Роман на крыше - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пустяковое дело!
– Я так и думал. А потому я буду продолжать настаивать на том, чтобы венчание происходило в Нью-Йорке, и ясно, что оно будет происходить, в Хэмстеде.
Фанни задумчиво глядела на него.
– Все это звучит довольно забавно. Если вы «Г» и женаты на «В», которая является мачехой «А», в таком случае, вы – отец «А»? Хотела бы я знать, зачем вам понадобилось воровать ожерелье у своей дочери?
– Э-э-э, послушайте! – воскликнул Вадингтон. – Прежде всего зарубите себе на носу, что вы не должны задавать никаких вопросов!
– Это только мое девичье любопытство…
– Привяжите вашему девичьему любопытству кирпич к хвосту и потопите, предложил ей Вадингтон. – Я говорю с вами об очень деликатном деле и вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь совал нос в мотивы его. Будьте пай-девочкой, раздобудьте ожерелье и передайте его мне, – да так, чтобы никто этого не заметил. А потом выкиньте всю эту историю из вашей головки и забудьте о ней.
– Будет исполнено. Теперь позвольте вас спросить: что я получу за это?
– Триста долларов.
– Этого недостаточно.
– Это все, что у меня есть.
Фанни задумалась. Триста долларов сумма, конечно, мизерная. Но, все-таки, это триста долларов. На триста долларов можно много чего закупить, когда обзаводишься своим домом, а дело, судя по тому, как оно было изложено, выходило совсем пустяковое.
– Ладно! – сказала она.
– Вы это сделаете?
– Будет исполнено – повторила Фанни.
– Ну, вот молодец! – воскликнул мистер Вадингтон. – Где я вас найду, когда вы мне понадобитесь?
– Вот мой адрес.
– Хорошо, я вам дам знать. Вы все поняли?
– Ну, еще бы. Я прячусь в саду и, улучив момент, когда никого нет поблизости, пробираюсь в дом, забираю ожерелье…
– И передаете его мне.
– Определенно!
– А я буду в саду и встречу вас, как только вы выйдете из дому. Таким образом – добавил мистер Вадингтон, многозначительно подмигивая своему очаровательному сообщнику, нам удастся избежать всякой абракадабры.
– А что это такое абракадабра, живо заинтересовалась Фанни.
– Ничего, ничего – сказал Сигсби Вадингтон, делая пренебрежительный жест рукой. – Просто абракадабра, и больше ничего.
Глава седьмая
Ученые испокон веков придумывают всякие способы для измерения времени. Но мы бы сказали, что времени нельзя измерить. Оно просто не поддается измерению. Вот вам пример: для Джорджа Финча, млевшего от близости Молли Вадингтон, последующие три недели пробежали, точно мгновение. Между тем Гамильтону Бимишу, возлюбленная которого находилась на расстоянии многих миль от Нью-Йорка, казалось совершенно невероятным, чтобы день состоял всего лишь из двадцати четырех часов. Бывали минуты, когда Гамильтон Бимиш готов был поклясться, что с земной осью что-то такое приключилось и время остановилось.
Но три недели, наконец, прошли, и теперь можно было с минуты на минуту ждать, что вот раздастся звонок по телефону и окажется, что она вернулась в столицу. В продолжение всего дня Гамильтон Бимиш ходил с радостной улыбкой на устах. На душе у него все еще пели соловьи, когда в дверь постучались и на пороге показался полицейский Гэровэй.
– А, Гэровэй! – приветствовал его Бимиш. – Как дела? Что привело вас сюда?
– Насколько мне помнится, сэр, вы предлагали мне принести вам мою первую поэму, как только она будет закончена.
– Да, да, помню. Как же, как же! Совсем было забыл. Право, не знаю, что делается в последнее время с моей памятью. Так вы написали вашу первую поэму, а? И, наверное, о любви, молодости и весне, не так ли?.. Простите меня, одну минутку!
Телефон оглушительно трещал. Несмотря на то, что этот дьявольский аппарат уже не раз обманывал Гамильтона Бимиша в последнее время, великий мыслитель быстро подбежал и схватил трубку.
– Алло!
– На этот раз ему не суждено было разочароваться.
Голос, зазвучавший в его ушах, был тот самый, который он так часто слышал во время своих грез.
– Мистер Бимиш? Я хотела сказать, Джимми?
Гамильтон Бимиш с шумом втянул воздух в легкие. Но так велика была его радость, что впервые со времени достижения зрелости он отступил от своего принципа и вдохнул воздух через рот.
– Наконец-то! – воскликнул он.
– Что вы говорите?
– Я говорю: наконец-то! С тех пор, как вы уехали, мне каждая минута казалась вечностью.
– И мне тоже.
– Вы правду говорите?
– Ну разумеется, правду! В Ист-Гилеаде минуты всегда казались мне часами.
– А, вот оно что, – сказал мистер Бимиш, и восторг его несколько остыл. – Когда же вы вернулись в Нью-Йорк?
– Четверть часа тому назад.
Гамильтон Бимиш снова воспрял духом.
– И вы тотчас же позвонили ко мне?
– Ну, да! Я хотела узнать у вас номер телефона миссис Вадингтон в Хэмстеде.
– Только для этого?
– Разумеется, нет. Я хотела узнать, как вы поживаете…
– Правда? Правда?
– и тосковали ли вы по мне?
– О, тосковал ли я!
– Тосковали?
– О, тосковал ли я!
– Как это мило с вашей стороны. А я уже подумала было, что вы совершенно забыли о моем существовании.
– Глллк! – вырвалось из груди Гамильтона Бимиша, хотя трудно было бы определить по этим нечленораздельным звукам, что они должны были означать.
– Хотите я вам кое-что скажу? – послышалось в трубке. Я тоже скучала без вас.
Гамильтон Бимиш снова втянул воздух в легкие и притом самым примитивным образом, вопреки всем указаниям, изложенным им в книге «Правильное дыхание», и уже готов был излить в трубку свою душу, столь пылкую, что она, несомненно, расплавила бы провода. Но в это время в ушах у него раздался густой мужской бас.
– Это вы, Эд? – услышал он.
– Ничего подобного! – загремел Гамильтон Бимиш.
– Послушайте, Чарли, говорит Эд. Давайте условимся на пятницу, ладно?
– Ничего не ладно! – зарычал Гамильтон Бимиш. – Повесьте трубку, разрази вас гром! Уйдите прочь, будьте вы прокляты!
– Хорошо, хорошо, я сейчас повешу трубку, услышал он мелодичный женский голос. – Но право же…
– О, прошу прощения! Ради бога, простите, простите, простите! Какой-то изверг в образе человеческом перебил нас.
– А! О чем же мы говорили?
– Я только хотел…
– Да, да, помню. Я хотела спросить у вас телефон миссис Вадингтон в Хэмстеде. Я только-что просматривала свою корреспонденцию и нашла приглашение от мисс Вадингтон на ее венчание. Если не ошибаюсь, оно назначено на завтра. Ну, что вы скажете насчет нашего Джорджа Финча?
