По лезвию ножа, или В погоне за истиной. Книга 2 - Максим Окулов

сдвигали брови и сжимали кулаки собравшиеся:

Разрушим РПЦепей плен

Эта строчка была наиболее любима, столь сильна была ненависть к Русской Православной Церкви. Даже на дверях в туалеты в общинном доме были повешены таблички с присущими «истинным православным» юмором и иронией: «МП» и «ЖП».

И всем врагам покажем хрен!

Здесь Святославский делал соответствующий жест, который за ним повторяли все присутствующие…

«Молитвы» сменялись песнопениями, а песнопения — «молитвами». Раз за разом, все ускоряясь, люди исполняли речитативом:

Россия, встань скорей с колен!И сбрось с себя ублюдков тлен!Разрушим РПЦепей пленИ всем врагам покажем хрен!

Накал страстей нарастал. Все присутствующие на сцене выстроились в ряд и, наклонившись вперед, широко расставили ноги в стороны и оперлись ладонями о колени. Потом каждый из них начал вращать верхней частью корпуса так, что увесистые кресты на толстых цепях, висящие поверх одежды, стали раскручиваться вокруг шеи подобно пропеллерам. Половина собравшихся в зале повалились на пол в истерике. Другие в изнеможении сидели в креслах и либо тряслись всем телом, либо безостановочно вращали головами.

Великий Радош и «епископ Павел» по прозвищу Гиля, гарцуя покинули сцену и направились в комнату отдыха.

— А классная сегодня дискотека получилась, — Радош, часто дыша, снимал с себя разноцветные одежды.

— Да уж… Все эти новомодные диджеи просто мальчишки по сравнению с тобой, Родя!

— Ох, Гиля! Что такого особенного ты нашел в этих наших плясках?! Ты посмотри, вокруг одни идиоты! Думаешь мне это надо? Гиля, Гиля… Ты пойми, я избранный, я слышу голос бога, а на деле мне доверяют только этих идиотов! — Святославский грохнул кулаком по столу.

— Родя, да ты чего!? Брось! Ты посмотри, любая баба к твоим услугам!

— Где любая?! Где, я тебя спрашиваю!? Мне надоели эти оловянные глаза, эти безжизненные выражения лица! Они же не спят со мной, а, блин, очищаются! За редким исключением ни оргазма, ни крика, ни стона — лежит как бревно и молится!

— Родя, ну у тебя же есть бабки! Иди в город, сними проститутку, и все.

— Ага, а там что будет? Гиля, ты пойми, мне любви хочется! Понимаешь?! ЛЮБВИ! Сострадания, тепла, сопереживания. Пойми, я творческий талантливый человек! Я достоин совершенно иной жизни! Я эти рожи уже видеть не могу! И все эти наши братья и сестры любят только себя! И ради себя любимых они пришли ко мне.

— Да брось, Родя! Вот в это я не поверю! Они же ради тебя на смерть готовы идти!

— Это не ради меня, Гиля, не ради меня, поверь! Ладно, оставим эту тему. Я вот что хотел тебя спросить. Не рановато ли мы решили Светлану перевести из общины в отдельную квартиру?

— Я сам об этом думал. Еще я подумал вот о чем: не слишком ли расточительно мы будем использовать труд опытного менеджера? Все же организация розницы — вещь банальная. При хорошей крыше с этим вполне справятся наши братья и сестры из местной общины, а руководить всем сможет неоднократно проверенный Зоря. Кроме того, для меня очевидно, что, живя в общине, Калиока не сможет нормально заниматься этим делом, а присмотреть за ней здесь толком не кому.

— Да, ты прав. И какие же у тебя на нее виды?

— Давай используем ее на нашем заводе? Мы в последнее время увеличили объем производства еще на 20 %. Дима старается. Бурно растет сеть сбыта, увеличивается количество контрагентов. Я уже запарился управляться со всей этой махиной, а она грамотный руководитель. Кроме того, на нашем предприятии она будет под постоянным присмотром. Что скажешь?

— Это ты хорошо придумал — свою работу свалить на плечи Калиоки. А сам что будешь делать?

— Ну-у-у-у-у… — Гиля сально ухмыльнулся, — я бы вплотную занялся Зодиаком. Это же в высшей степени важный участок работ!

— Вот кобель!

— Родя, ну я же и о тебе не забуду. У тебя всегда всё будет вовремя и самого высшего качества.

— Хорошо. Давай попробуем, — Радош снял трубку телефона. — Пригласите ко мне Калиоку. Да, немедленно!

— Лицом к стене! — скомандовал конвойный. Зазвенела связка ключей, и дверь в камеру с лязгом отворилась. Нет, страха у меня уже почти не было. После Крещения Тихони внутри что-то изменилось. Было ощущение, что в жизни сделано нечто очень важное. Важное настолько, что все ужасы тюрьмы с лихвой компенсировались одним этим делом. «Господи, помоги! Святителю отче Николае, моли Бога о мне! Пресвятая Богородица, спаси и сохрани», — практически непрерывно мысленно молился я.

