Здесь и сейчас - Гийом Мюссо

— Согласен, что ждать еще долго. Ну, ничего, подождем. А пока давай засыпай.

— А можно мне посмотреть, как ты исчезаешь?

— Не стоит. Это же не игра, не сеанс белой магии. И потом, я же не исчезну прямо сейчас. Я еще немного побуду с мамой.

И я снова наклонился и поцеловал его.

— Я рассчитываю на тебя, — сказал я. — Пока меня не будет, заботься о сестренке и особенно о маме.

Бен серьезно кивнул:

— Пока тебя нет, я главный в доме.

— Нет, главная мама. Но ты мужчина. Договорились?

— Договорились.

Время мчалось на всех парах.

Вот уже первое десятилетие нового века подошло к концу.

Америка распростилась с семейством Бушей и наступило время Обамы.

При каждом своем возвращении я замечал, как меняется все вокруг. Мир заполонил Интернет. Присвоил себе все: музыку, книги, кино. Люди стали жить, прижимая к уху мобильный телефон, их рассеянный взгляд беспрестанно искал теперь экран айфона или смартфона. «Фейсбук», «Гугл», «Амазон»… Все стало виртуальным, цифровым, нематериальным: переписка, общение, друзья, досуг.

В разговорах от меня стало многое ускользать. Я не знал новых актеров, новые рок-группы, новых знаменитостей. А порой не мог понять, почему они стали знамениты…

Я вспомнил, как отец говорил мне в начале 80-х, когда я часами слушал свой кассетник: «Из-за этой штукенции ты и все ваше поколение будете тупыми глухарями!» «Мадонна — шлюха, Дэвид Боуи — гомик, Эрик Клэптон — наркоман». А теперь, похоже, и я попадал в разряд ненавистных мне когда-то старперов.

Я был странником, оказавшимся на обочине времени.

Не знал нового языка, новых кодов.

Жизнь обогнала меня, выбросила из седла, из колеи. Мир вокруг становился все более чужеродным, он пугал меня.

Только семья была моим ангел ом-хранителем.

Единственной путеводной звездой.

2011. Разбитые сердца

Не любовь вносит смуту в жизнь — неуверенность в любви.

Мягкое тепло хорошо натопленной комнаты.

Щека касается чего-то бархатистого.

Сидеть удобно. Шея и затылок опираются на мягкое.

Звучит музыка. Женский голос поет балладу о разлуке и печали ушедшей любви. Я вслушиваюсь в пение, отдаюсь мелодии песни. Я ее знаю. Это АББА. The Winner Takes It All.[40] Я открываю глаза. Я в театральном зале, сижу в кресле. Вокруг множество зрителей поглощены спектаклем — музыкальной комедией «Мамма миа».

Я поворачиваю голову, поднимаю глаза. Необыкновенной величины сцена, высоченные потолки, причудливая форма балкона… Я уже был здесь когда-то. Давно.

Я на Бродвее, в театре «Винтер-гарден». Мама водила меня сюда смотреть «Кошек» незадолго до смерти.

Я встаю и, раздражая соседей, выбираюсь из зрительного зала, выхожу в фойе, спускаюсь по лестнице, ухожу из театра.

Бродвей вечером.

Несколько шагов, и я уже среди веселого буйства. На Тайм-сквер толпа народу, автобусы, тележки с хот-догами. Рекламные щиты призывают дарить украшения возлюбленным. На тротуарах продавцы быстренько надувают гелем шары-сердечки и предлагают уже немного увядшие цветы. Время — начало восьмого. 14 февраля 2011 года, вечер Дня святого Валентина.

Я ловил такси и вспоминал июльское утро 1992 года, когда Джефри Векслер освободил меня из тюрьмы. Тогда я поймал такси неподалеку отсюда и вот уже двадцать лет как сюда не возвращался. Многое здесь изменилось с тех пор. Район стал пешеходной зоной. Игрушки из «Диснейстора» и семейные магазинчики заменили пип-шоу и киношки с порнофильмами. Бомжи, наркоманы и проститутки уступили место туристам.

Возле меня затормозил «Форд Эскейп Гибрид», я мигом вскочил в такси и уже через десять минут был в цветочном магазине на Бликер-стрит, собираясь купить Лизе изысканный букет, составленный из роз и белых орхидей.

С букетом в руках я постучался в дверь, с бьющимся сердцем ожидая встречи с женой и детьми.

Но дверь мне открыла вовсе не Лиза.

— Добрый вечер, могу я вам чем-то помочь? — осведомилась блондинка лет двадцати в широком свитере со значком Стокгольмской школы экономики.

— Где моя жена?

— А кто вы такой, сэр?

— А вы? Вы-то кто такая? — спросил я, повышая голос.

— Я бебиситтер. Сижу с Бенжамином и Софией, когда миссис…

— Папа! Папа! — Бен с криком бросился мне в объятия.

