Мир юных - Крис Вайц

Он сосредоточенно кивает. Машет, зовет за собой. Из вагона выскакивают близнецы и с оружием на изготовку спешат навстречу конфедератам. Девушка-гот и Ратсо обмениваются взглядом.

Ратсо подводит нас к скрипучей двери, за которой открывается лестница вниз. Скатываемся по грязным ступеням, попадаем в какой-то вспомогательный коридор. Включаю налобный фонарь и еле поспеваю за Ратсо – он мчится, будто по освещенной трассе.

Лестница вверх, струя холодного воздуха и множество рельсов. Похоже, мы теперь у конфедератов за спиной: стрельба доносится с другой стороны.

– Так, – говорит Ратсо. – Что дальше?

Я задерживаю дыхание, пытаясь замедлить сердцебиение.

– Отвлечем их, – говорю. – Попробуем увести за собой или хотя бы разделить.

– Черт, быстрей давайте! – шипит Донна. – Кротов там сейчас всех перестреляют!

Она бежит на шум боя. Мы следом. Наконец впереди, в туннеле, становятся видны вспышки огня.

Конфедераты слишком заняты, обстреливают Кротов, им не до нас. Прячась за опорными балками, мы подкрадываемся довольно близко, шагов на пятьдесят. Под ногами течет поток крыс, зверюшки несутся прочь от грохота.

Отсюда виден дверной проем, ведущий в лагерь Кротов. На полу скорчилась маленькая фигурка, заклинила собою двери. Другая девушка удерживает конфедератов на расстоянии от входа: выглядывает, делает выстрел, снова прячется.

Конфедераты пытаются ее убить; каждый раз, когда она скрывается из виду, они подходят чуть ближе. Скоро девушка будет у них как на ладони. Стрельба идет прерывистая; хлопки домашнего фейерверка по случаю Дня независимости перемежаются с треском телетайпа в допотопном отделе новостей. Для нормального огня боеприпасов не хватает.

Ратсо об этом, похоже, не думает. Он неожиданно начинает поливать из винтовки туннель впереди. Пять секунд – и все кончено, оружие разряжено. Ратсо смотрит на пустую AR как на поломанную игрушку.

Однако цели он достиг. Конфедераты прекращают стрельбу и, перекрикиваясь между собой, суетливо перестраиваются. Через несколько минут они снова открывают огонь, на этот раз – по нам. Звенят балки, с потолка дождем сыпется мусор. Я залегаю, Ратсо шлепается на пятую точку.

Тем временем Донна почти достигла дверного проема; теперь она в опасной близости от конфедератов. Остальные бегут за ней. Значит, если я ничего не сделаю, мы потеряем свою выгодную позицию в тылу противника. Эх, мою бы винтовку сюда! Мне ее сейчас не хватает даже сильней, чем родителей. Успеваю подумать: «Нашел с чем сравнивать, придурок!» – когда из укрытия снова выныривает защитница дверей.

Это Тейлор, худенькая блондинка с пластмассовыми серьгами. Она выглядывает, прицеливается, но тут удача ей изменяет. Пуля ударяет девушку в грудь, и Тейлор валится на спину. Больше я ее не вижу.

Донна вскрикивает, подхватывается с пола и летит вперед, паля из карабина. Она уже почти в дверях, Питер с Умником ее прикрывают.

Конфедераты разделяются. Четверо, непрерывно стреляя, подбегают ближе, теперь они между мной и Донной. Я торопливо ползу к Ратсо. Тот лежит на спине.

На месте правого глаза – запекшаяся кровь, рот безвольно открыт, из горла вырывается хрип.

Хватаю Ратсо за воротник и тащу назад; скольжу, буксую. Тяжело! Конфедераты все ближе. Укрывшись за столбом, щупаю пульс у Ратсо на шее. Бесполезно: сердце у меня колотится так сильно, что пальцы дрожат, и я не могу понять, есть пульс или нет.

Уцелевший глаз остекленел. Ратсо меня не видит.

Умер.

Закрываю ему веко. Сцена из паршивого кино. Хватаю винтовку. Он безропотно ее выпускает, но пальцы остаются скрюченными, словно когтистая птичья лапа.

Конфедераты подбираются ко мне; теперь к своим я могу попасть только бегом под огнем противника. Так, посмотрим, что с винтовкой Ратсо. Пусто, патронов нет! Значит, остается бежать.

Перескакиваю за следующую балку, подальше от пальбы. Несколько выстрелов в мою сторону подсказывают, что часть вражеского огня я от своих ребят все-таки отвел. Но неизвестно, кто в худшем положении – я или они. Оружия у меня нет, ответить конфедератам нечем, и они шаг за шагом оттесняют меня все дальше от Донны.

Когда четверо «моих» конфедератов решают зайти ко мне со спины, приходится все-таки бежать. Я разрываюсь между надеждой увести их за собой и животной потребностью спастись, пусть и ценой гибели других.

