Млечный Путь, 2012 №02 - Журнал «Млечный Путь»

В субботу вечером все пляжное население городка собралось перед «Бора-Бора» — посмотреть, как Мошико поведет любимую в ресторан. Кавалер, в кремовых брюках, розовой рубашке и розовой кепке торжественно, словно к алтарю, под руку вел даму по набережной. Майор была в белом сарафанчике. Бретельки сарафанчика постоянно соскальзывали с равномерно загорелых плечиков, и Мошико по-хозяйски их поправлял. Швейцар у входа недовольно посмотрел на продавца ракушек, но пропустил.

Толпа утекла глазеть на уличных музыкантов, которыми к вечеру всегда полон любой город, стоящий на море. Я еще немного полюбовалась закатом и тоже собралась было уходить, как из ресторана выбежал Мошико — красный, тяжело дышащий, будто бежал кросс.

— Майора украли!

— Как украли? Кто украли?

— Нэ знаю. Я пошел в туалэт, патаму что волновалься. Но уснуль. Нэмножко уснуль. И — нэту. Савсэм нэту. — Мы заглянули через широкое окно-витрину. Мошико указал на пустой столик. — Вот туда положиль… Посадиль…

Я удивилась:

— Но из ресторана она не выходила, это точно. Может, тоже в туалете? Да вот же ваша майорша!

В дальнем углу официант склонился над столиком, всей своей позой выражая особое почтение. За столиком сидел известный в городе криминальный авторитет Шмулик. Говорили, что дядя Шмулика был близок к клану Абутбулей, уже много лет контролирующему весь израильский наркобизнес. В своих огромных татуированных лапах Шмулик держал левую руку майора. Сама майор сидела напротив, ловко орудуя вилкой в правой руке. Лямочки майорского сарафана постоянно соскальзывали, и Шмулик по-хозяйски их поправлял.

— Перэманили. — Мошико растерянно вытащил кошелек, показывая мне три бумажки в двести шекелей и две по сто. — Здэсь камэра, десять лягушков и пять птичков. Два дня в Тэль-Авив на Кармэль стояль…

Спрятать кошелек он не успел.

— По лестоланам ходишь, гад! — Ефим вынырнул откуда-то из-за мошиковской спины, выхватил кошелек, отбежал, вытащил деньги и с криком «Ула! В войну и не таких били» помчался по мокрому песку, размахивая бумажками, как флагом. В его «ула» слышались наметки на «р». Мошико побежал было вдогонку, но тут же остановился и, припадая на левую ногу, побрел домой. Даже подвезти не попросил.

На следующий день майор загорала на другом пляже. Мошико тоже больше не появлялся. Только однажды позвонил сказать, что сменил пляж: к дому ближе, и русских меньше. А то русские неохотно покупают.

Валерий Цуркан

Второй круг

«И ты будешь вечно идти, и не будет тебе ни покоя, ни смерти».

По поводу Апокалипсиса многие люди серьезно заблуждаются. Он будет. И он уже был. И даже не один раз. А если подумать, то это вовсе не Конец Света, а лишь очередной виток существования Вселенной. И об этом на самом деле знают лишь единицы. А те, кто ничего не знает и совсем ничего не понимает, каждый раз выдумывают новые даты, когда должен грянуть Конец. Но дата всего лишь одна и каждый раз она приносит одно и то же — смерть и рождение. И за закатом всегда следует рассвет, а за рассветом — день, а потом вечер, ночь и снова утро. И не будет этому конца, даже если наступил Апокалипсис…

Но начну по порядку.

У меня было счастливое детство. Мы росли в относительно спокойное время. Насколько помню, тогда не было ни жестоких кризисов, ни гражданских войн, люди не боялись отпускать детей на улицу, и те шатались там до поздней ночи. Где-то гремели войны, громыхали революции и перевороты, а мы были заняты своим детством.

Я и Ленька Уланов по прозвищу Улан дружили с первого класса. Мы всегда были вместе. Вместе убегали от охранников маленького аэродрома, где вынимали камеры из выброшенных покрышек от шасси кукурузников. Вместе ходили в кино, выстаивая длинные очереди перед кассами, чтобы попасть на «Миллион лет до нашей эры» или «Легенду о динозавре». В нулевых эти фильмы воспринимались как самый что ни на есть наивняк, но в то время даже взрослые были от них в восторге, а что говорить о нас! Вместе с Уланом любили бродить по темным улицам до тех пор, пока родители не начинали нас искать и звать домой. И сейчас приятно вспомнить об этих прогулках, во время которых могли забрести незнамо куда, не замечая дороги. Мы так и говорили — «куда глаза глядят» и шли, увлеченные разговорами, пока не упирались в бетонный забор горбольницы или не останавливались перед крутым берегом канала и поворачивали назад. Бывало, что забредали в другие районы, и нас там колотили мальчишки, которых мы после отлавливали и мутузили в отместку. Ну да, в то время все было по-другому — не пинали ботинками по яйцам, не размахивали железными прутьями — все благородно. Если противник падал, ему помогали подняться, и на этом драка заканчивалась.