По сравнению с моим прошлым визитом в камере что-то незримо изменилось. Нары, с которых спрыгнули те двое, что издевались надо мной, были пусты.

— Здравствуйте, — спокойно сказал я. — Где мои нары?

— Рядом со мной, проходи, — отозвался зэк лет тридцати, показывая рукой на соседние с ним нары, на которых стояла моя сумка, и лежал скатанный в рулон матрас.

Расстелив постель, я исследовал содержимое сумки. Ее основательно перерыли, но почти все было на месте. Отсутствовал мобильный телефон. Достав пакет с туалетными принадлежностями и полотенце, я разделся по пояс и отправился к раковине. Водные процедуры слегка подняли настроение. Одевшись, я услышал голос за спиной.

— Оклемался? Ну давай ко мне, сиделец, — это был пожилой зэк лет шестидесяти. Он сидел на нарах, отдернув наполовину занавеску. Я понял, что передо мной смотрящий хаты. — Садись рядышком, не стесняйся, — я повиновался. — Как кличут тебя?

— Денис. Денис Заречин.

— А погоняло есть?

— Пока нет.

— А друзья как зовут?

— Дэн или Дэнис.

— Нет, это не годится. Ну да ладно, не будем сгоряча тебя «крестить», сначала посмотрим, что ты за фрукт. Меня кличут Барином. Не слыхал?

— Нет, — я отрицательно махнул головой.

— Еще услышишь. Тут с тобой давеча беспредел хотели сотворить, ну так я с отморозками разобрался. Теперь здесь у нас правильная хата, а ты честный сиделец… Пока, — на меня смотрели холодные глаза. — Маляву от Милорда насчет тебя я получил, но ты нос не поднимай, не считай, что судьбу за хвост поймал. Понял?

— Барин, у тебя ко мне есть предъява? — я прямо посмотрел в серые, как сталь, глаза.

— Пока нет. Пока… С нашими правилами знаком?

— Знаком.

— Ну смотри, косяков не руби. Будут вопросы, обращайся. А теперь расскажи, что по жизни делать умеешь? Чем полезен можешь быть для сидельцев?

— Я готовить люблю, — сказал я после секундного раздумья, — но здесь, насколько я понимаю, с этим проблема.

— Да уж… О хорошей кухне в камере администрация как-то не подумала.

— А еще я рисую неплохо.

— А вот это интересно. Чем рисуешь?

— Лучше всего у меня акварелью получается, но могу и пастелью. Ну это типа карандашей таких, — ответил я, увидев недоуменный взгляд собеседника.

— Так ты и меня нарисовать сможешь?

— Вообще у меня лучше всего пейзажи получаются. Последний раз я рисовал море, пальмы… — я невольно ушел в воспоминания своего бегства на Кипр.

— Заметано! Нарисуешь меня на фоне пальм и моря?! — зэк явно воодушевился.

— Легко, только нужна бумага и карандаши.

— Напиши на бумажке, что тебе нужно, я закажу. Если получится, завтра и начнем! Иди.

Я молча встал и, сев за стол, написал небольшой список самого необходимого. Барин молча принял у меня листок и передал его зэку, который подскочил к смотрящему, стоило тому лишь бровью повести.

Я же достал из сумки маленькую иконку святителя Николая и, встав в угол, пристроил ее в небольшой нише в стене. Страницы молитвослова, на которых был напечатан акафист Николаю Чудотворцу, к счастью, не пострадали, и я начал молиться, тихо шепча слова себе под нос. Закончив, я искренне поблагодарил святителя за его помощь и защиту. Для меня было очевидно, что лишь чудом я до сих пор жив и здоров. Спрятав молитвослов и икону в карман, я лег на свои нары. Но отдохнуть мне не дали.

— Слушай, Дэнис, нам бы побазарить, а? — это был мой сосед. Я поднялся, забравшись на лежак по-турецки, и пригласил соседа сесть рядом.

— Меня зовут Евгений, — начал он, пристроившись рядом со мной. — Ты извини, если я чего не то спрошу, но… Я понял, что ты верующий?

— Да, слава Богу!

— Слушай, вот ответь мне на такой вопрос. Насколько я понял, любому священнику можно исповедоваться?

— Да, любому православному.

— В смысле?

— Есть же и другие церкви — католическая, протестантские конфессии, куча всяких сектантов. Ты крещен в какой церкви?

— Так в обычной, в нашей.

— Вот, стало быть, ты православный. И исповедоваться у ксендза-католика тебе нельзя. Толку от такой Исповеди не будет — один вред.