Мир юных - Крис Вайц

Питер. Мм-м, Донна… Это, конечно, хорошо – только кто назначил тебя главной?

Я. Сама назначилась. Или есть желающие взять ответственность на себя?

Желающих нет.

Быстро перекусываем. Тунец в пакетиках, консервированные бобы в банках с такой крышкой, которую открываешь руками. Это гораздо лучше, чем ковырять жестянку ножом, хотя звук все равно получается громким – будто кто-то скрипичную струну задел.

Крадемся туда, откуда пришли: вдруг конфедераты отстали? Где-то там может прятаться Джефферсон.

Подходим к развилке; мы не заметили ее, когда удирали из лагеря Кротов. Сворачиваем и спотыкаясь бредем дальше в полной темноте.

Она совсем не похожа на темноту ночной спальни. Та «темнота» обитала в мире окон и уличных фонарей, подсвеченных офисных зданий, светодиодов на электронных будильниках и дежурных огоньков на корпусе колонок и телевизоров. Электромагнитное излучение шепотом разговаривает с нашими глазами, даже когда те закрыты. И на загородную темноту она не похожа – ту, где дрожат звезды и поблескивает бледная луна. Это – темнота земли. Тысячи тонн грязи отделяют нас от солнца, лампы мертвы, воздух высасывает жизнь. Если б рядом не было ребят, у меня в этом склепе от ужаса начался бы психоз, как в «Паранормальном явлении».

Бедный Джефферсон, один в таком мраке… Сердце сжимается.

Потому-то я и обстреливаю те фигуры впереди.

Я ж думаю, что Джефферсон один. Примерно через полчаса блужданий мы слышим чихающий звук пистолетных выстрелов. Бежим на него по черным закоулкам и выскакиваем на платформу.

Там кто-то копошится, мы падаем на пол, я больно стукаюсь бедром о железку. Две фигуры впереди настороженно выпрямляются, будто луговые собачки, и я выпускаю очередь.

Это не могут быть Кроты – у тех хватило бы ума жаться поближе к стенам. И это не Джефферсон – он ведь один.

Хорошо, что промахнулась: после обмена бестолковыми выстрелами, которые только всех перепугали, слышу знакомый голос.

Джефферсон. Донна?

Я. Джефферсон! Живой?

Джефферсон. Пока да, но если ты не перестанешь стрелять…

Я. Кто там с тобой?

Джефферсон. Долго рассказывать. Я встаю, слышишь? Не убей меня.

Это и правда Джефферсон. То есть в какой-нибудь страшилке перед нами вырос бы, ну, оборотень, что ли, который принял облик Джеффа, но это точно он, и меня затапливает волна облегчения.

Вскакиваю на ноги. Кидаюсь вперед и крепко прижимаю Джеффа к себе. Кажется, он самую малость растерян, обнимает меня не так сильно, как я его – на пару-тройку единиц слабее. Тьфу, Донна, у тебя паранойя!

За плечом Джеффа маячит какая-то белобрысая деваха.

Вслух я не спрашиваю: «Что за фифа?!», зато думаю очень громко.

Джефферсон. Это Кэт. Кэт, это моя подруга Донна.

Белобрысая. Привет.

Я. Привет.

Добавляю в свой «привет» холодку, пускай проникнется.

Молчание.

Я. Что ты делаешь в подземке, Кэт?

Джефферсон. По ее словам, за нами гонятся конфедераты.

Питер. Мы вообще-то в курсе.

Белобрысая. Они вас поджидают. Во всех туннелях через Ист-ривер, по всему центру.

Черт!

Умник. А линия на Шестьдесят третьей?

Я. Помолчи, а?

Джефферсон. Ей можно доверять.

Я. Ага. И почему?

Джефф кидает на нее многозначительный взгляд.

Джефферсон. Скажи им.

Белобрысая. Я вас выведу. Если возьмете меня с собой.

Питер. Да ну? И куда?

Белобрысая. Без разницы. Лишь бы подальше отсюда.

Я. А если мы не согласимся?

Белобрысая (пожимает плечами). Тогда нам всем крышка.

Джефферсон. Мы уже согласились. Я согласился. Без помощи нам не выбраться.

Я. Слушай, ты вообще кто? Политическая беженка типа?

Окидываю Кэт взглядом с головы до ног. Золотистые волосы, пухлые губы, хорошая грудь. Большая проблема для маленькой Донны.

Грудастая. Я не хочу жить в Конфедерации.

Я. Почему?

На долю секунды она дрогнула. Потом собралась снова.

Грудастая. Ты в курсе, что творится наверху?

А то. Близняшки просветили.

Я. Ладно. Ладно, генералиссимус.

Пристально смотрю на Джефферсона. Залезть бы ему в голову, понять, что там происходит. То ли это хитрый ход, то ли Джефф очередную принцессу спасает.