Мы с Ленькой ходили почти во все спортивные секции, в разные кружки, но нигде подолгу не задерживались. Дольше всего я посещал секцию легкой атлетики, хотя мой организм не был предрасположен к постоянным нагрузкам. А самый короткий срок посещения — ровно один день — выпал на кружок «юный фотограф». Помню, пришел, записался и стал осматриваться, начал знакомиться с мальчишками. Это было интересно — у всех были свои фотики, у кого задрипанная «Смена 8М», у кого «ФЭД», а у одного мальчика был «Зенит», наверняка отцовский, эти камеры очень дорого стоили. Мой фотоаппарат был не самым лучшим, но и не полнейшим фуфлом — «Смена-Символ», они недавно появились в продаже, и я им очень гордился. Когда все расселись по местам, в комнату, стены которой были обклеены всякими фотографиями, вошел молодой человек со сверкающей лысиной, короткой бородкой и в очках, из-за которых на нас смотрели увеличенные линзами глаза. В руке его была папка, на боку висел огромный импортный аппарат с длинным объективом. Он достал из папки какие-то листки, осмотрел нас, отметил меня как новенького и стал рассказывать о диафрагмах и тому подобной дребедени. Я заскучал. Думал, что будет намного интересней, и сразу станем фотографировать. После получаса болтовни преподаватель вывел нас на улицу и стал показывать, как лучше направлять объектив, чтобы не мешало солнце. Я сначала вроде оживился, но вскоре опять стало скучно. Подняв с земли корявую длинную проволоку, стал ее вертеть и раскрутил так сильно, что она вырвалась и улетела в небо. И вдруг раздался бешеный рев фотографа. Я аж подпрыгнул от неожиданности. Только что он улыбался, гладил мальчиков по короткостриженым головам и был таким добрым, что оставалось только нимб на голову приколотить. И вдруг — такая резкая перемена.

— Кто кидал? — звериный рык, казалось, был слышен во всем районе. — Кто кидал, я спрашиваю!

Я обернулся и увидел фотографа. Очки лежали на земле, а в руках он держал эту проклятую проволоку. На лысине отчетливо алела полоса — место соприкосновения с проказницей.

— Все! Занятия на сегодня закончены!

В кабинет я не вернулся, а творчески растворился в знойном воздухе. Профессиональным фотографом так и не стал. Впрочем, фотографией заниматься не забросил и потихоньку учился самостоятельно.

Улан же провел целый день в секции бокса. В школу пришел с разбитым носом и двумя красивыми фофанами, обрамлявшими оба глаза. «Да ну их на фиг, не понравилось мне там, дураки какие-то!» — только и сказал он, когда мы стали расспрашивать. Фингалы долго не сходили, и Леньку стали называть Боксером. Он шипел, плевался, но прозвище приклеилось — не отодрать.

Мы с Уланом часто заходили к одному старику, жившему в нашем подъезде. Дядя Вася — его так называл даже мой отец — вроде бы поселился в этом доме, как только построили. Дом был старым, сталинским. Дядя Вася выглядел лет на семьдесят, но мне иногда казалось, что ему больше ста — он так много знал, что и за сто лет не запомнить. И каждый раз у него была для нас новая увлекательная история. Нам было интересно сидеть рядом с ним, пить чай с сушками и халвой и слушать его рассказы. То он говорил о том, как убили Юлия Цезаря, то про Ивана Грозного, то про пещерных людей, которые вымерли чуть ли не вместе с мамонтами. И не просто говорил, как в школе — вот был, мол, такой римский император, сделал то-то и то-то, и убили его, когда он слишком о себе возомнил, пожелав уподобиться богу. Нет, это была целая история в лицах. Иногда мне казалось, что дядя Вася и Рубикон вместе с Цезарем перешел, и сам лично кинжал в его грудь вонзил — уж очень подробно он это расписывал. И жалел он Цезаря по-настоящему, как пожалел бы настоящий Брут, если бы он раскаялся. В общем, дядя Вася был классным рассказчиком, ему бы писателем быть, уж он бы написал роман получше Яна, трилогию которого о монголах я очень любил читать.

Иногда он заводил разговоры философские, и беседа нас увлекала.

— Жизнь бесконечна, — говорил он. — Время никогда не заканчивается.