Так, долой позорные мысли! На свалку их, туда, где уже полно постыдных улик, моих тайных страстей и порывов – когда-нибудь я в них покопаюсь; может, даже что полезное найду.

С безумной надеждой всматриваюсь в темноту. Наконец передо мной открывается огромная дыра – чернота внутри черноты, – и я ныряю в нее; фонари преследователей расцвечивают пятнами окружающую грязную серость, пули вздымают облачка пепла и брызги мусора.

Выстрелы смолкают: конфедераты берегут патроны, а то чем меня потом убивать? Теперь слышны лишь мое сиплое дыхание, топот ботинок за спиной, ругательства, плевки, возгласы. Не отстают. Врезаюсь ногой в электрощит, стряхиваю оцепенение и иду вперед в потоке холодного воздуха. В темноте зрение начинает играть со мной в игры: перед глазами мелькают разноцветные пятна, плывут, смешиваются, скачут. В далеком детстве я часто по ночам «смотрел» такое цветошоу, когда крепко зажмуривался; позже научился засыпать в полной черноте – только голос в голове остался. Теперь вновь открываю краски, живущие во мраке.

Шум погони затухает. Останавливаюсь, слушаю. Голоса делаются тише, потом неожиданно совсем умолкают. Повернули назад?

Наконец остаюсь один. Руки ноют – я и не замечал, как крепко вцепился в винтовку; легкие горят. Кругом ни звука, только стук капель. Глаза немного привыкли к темноте, и теперь я различаю грубые необлицованные стены туннеля.

Где-то там, в потемках, мои друзья, живые или мертвые. Метрах в десяти (а может, больше) над головой – руины Нью-Йорка. Но я не представляю, как туда попасть. Я заблудился.

Начинаю всхлипывать. Ребенок, плачущий в темноте. Где вы, мама с папой? Она под землей, он развеян над океаном. А Вашинг…

Мысль о брате останавливает поток слез. Что бы он сделал на моем месте? Уж точно не стал бы сидеть и хлюпать носом.

Так, я в туннеле, в обе стороны идут рельсы. На шее на резинке болтается фонарь, поспешно натягиваю его на лоб, включаю. Хоть бы не разрядился! И хоть бы конфедераты убрались подальше.

Продолжаю идти в том направлении, куда бежал, стараясь держаться середины путей, на одинаковом расстоянии от стен. Конечно, так в меня легче попасть, зато ощущение центрированности помогает немного приглушить страх.

Минут десять просто топаю вперед и пытаюсь расшифровать загадочные цифры на путевых столбах. Интересно, где все поезда? Наверное, кто-то успел их спрятать в надежде, что однажды мир опять станет нормальным.

Неужели когда-то мы жили у всех на виду, налетали друг на друга в толпе, дышали одним воздухом, полагались на чье-то мнение? Теперь это кажется чудесным до неприличия.

Черные бетонные стены неожиданно уступают место белым плиткам; потрескавшийся кафель маслянисто блестит. Впереди станция! Метнувшись к стене, я пригибаюсь и на полусогнутых медленно иду дальше; разряженная винтовка бессмысленно выставлена вперед.

Синяя мозаика сообщает, что это «Рокфеллер-центр». Значит, я сделал крюк: на юг, на запад и опять на север. Крадусь дальше по унылым путям, пока на уровне глаз не появляется край платформы.

Что это? Какое-то движение в глубине, на лестнице, ведущей на улицу. Едва заметное изменение плотности окружающего мрака – но после многочасового блуждания в темноте мои глаза чувствительны даже к такой малости.

Торопливо гашу фонарь и запрыгиваю под узкий козырек, образованный выступающим краем платформы.

Медленные шаги, раз-два, раз-два, отчетливые. Один человек. Похоже, прочесывает станцию, что-то ищет. Или кого-то. Меня не заметил.

Изо всех сил вжимаюсь в стену. Мое укрытие можно увидеть, только если свеситься с платформы.

Слышу дыхание незнакомца. Осторожно берусь за рукоятку вакидзаси и тяну меч из ножен. Раздается шорох; мне он кажется раскатом грома.

Чужое дыхание замолкает.

Секунда следует за секундой, каждая длится час. Тишина. Только грохот моего сердца – бух, бух, – да стук капель с потолка.

Он услышал – иначе почему замер? Деваться мне некуда. Только выскочу из-под козырька, сразу поймают.

Шаги раздаются снова. Близко, почти у меня над головой, потом дальше, дальше. Где, где он сейчас?.. Смотрит сюда или отвернулся?..

Медленно и бесшумно начинаю подтягиваться на платформу; меч в зубах, как в пиратском боевике. Неловко получится, если меня убьют в таком виде. Наконец растягиваюсь лицом вниз на полу станции.

Незнакомец – невысокая фигура во мраке. Худые ноги, субтильное телосложение, прямоугольный пистолетный ствол.

Если действовать быстро и тихо, получится его взять. Я задерживаю дыхание, поднимаюсь и перехватываю меч правой рукой.