По лезвию ножа, или В погоне за истиной. Книга 2 - Максим Окулов

— Круто!

— Да уж… Кроме этого, Ему открыты и все наши мысли. От Него ничего нельзя скрыть. Вообще ничего, понимаешь? — Тихоня кивнул. — Вот. Поэтому молитва может быть произнесена вслух, а может быть прочитана мысленно. И Бог обязательно это услышит!

— А нужны какие-то особые, специальные молитвы? Только их слышит Господь?

— Не обязательно, ведь Бог — это Отец наш Небесный, Он все понимает и видит и даже чувствует наше настроение. Послушай, Тихоня, а ты крещеный?

— Неа.

— А почему? Ты веруешь, что Иисус Христос — Бог и Господь? Что Он Творец Неба и Земли?

— Верую! — глаза собеседника горели огнем.

— Веруешь ли, что Он основал на земле Церковь, которая в России называется Русская Православная Церковь?

— Ну это наша обычная церковь, да? — уточнил Тихоня.

— Да, да, именно так.

— Да, верую!

— Так что тебе мешает?

— Грехи мои. Я, понимаешь ли, таких дел в своей жизни натворил, что не могу я к Богу обращаться, — костлявая ладонь крепко схватила меня за руку. — Меня просто убить мало, понимаешь?!

— Да разве есть такой грех, в котором человек не может покаяться? Ты помнишь разбойника на кресте по правую сторону от Господа? — Тихоня кивнул. — Ну так он же первым вошел в Царствие Небесное!

— Вот, Дэнис, и я об этом. Я как прочитал про этого разбойника, так и подумал, что это про меня… — взгляд Тихони потух. — Но, оказалось, что я особенный. Не могу я креститься…

— Да с чего ты взял?!

— Тут батюшка один у нас на тюрьме был. Молодой, но такой внимательный. Я ему рассказал, что креститься хочу, он так обрадовался. Говорит, что, мол, давай. Ну, а я ему отвечаю, что не могу вот так креститься с тяжким грузом на душе. А он мне, мол, ничего, Крещение все смоет. Но как это?

— Прав он был, Тихоня. Кстати, а как тебя зовут на самом деле?

— Жора я. Георгий, стало быть. Но как же это, объясни мне, таких дел в жизни наворочал, а потом покрестился — и все?

— Да, Георгий, так и есть. Крещение, если с верой и покаянием принимается, смывает все грехи.

— Ну вот. А я, стало быть, настоял, чтобы он меня послушал…

— И что?

— Что — что! Убежал он.

— Как убежал? И что сказал?

— Ничего не сказал. Руками замахал и убежал.

— Ну понятно. Он, поди, первый раз в тюрьму пришел. Решил на себя примерить вериги тюремного служения, а не понес…

— Какие такие вериги?

— Да ладно, это так… Сейчас что собираешься делать?

— А что сейчас поделаешь? Батюшек больше не приходило, а сюда — в карцер — они и подавно не заходят. А меня отсюда, как пить дать, вынесут вперед ногами.

— Но креститься ты хочешь?

— Хочу! Но как?..

— В крайнем случае тебя могу и я покрестить.

— Врешь?!

— Нет, не вру.

— Но это будет не настоящее Крещение?

— Самое настоящее. Если выживешь, то потом пойдешь к священнику, он прочитает все необходимые молитвы и совершит еще Таинство Миропомазания, но само Крещение можем совершить хоть здесь, — сказал я, ощупывая флакончик с Крещенской водой.

— Да ты что?! — глаза Георгия были широко раскрыты, он глубоко дышал. — Слушай, ну покрести ты меня ради Христа! У меня деньги на воле есть, я маляву отпишу — все твое будет! Только сделай, а?!

— Да ты сдурел?! Не надо мне денег. Если лишние они у тебя, пожертвуй на церковь какую, или монастырь.

— А на какой?

— На любой, разницы нет. Ну так что, Георгий?

— Я готов! Только, Дэнис, ты уж выслушай меня, а?

— Зачем, Георгий?

— Выслушай, прошу! Не смогу я с этим креститься, понимаешь? А ты потом попу какому-нибудь все передашь. Так можно?

— Можно, — не легко было мне согласиться на этот шаг. Понимал я, что услышу сейчас нечто ужасное. Однако я даже отдаленно себе не представлял, насколько это оказалось тяжело!

— Ну, слушай, Дэнис, слушай и запоминай! — Георгий явно торопился.

— Подожди, — я встал, перекрестился и прочитал молитву «Царю Небесный…», которую читают перед началом всякого дела. Что можно сделать еще я не знал, поэтому обратился к Богу своими словами: — Господи, прими Исповедь раба Твоего Георгия, а я, все что здесь услышу, обещаю передать первому встреченному мною священнику. Аминь! Начинай, Георгий.

— Ты думаешь, почему меня Тихоней прозвали? Думаешь, я всегда такой как сейчас был? Нет, Дэнис. Я был неуправляемым. Чуть что, за нож хватался, а если не было ножа, то мог и зубами загрызть, как того охранника, когда последний раз с зоны бежал. Я его руками обхватил, и…

— Георгий, давай сделаем так. Ты каешься в том, что убивал людей. Просто скажи мне, скольких человек ты убил.

