Перекрестное опыление - Владимир Александрович Шаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, первая сцена. Воровской этап в Северные лагеря. Не доезжая Вологды, состав отгоняют на запасные пути и там оставляют. Осень, пожухлая болотистая низина, уже битая ночными заморозками, вдалеке лес. Напротив одного из вагонов, сразу за канавой, стоит цыганский табор. Этих бедолаг тоже куда-то перегоняют. Повозок не видно, только пара хилых изможденных лошадей выковыривают из земли остатки травы, да там, где чуть выше и, значит, суше, вокруг костра сидят несколько пожилых цыган. Не знаю, что находит на воров, но они через оконную решетку начинают просить их сплясать, потешить, развеселить душу. Распаляясь все больше, они уговаривают цыган и уговаривают, но тем не до танцев: мрачные, угрюмые, они и не смотрят на зэков.
Настроение воров – штука переменчивая, они в последний раз кричат старикам: – «Чавэла, чавэла, где ваша цыганская кровь?» – и тут же: – «Раз вам западло танцевать перед нами, мы сами вам спляшем. Слушайте ромы, слушайте!» Двое воров в этом вагоне отличные чечеточники, они даже на этап попали в штиблетах с правильными набойками. Пол тельячего вагона, конечно, нечист, но, отшлифованный бессчетными зэчьими ногами, все равно звонок, как сцена.
Конвоиры молчат и не вмешиваются, им тоже хочется праздника. Пока, красуясь, выделываясь друг перед другом, пляшут, только двое, остальные – кто подпевает, кто отбивает ладонями ритм. Но скоро просто сидеть и остальным делается невмоготу. Всех захватывает бешеная пляска. Естественно, так откаблучивать, как чечеточники, никто больше не умеет и каждый пляшет, как может. Кто лезгинку, кто гопак, кто камаринского или просто вприсядку. В барыне, плавно поводя бедрами, но огибая, никого из танцующих не касаясь, проходит павой недавно запетушенная малолетка. Вслед их вагону подключается соседний, и скоро весь состав вибрирует так, будто машинист разогнал его до какой-то безумной скорости и теперь его раскачивает и на стыках кидает из стороны в сторону.
Надсадность, исступленность этой пляски, её шик, её экстаз, кажется, пронял и цыган, потому что, когда воры, прервавшись, снова обращаются к ним: «чавэла, чавэла», по знаку старого цыгана поднимаются несколько молодых ром. Поначалу совсем вяло прихлопывая по сапогам, они тянут свои «нэ-нэ-нэ», но скоро к ним присоединяются молодки в цветастых юбках, а затем в круг входит старая цыганка, вся увешанная монистами и браслетами. Конечно, плясать на мягкой, переполненной водой земле совсем не то же самое, что на ресторанном паркете, но она с такой страстью трясет вываливающимися из кофты большими, тяжелыми грудями, что заводится весь табор.
Теперь уже воры хлопают, подпевают не себе, а цыганам. Якименко пишет, что это не расскажешь и не опишешь: просто посреди беды, из которой мало кому удастся вырваться, посреди осени, холода и быстро сгущающихся сумерек вдруг сделался такой праздник, что люди забыли про все, что им уже выпало на долю, и про то, что еще только предстояло пережить. Забыли, что их ждет Крайний север, бесконечная работа, голод, пеллагра и смерть.
И, когда эшелон снова тронулся, медленно, не спеша переходя со стрелки на стрелку, начал набирать скорость, цыгане, провожая воров, еще долго махали им руками. А в ответ сотни зэчьих рук, расталкивая друг друга, тянулись к окошку, чтобы поблагодарить цыган за нежданную радость. И эта радость, заключает Якименко, так и осталась с ними, никуда не уходила до Печерской пересылки.
Вторая сцена. У ГПУшников ко всем был свой подход. Конечно, некоторые приемы, например, при отборе валюты и золота считались общеупотребимыми, почти обязательными, в частности, присутствие в зале, куда со всего города повестками сгонялись нэпманы, двух-трех «подсадных уток» (обычно из уже раскулаченных маклеров черного рынка). Эти «засланные казачки» в нужный момент и по соответствующему знаку начинали во всем признаваться и каяться. Но в прочих отношениях уважалась специфика. В частности, вышеупомянутый Шрейдер (чьё отличие от других чекистов только в том, что он оставил подробные и весьма интересные воспоминания, сам обо всем рассказал) больше другого гордился тем, как работал с соплеменниками, даже отметил, что его именем родители пугали своих детей.
Отдельно работали с фабрикантами и торговцами. Между фабрикантами различали тех, кто сделал себе имя еще до революции, и новых людей, так сказать, выдвиженцев НЭПа. Среди торговцев в отдельный подвид выделяли владельцев магазинов тканей и тех, кто специализировался на колониальных товарах. Вместе собирали врачей, в первую очередь, зубных, эти в любом случае имели дело с золотом, гомеопатов и врачей общей практики.
Думаю, смысл был в том, что те, кто сидел рядом, знали друг друга и знали, что, в общем, все они одинаково смотрят на советский режим. И вот, когда в такой гомогенной среде кто-то публично, нередко со слезами и криками, начинал «колоться», удар выдерживали немногие. За подсадными утками открыть душу родной власти, снять с себя грех устремлялись и остальные.
Но вернемся к Шрейдеру, который, как мне представляется, настолько успешно работал, что одна из его операций тоже достойна бала у сатаны. Нэпманы из евреев собраны в клубе работников НКВД. На фронтоне видная издалека надпись: «Добро пожаловать». Все приглашены с женами (это обычная практика): женщины доверчивее, главное же, они истеричнее и податливее, и чекисты это знают. Как и было указано в повестке – с женами – так и явились, не ослушался, кажется, никто.
Начинает Шрейдер вполне благожелательно с чего-то вроде политбеседы. Объясняет нэпманам, что они должны быть благодарны советской власти, при ней и речи нет о погромах, во время которых тысячи евреев были убиты, многие тысячи их жен и дочерей изнасилованы. Уничтожила революция и черту оседлости, так что ждать возвращения прежнего режима у них нет никакого резона. Наоборот, всем, что они имеют, они должны помогать новому строю. Страна сейчас отчаянно нуждается в индустриализации. Необходимо золото и валюта, чтобы закупать оборудование, станки, целые заводы.
Все это, так сказать, типично и не слишком любопытно, но есть и изюминка. Зал клуба радиофицирован, что по тем временам редкость, и вот за стеной перед микрофоном – чекист еще не закончил доклад о текущем моменте – хороший скрипач, тоже приглашенный гэпэушной повесткой, со всем возможным старанием и чувством начинает играть «Кол нидрей», Плач Израиля, другие похоронные молитвы и траурные песнопения.
Чекист и
