Безрассудные сердца - Бонни Винн

Теперь ей уже было известно значение сигнала, когда она увидела, как Бойд крутит шляпой над головой. Погонщики на краю стада отъехали в сторону, давая место для поворота животных в указанном Бойдом направлении. Тем временем Генри уже открывал ящик с провизией — сейчас он разведет огонь и начнет готовить ужин.

Абигейль была удивлена решением Бойда остановиться так рано, ведь солнце стояло еще высоко. До наступления темноты оставалось не менее двух часов. Но она не сожалела об этом.

Как бы откликаясь на ее беззвучный призыв, подъехал Бойд и остановил рядом с ней свою лошадь.

— Перед тем как тут раскинут лагерь, я хочу кое-что тебе показать.

Абигейль с трудом сдержала вздох и поскакала вслед за ним, переведя Долли в галоп. Они оставили позади стадо и взобрались на высокое плато, заросшее можжевельником. Больше всего на свете ей хотелось встать на твердую землю и отдохнуть.

Но по мере того, как они углублялись в ставшую лесистой местность, Абигейль все больше была заинтригована тем, куда ведет ее Бойд. Кроны деревьев становились все гуще, и у нее возникло детское ощущение, что они забираются в волшебный лес. Земля была покрыта множеством различных цветов. Высокие стебли водосбора вперемешку с темно-красными бархатистыми цветками первоцвета и другими цветущими растениями образовывали красочный ковер.

В уединенной лощине как редкий полированный сапфир блестело небольшое озеро. У Абигейль захватило дух. Она перевела Долли на медленный шаг и с радостной улыбкой обернулась к Бойду.

— Как прекрасно!

— И практично.

Она непонимающе помотала головой.

— Я подумал, что ты, может быть, захочешь искупаться. Мы находимся в пути больше недели.

Его заботливость тронула, но и озадачила ее. Отсутствие возможностей помыться могло явиться главной причиной, убедившей ее в ошибочности решения принять участие в их поездке. Но Бойд не воспользовался этим аргументом. Абигейль попыталась посмотреть ему в глаза, но он отвел взгляд в сторону. Неожиданно ее позабавила мысль о том, что он чувствовал себя так же неловко, как и она, приведя ее в такое уединенное место.

— Спасибо. Я с радостью воспользуюсь возможностью помыться. Она с легким беспокойством осмотрелась. — Ты уверен, что я буду одна и никто сюда не подойдет?

— Я посторожу.

— Что?

Кончики его ушей покраснели, но голос оставался ровным. Он указал на заросли можжевельника около озера, закрывающие ее от нескромных взглядов.

— Я буду там и увижу, если кто-то появится, а если я тебе понадоблюсь… — Он прочистил горло, что еще больше позабавило ее, и добавил: — Просто крикни меня.

Еще раз оглядевшись, Абигейль убедилась, что он выбрал отличное место — уединенное, безопасное. От мысли, что есть возможность соскрести с себя всю грязь и выстирать заскорузлую от пота, перепачканную одежду, тело ее зачесалось. Она с благодарностью улыбнулась ему.

— Я ненадолго.

— Не торопись. Сколько потребуется, столько и купайся.

Пока Бойд занимал сторожевую позицию у опушки леса, Абигейль вытащила из седельной сумки сверток с чистым бельем и куском мыла. Один только запах ароматного мыла поднял ее настроение. Она положила чистую одежду на плоский камень у кромки воды и бессознательно огляделась. Никогда ей еще не приходилось раздеваться под открытым небом, и она чувствовала что-то порочное, расстегивая пуговицы на рубашке. Раньше она никогда не осмелилась бы ни на что подобное.

Неожиданно ей вспомнились индейцы и свои страхи на прошлой неделе. О них хотелось поскорее забыть. Абигейль помнила слова Бойда и была уверена, что он не привел бы ее сюда, если бы это было опасно. Тем не менее она опять посмотрела вокруг и не заметила никакого движения — только ветки деревьев колыхались от легкого ветерка. Стащив сапоги и сняв одежду, она еще раз посмотрела на зеленую стену деревьев и вошла в озеро.

Бойд слышал тихое плескание воды. Через некоторое время всплески стали более энергичными. Не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, что Абигейль была совершенно голой и находилась всего в десятках ярдов от него. Это несколько его взбудоражило. Он слез с лошади и бросил поводья волочиться по мягкой траве.

Бойд сознавал, что ему нужно держать мысли и чувства под контролем. Но достаточно было минуты слабости, чтобы оказаться во власти воспоминаний. Сразу вспомнилась и ожила картина, которую приходилось все время отгонять от себя. Он как бы вновь ощутил ее свежее дыхание, губы, мягко поддающиеся давлению его губ, учащенное биение ее сердца и тяжесть груди, наполнившей его ладонь.

Он посмотрел на свои огромные грубые руки. Руки, которыми он касался Абигейль. Руки, наверняка совершенно отличные от тех, которые она знала в прошлом. Абигейль привыкла к утонченному обхождению. Ее муж обучался на востоке страны, откуда происходила и она сама. И хотя Майкл Ферчайлд оказался очень способным хозяином ранчо, он родился богатым. Как и Абигейль.

Знание всего этого не уменьшало его желания. Бойд надеялся, что оно пройдет. Но желание возрастало с каждым днем. Наблюдение за ее смешным и простодушным восприятием окружающего только усугубляло положение. Когда Абигейль падала с лошади — а она и теперь иногда падала, — он не знал, то ли ему рассмеяться и отмахнуться, то ли, презрев все обычаи, тут же заключить ее в объятия.

В нем постоянно жила мысль, что сравнительно недавно он мог подойти к ней почти как ровня. Тогда он думал, что тоже наследует ранчо, а вместо этого сейчас управляет чужим. А обычаи здешнего общества строги и бескомпромиссны. В тысячный раз Бойд напоминал себе, что наемные работники не могут вступать в близкие отношения с владелицей ранчо. И никто из них даже и вообразить не мог, как будет выглядеть некая владелица ранчо, лежа в прозрачной воде горного озера, перекатывающейся по ее молочно-белой коже.

Проведя рукой по давно небритому подбородку, Бойд с трудом удержался от того, чтобы повернуться и пойти обратно к озеру. Направляя взгляд строго в сторону от места, откуда доносился плеск воды, он мял носком сапога окружающую его траву.

Перегон скота, несмотря на то, что Абигейль совсем не была приспособлена к нему, оказался для него гораздо более тяжелым, чем для нее. Бойд все время помнил, что эта женщина собиралась избавиться от него, убрать его с ранчо, которое он считал своим домом, и от ребенка, к которому он безнадежно привязался.

Абигейль продолжала забавлять и удивлять его. Но одновременно он стал уважать ее еще больше. Ни разу не слышал он ее жалоб о длительности дневного перехода, о своем физическом состоянии, о твердости земли, на которой она спала, о безвкусной пище, которую ела. Абигейль ни разу не упомянула о своих мучениях и боли, а он знал, что у нее все болит и ноет. Непривычная к таким большим переходам женщина должна была жестоко страдать, но она молчала об этом.