Я. Но пистолет я заберу.

Подхожу к ней вплотную, протягиваю руку. Девчонка и бровью не ведет. Так и стоим друг против друга, как два недовольных мачо.

Грудастая. Обкурилась, что ли?

Я. Сама ты обкурилась!

Не очень остроумный ответ.

Пифия. Что за бред?

Джефферсон. Отдай ей оружие, Кэт.

Та бросает на него быстрый взгляд, дергает плечом и протягивает мне пистолет.

Сую его сзади за пояс. Жест, конечно, эффектный, только металл такой холодный, что я вздрагиваю. Не хватало еще себе попу случайно прострелить! Аккуратней, Донна.

Грудастая. Ну, пошли?

Умник. Шестьдесят третья улица…

Она его перебивает.

– Забудь. Мы – они – нашли этот туннель сто лет назад. Наш единственный шанс – станция Пятая авеню – Пятьдесят девятая улица.

Я. Прям единственный? Чем же эта станция такая выдающаяся?

Грудастая. А тем и выдающаяся, что ее должна охранять я.

Прекрасно. Нас обложили, будто крыс, и единственная наша надежда – белобрысая перебежчица.

Ее грандиозный план состоит в том, чтобы вылезти наверх на пересечении Пятой и Пятьдесят девятой, а оттуда рвануть в Центральный парк. Прямо в парк – конфедераты его не контролируют. Ничего удивительного, там полно диких зверей.

Наверное, с ними веселей, чем под землей с конфедератами. Но не намного.

Разрабатывать план поумнее времени нет. Судя по моему уникальному военному хронометру «Хелло, Китти», наверху скоро рассветет. Тогда нас быстренько сцапают, только высунем нос наружу. А пережидать день в метро слишком рискованно: за нами, как вы помните, охотится целая армия.

В общем, Грудастая ведет нас к верхнему Манхэттену, а по пути рассказывает. Она, как я поняла, была у конфедератов кем-то вроде высокопоставленной шлюхи, поэтому ей доверили оружие и вместе с одним чуваком отправили сторожить выход из метро. Сейчас придем туда, наша фифа усыпит бдительность этого второго охранника, а мы его оглушим. Потом рванем к парку.

Звучит отлично, только одно «но». Как глушить-то? Если верить фильмам, нет ничего проще: лупишь человека по башке, он валится как подкошенный, а через время приходит в себя с легкой головной болью.

На самом деле грань между оглушающим ударом и ударом, который раскроит череп, очень тонкая. Даже если получится треснуть как надо, есть вероятность, что у треснутого начнется внутричерепное кровоизлияние, или будет сотрясение, или он впадет в кому. Я, конечно, понимаю, конфедераты нам враги и все такое, и все же… Трудно задушить в себе доктора Донну, женщину-лекаря.

Я предлагаю, мол, давайте лучше возьмем парня в заложники и сделаем все по старинке: свяжем-завяжем, сунем кляп. Только покрепче, покрепче, чтоб не вырвался так легко, как Скуластый. Возникают некоторые разногласия, но я заявляю, что пленением займусь лично.

Сначала идем на восток, потом сворачиваем на север. Вверх по нескольким узким лестницам – Умник говорит, мы перескакиваем с линии «Е» на линию «Ф», их пути не пересекаются. В одном месте сверху вдруг слышны голоса, и мы какое-то время сидим тихо-тихо, как мышки. Наконец голоса замолкают.

Я держусь за спиной у Грудастой; если она что-нибудь выкинет – вышибу мозги. Без обид.

Скоро выходим на платформу. Она отличается от привычных станций, не такая загаженная. Белая плитка сверкает, а знак «К 59-й улице», выложенный римской мозаикой, чистый. Грудастая сообщает, что ее напарник здесь, наверху.

Дальше есть выход на Шестидесятые улицы, но это через дорогу от парка. Самый лучший путь – по широкой лестнице, от которой в разные стороны отходят две поменьше: она выводит прямо к окраине парка. На улице нам останется только перепрыгнуть через ограду – и мы под защитой деревьев.

Кэт говорит, что поднимется по одной из двух лестниц и отвлечет напарника. Я должна осторожно пробраться по второй лестнице, обойти его со спины и взять в плен. Кино времен восьмидесятых.

Все это мы обсуждаем свистящим шепотом, пока крадемся по рельсам вдоль платформы. Грудастая мне кивает, я беззвучно хлопаю Питера по пятерне, промахиваюсь мимо ладошки Пифии и встречаюсь глазами с Джефферсоном.

Джефферсон. Если что, мы наготове.

Он заряжает винтовку патронами, купленными на Базаре.

Я. «Если что» не будет. Ясно?

Джефферсон. Ясно. Ты поосторожней там.