Я обнял и закружил сына.

— Привет, сынок! Ну и вырос ты! Просто не верится!

Не обращая внимания на шведку, я вломился в собственный дом. В гостиной Софии не было. Я положил букет на стол и поднялся к ней в комнату. Моя доченька крепко спала в своей постельке.

— Неужели так рано легла? — шепотом удивился я.

— София немного приболела, — объяснила девушка-бебиситтер, которая явно чувствовала себя не в своей тарелке.

— Что с ней?

— Кашель, насморк и ушко. Все разом.

Я осторожно поцеловал девочку и попробовал лобик.

— У нее температура.

— Да, я заметила, но решила не будить ее. Потом дам ей парацетамол.

Я спустился в кухню.

— Ты знаешь, где мама, Бен?

— Ушла.

— Я вижу, что ушла, а куда?

Сын пожал плечами.

— Куда ушла моя жена? — спросил я у шведки.

— Не знаю, не могу вам сказать. Я даже не знала, что Лиза замужем. Она ничего не говорит, когда выходит из дома…

Больше я ее не слушал. Лиза наверняка оставила адрес на всякий случай, мало ли что. Я посмотрел на столике возле телефона, заглянул в вазу, куда складывались из карманов всякие мелочи, и наконец уставился на холодильник. Под магнитом торчал листок из блокнота: «Ресторан „Були“, Дуэйн-стрит, 163», и номер телефона.

— Лиза ужинает в этом ресторане?

— Я же сказала, что ничего не знаю.

— Черт знает что! — разъярился я, сверля ее взглядом.

Сын подергал меня за рукав:

— Нельзя ругаться, папа.

Я присел на корточки и посмотрел ему в глаза.

— Ты прав, сынок. Я сейчас схожу за мамой, и мы очень скоро вернемся. Подождешь?

— А можно я с тобой?

— Не стоит, Бен. Через полчаса мы будем дома. Будь умницей, и я приготовлю тебе лазанью.

— Я уже ужинал.

— Ну тогда десерт. Мороженое с карамельным соусом и жареным миндалем!

— Мама против мороженого, она говорит, что оно слишком жирное и сладкое.

Я вздохнул и взъерошил ему волосы.

— До скорого, сынок!

Такси я решил не брать. Уж больно движение плотное. Трайбека не за горами, и пробежаться — только ноги размять.

Направление — юг, МакДугал-стрит, 6-я авеню и по Бродвею до Дуэйн-стрит.

— Вы заказали столик, сэр?

Тяжело дыша, я ввалился в гастрономический ресторан, как слон в посудную лавку. Моя красная куртка и потертые джинсы смотрелись не слишком выигрышно на фоне костюмов и вечерних платьев.

— Нет, я просто хочу узнать, здесь ли моя жена.

— Я могу сходить за ней, сэр, — предложил мне администратор, продолжая смотреть на экран компьютера. — Только назовите фамилию, на какую был сделан заказ.

— Большое спасибо, но я предпочитаю сходить за ней сам.

— Но вы, сэр…

Я уже миновал входной коридорчик и вошел в основной зал.

Вечером в День святого Валентина за столами все сидели парочками.

Ресторан «Були» вообще располагал к романтическим отношениям: шикарный антураж, обволакивающая атмосфера, своды, свечи, на стенах картины с пейзажами Прованса.

Лиза сидела за столиком у мраморного камина почти что в центре зала. Нарядная, элегантная, раскованная, она тоже была здесь с мужчиной, а он сидел ко мне спиной.

Лиза заметила меня, нахмурилась, сложила салфетку и поспешила навстречу, не желая, чтобы я подошел к их столику.

— Артур! Что ты здесь делаешь?

— Мне кажется, это я должен задать этот вопрос тебе.

— Я работаю. Зарабатываю на жизнь, чтобы кормить семью.

— Ужиная при свечах в День святого Валентина? Ты что, издеваешься надо мной?

Люди за столиками умолкли. Десятки глаз недовольно уставились на нас. К нам подошел метрдотель и попросил продолжить нашу беседу в холле.

— Артур, я ни разу в жизни не праздновала День святого Валентина. Сейчас у меня деловой ужин. Прошу тебя, обойдемся без ссор.

— Не стоит считать меня идиотом. С кем ты ужинаешь?

— С Николасом Ловатуром. Он известный писатель и сценарист. Хочет дать мне роль в телесериале, который сейчас готовит для телеканала Эй-эм-си.

— Так. Значит, стоит помахать перед твоим носом ролью, и ты отправляешься в ресторан, разодевшись как шлюха.

— Я запрещаю тебе меня оскорблять.

Но я уже завелся. Я осыпал ее упреками: как она смела уходить из дома, когда ее трехлетняя дочь больна?!