— Четырнадцать. Они мне все до сих пор снятся. А сидел я за убийство только двоих, а то бы мне давно лоб зеленкой намазали. Но, Дэнис, выслушай! Никому я про это не рассказывал, да и сам вспоминать не могу, но сейчас… Короче, девочке той лет семь всего было, — таких крупных слез я не видел ни разу в жизни. Они текли из глаз Тихони непрерывным потоком. Он сидел, сгорбившись, до синевы сцепив кисти рук в замок. — Понимаешь, я не хотел, так получилось. Мне дали наводку на ту квартиру. Сказали, что хата какого-то торгаша. Там и вправду было чем поживиться. Я уже почти все ценное собрал, уже думал уходить, как неожиданно вернулись бабушка с внучкой. Старуха, как меня увидела, так сразу и упала замертво. Видать, сердце слабое. Так что, если и эта смерть на мне, то пятнадцать получается. Ну вот. А девочка вся побледнела, глазенки такие голубые, открыты широко, и страх в них. Я говорю: «Тебя как зовут?» она мне: «Галя». Я говорю: «Ну ты, Галя, не бойся меня, я тебе сейчас конфетку дам», — тело Георгия сотрясалось в конвульсиях, его душили слезы. — Не могу, Дэнис, не могу рассказывать! — он упал на пол и стал скрести ногтями по каменному полу. Я сидел, словно громом пораженный, не в состоянии произнести и слова, повторяя мысленно слова молитвы: «Господи, помилуй раба Твоего Георгия, дай ему сил на искреннее покаяние!» Тихоня в очередной раз зашелся в приступе кашля. Я дал ему воды, и он немного успокоился.

— Георгий, может, не надо больше?

— Нет, Дэнис, умоляю, выслушай! Заклинаю тебя!!! Я с ЭТИМ не смогу уйти туда, понимаешь?!

— Понимаю, слушаю тебя, — я опять начал беззвучно молиться.

— Ну вот. На кухне я порылся в шкафах и нашел шоколад. Отломил кусочек и дал девочке, а сам пошел в комнату. Взял собранные тюки с барахлом и пошел в коридор, а сам думаю, что мне делать. Понимаешь, у меня принцип был — свидетелей не оставлять, а тут ребенок. Ну, и решил я, что оставлю девчонку живой. Думаю, пусть будет, как будет. А тут вдруг стала мысль крутиться в голове, что, мол, не мужик ты, что баба самая настоящая. Теперь девчонка тебя — меня то есть — заложит, и опять за решетку сядешь. В общем, решился я. Самому тошно — жуть, но иду, словно на аркане. Захожу в кухню, а она к шоколадке не притронулась, стоит и смотрит на меня круглыми глазищами. Смотрит и говорит: «Дядя, а вы меня сейчас убьете?» Тут у меня внутри прямо все перевернулось! Думаю: да не бывать тому, чтобы я ребенка убил! А потом, знаешь, голос в ушах — натурально, словно кто-то говорит: «Ты водки выпей». Ну я в шкаф полез, там бутылка стоит початая, я ее из горла и допил. И голос дальше: «А теперь действуй»! Я обычно ножом убивал, а тут подумал, девочке больно будет. Так я ей ладонь правую к личику прижал плотно, а левой за затылок придержал. Она подергалась с минуту и затихла. Я ее в комнату отнес, на диван положил, юбчонку поправил, да ножки пледом прикрыл. Она лежит, словно жива-а-а-а-я-я-я-я-я, — голос Георгия перешел в душераздирающий крик. — У-у-у-у-у-у-у!!! Не могу-у-у-у-у-у!!! Как с этим жии-и-и-и-ить!!! Господи! Убей меня! Пошли мне самую страшную смерть! Отрежь мне ноги, руки, пусть меня пытают каленым железом, только погаси! Залей этот огонь внутри! Не могу-у-у-у-у-у!!! Не могу я так больше жить!!! Больно, болит! Болит вот здесь! — Георгий бил себя в грудь кулаком, а потом стал ногтями раздирать кожу в кровь. — Не могу, Господи, не могу, не могу!!! — у него опять случился приступ. Меня самого бил озноб, и слезы катились ручьем. Такого в своей жизни я еще не видел и не слышал. Я опять напоил Георгия водой и уложил на нары. Минут десять он приходил в себя.

— Ну вот. Случилось! — Георгий лежал на нарах, смотря прямо перед собой, его тело периодически подрагивало. — Благодарю тебя, Дэнис. Вот теперь можно и умереть.

— Болит? — спросил я, имея в виду разодранную до кровавых лохмотьев грудь.

— Кажется, стало легче! — даже не поморщившись, Георгий ощупал открытую кровоточащую рану. — Вроде жечь перестало!

Я в меру своих сил помог Георгию закончить Исповедь, вспоминая свой разговор с отцом Михаилом в Лимассольском храме. Минут через двадцать все было кончено, и Тихоня в изнеможении отвалился на нары.

— Вот теперь можно и креститься!

Раздался лязг открываемого замка, и дверь камеры отворилась.