмехнулся Винтроп. – Это конгрессмен от штата Массачусетс, афроамериканец, восходящая политическая звезда. Поверьте, вам ещё доведётся хвастать, что вы видели чикагский дом Обамы.

Лёжа на канапешке в вильнюсской берлоге, Дмитрий улыбнулся.

Боб оказался прав: впоследствии Соснину не раз приходилось рассказывать, что он видел в Чикаго скромный двухэтажный кирпичный дом президента США Обамы.

Потом мысли снова перекинулись к памятному разговору с Винтропом. Этот дядя Анн Скинер излагал очень веско, ни одно слово не выскакивало у него просто так, заставляло вслушиваться, запоминать. Боб объяснял:

– Вам повезло, вы попали в Америку в очень интересные годы, когда здесь по-новому звучит симфония бизнеса и государства. В Москве я тоже угодил на период перестройки. О! Это было захватывающее время.

Дмитрий ощущал, что знакомство с Винтропом – вовсе не случайное! – может стать знаковым, и старался произвести на дядюшку Анн Скинер благоприятное впечатление. Пустил в ход козырную карту:

– Я рос в закрытом сибирском атомном городе, а там перемены ощущались по-особенному.

К удивлению Соснина, Винтроп не клюнул на «атомный город», и анализируя ту встречу, Дмитрий пришёл к выводу, что Боб знал о нём всё, а потому вёл разговор в своём ключе, спросив:

– Какие у вас планы? Вы намерены закрепиться в Америке или вернётесь в Россию?

– Трудно сказать, – дипломатично отозвался Соснин, хотя ещё с томских времён страстно мечтал врасти в американскую почву, наивно восхищаясь «саквояжниками», которые мигрировали с севера на юг США. Хотя они были собратьями русских мешочников, но как звучало слово! Саквояжники! И речь шла об Америке!

– Разумный ответ, – похвалил Боб. – Но мне кажется, что в нынешнюю эпоху такому медиаменеджеру, как вы, изучив наш опыт, можно сделать большую карьеру в России.

И снова Соснин ощутил, что за каждым словом Винтропа кроется особый смысл.

За три года в Америке таких встреч было немало. Быстро матеревший Соснин вскоре осознал, что он постепенно становится заправским лютером, начал усваивать протестантскую этику – сберегать деньги, много работать, быть ответственным, происходила как бы реновация его воззрений, а главное – его осторожно и тщательно прощупывают на предмет истинных убеждений, стремятся распознать, нет ли у него «второго дна».

И чего греха таить, ждал предложения о серьёзной работе.

Однако время шло, но никаких перспектив не открывалось. Зато всё отчётливей проступал план, как бы случайно изложенный Винтропом на первой встрече: Соснину надлежало вернуться в Россию, где его ждут великие дела. Эти настроения взращивали в нём люди, работавшие над его восприятием жизни, внушая, что он должен ощущать себя преобразователем отечества во имя его процветания.

Потом память уносила ко временам возвращения в Россию. О Томске речи уже не шло. Блестящий молодой человек, закончивший магистратуру по медиаменеджменту, в совершенстве владевший английским, в Москве был приглашён содиректором американского Фонда поддержки независимых СМИ, а вскоре возглавил отдел в русском офисе Агентства США по международному развитию, которым руководила непосредственно Госсекретарь США Клинтон. Дмитрий вёл семинары для молодых журналистов, которых рекрутировали из российской глубинки, создал школу тренинга. И у Агентства нашлись средства, чтобы купить ценному сотруднику однокомнатную квартирку в спальном районе столицы.

Позднее он получил ослепительное предложение: возглавить независимую газету столичного масштаба, которую основал – формально! – норвежский издательский концерн «Шибстед». Соснин стал распорядителем серьёзных ресурсов, обзавёлся служебной машиной с водителем, секретаршей, незаметно для себя превратившись в «спящего» активиста протестного медиакласса России, по-простецки – неполживого журналья, которое заботливо выращивали винтропы.

Но через