Рассечение Стоуна (Cutting for Stone) - Абрахам Вергезе

Небо хмурилось, вереницы серых туч неслись наперегонки, словно овцы на базар. Но к полудню распогодилось, чистый голубой свод простирался от горизонта до горизонта.

Матушка вызвала Гхоша в приемный покой. У колонны дожидался очень бледный сухопарый мужчина. Гхош понурился, уверенный, что это и есть Эли Харрис. Хорошо еще, спиной к нему стоит.

В помещении за занавеской Гхош услышал чье-то хриплое пыхтение, вдох-выдох, вдох-выдох, будто паровоз разводил пары. Вокруг носилок стояло четверо эфиопов, трое в пиджаках спортивного покроя, один – в плотной куртке. Их начищенные коричневые ботинки сверкали. Они потеснились, чтобы дать дорогу Гхошу, у одного под полой куртки мелькнула темно-красная кобура.

– Доктор, – человек на носилках протянул руку, попытался приподняться и сморщился от боли, – меня зовут Мебрату. Благодарю за то, что согласились осмотреть меня.

За тридцать, английский безупречен. Над волевым ртом тонкие усы. Во всех отношениях примечательное лицо, красивое, несмотря на сломанный нос, вот только осунулось от боли. Что-то в нем было знакомое. И ведь как стоически переносит боль. Его товарищи напуганы, а он спокоен.

– Клянусь вам, таких болей я никогда не испытывал. – Он улыбнулся, как улыбнулся бы человек, поскользнувшийся на банановой кожуре и желающий обратить все происшествие в шутку, и страдальчески сморщился.

«По-видимому, я не смогу вами сегодня заняться. Наша возлюбленная сестра умерла, и я с минуты на минуту жду известий о том, что обнаружили тело доктора Томаса Стоуна. Ради всего святого, отправляйтесь в военный госпиталь». Вот что хотел сказать Гхош, но перед лицом таких мук воздержался.

Вместо этого он взял протянутую руку и пощупал лучевую артерию. Пульс был сто двадцать ударов в минуту. Гхош мог легко определять частоту, даже не глядя на часы.

– Когда это началось? (Раздутый живот совершенно не вязался с худощавым, спортивным телосложением.) Давайте подробно…

– Я пытался… опорожнить кишечник, – смущенно проговорил полковник. – И внезапно почувствовал боль здесь. – Он показал на низ живота.

– Вы все еще находились в туалете?

– Сидел на корточках, да. Меня моментально раздуло и закрепило. Словно молнией поразило.

Чуткое ухо Гхоша уловило ассонанс. Рифма вызвала в памяти книжечку доктора Захарии Коупа «Диагностика острого живота в стихах». Он нашел это сокровище на пыльной полке букинистического магазина в Мадрасе. Кто бы мог предположить, что текст, полный мультяшных иллюстраций и шутовских стихов, вместе с тем можно использовать как серьезное учебное пособие? Пришли на память такие строчки Коупа о кишечной непроходимости:

Если вздулся внезапно живот,

Доктор мимо уже не пройдет.

Он задал следующий вопрос, хотя заранее знал ответ. Бывает, диагноз буквально написан у пациента на лбу. Или раскрывается в первой же фразе. Или обнаруживает себя в запахе; врач еще даже не осмотрел больного, а ему уже все ясно.

– Вчера утром, – ответил Мебрату. – Перед тем, как начались боли. С тех пор ни стула, ни газов, ничего.

Порой кишка узлом завяжется,

Да так, что мало не покажется…

– И сколько всего клизм вы поставили? Мебрату издал короткий смешок.

– Догадались, да? Две. Результата никакого.

У него был не просто запор, а именно непроходимость – даже газы не отходили.

Мужчины за дверью, казалось, заспорили.

Язык у Мебрату был сухой, бурый и обложенный. Налицо обезвоживание, не анемия. Гхош обнажил неестественно раздутый живот, что даже не следовал за дыханием и вообще едва шевелился. Это моя работа, подумал Гхош, доставая стетоскоп. День за днем. Животы, груди, плоть.

Вместо нормального бурчания через стетоскоп прослушивались высокие тоны, словно вода падала на оцинкованный лист. В качестве фона звучали размеренные тоны сердца. Достойно удивления, как хорошо звуки бьющегося сердца проходят через наполненные жидкостью кишки. В учебниках это явление не описано, ему не попадалось.

– У вас заворот кишок, – произнес Гхош, вытаскивая трубки стетоскопа из ушей. Голос его доносился откуда-то издалека и, казалось, принадлежал кому-то другому. – Петля ободочной кишки заворачивается вот так, – он продемонстрировал процесс на трубках стетоскопа. – Здесь это не редкость. Колон у эфиопов длинный и подвижный. Да еще и питание, как мы полагаем, играет свою роль.

Мебрату сопоставил свои симптомы со словами Гхоша и рассмеялся.

– Я рта не успел раскрыть, а вы уже все знали, доктор.

– Пожалуй.

– А кишка может сама развернуться?

– Нет. Ее надо развернуть. Хирургическим путем.

– Не редкость, говорите. А что происходит с моими соотечественниками, если они попадают в такую переделку?

В это мгновение Гхош вспомнил, откуда он знает это лицо. Незабываемая сцена.

– Без операции? Они умирают. Понимаете, кровоснабжение основания петли также прекращается. Кровь перестает циркулировать, и начинается гангрена.

– Слушайте, доктор. Как все не вовремя.

– Ясное дело, не вовремя! – взорвался Гхош, напугав Мебрату. – Почему вы явились сюда, в Миссию, позвольте спросить? Почему не обратились в военный госпиталь?

– Что вы еще обо мне знаете?

– Вы офицер.

– Эти клоуны, – он дернул подбородком в направлении приятелей, – они даже переодеться в штатское толком не сумели. Если башмаки у них не надраены, они словно голые.

– Вообще-то дело не только в этом. Много лет назад, когда я только прибыл сюда, я видел, как вы проводили казнь. Никогда не забуду.

– Восемь лет и два месяца тому назад. Пятого февраля. Я тоже всегда буду это помнить. Вы были там?

– Волей случая.

Они с Хемой просто ехали по городу и наткнулись на толпу. Пришлось выйти из машины и присоединиться к зрителям.

– Прошу понять, это был самый мучительный приказ из всех, что мне довелось выполнять, – сказал Мебрату. – Они были мои друзья.

– Я почувствовал это. – Гхош вспомнил, с каким достоинством держались приговоренные и палач.

По лицу Мебрату пробежала судорога, и они оба подождали, когда приступ минует.

– Это другая боль, – попытался улыбнуться офицер.

– Вам следует знать, – проговорил Гхош, – что сегодня нам звонили из дворца. Они просили матушку-распорядительницу сообщить им, если какой-нибудь военный обратится за помощью.

Мебрату выругался и попробовал сесть. Тут же в кабинет вбежали его сопровождающие. Завязался горячий спор. Больше офицеры комнату не покидали.

– Кто-нибудь известил их, что я здесь? – спросил больной.

– Нет. Матушка сказала мне, что не может отказать в помощи, если вам некуда обратиться.

– Спасибо. Поблагодарите ее от моего имени. Я полковник лейб-гвардии Мебрату. Кое у кого из нас были планы встретиться сегодня в Аддис-Абебе. Я прибыл из Гондара. И оказалось, что встречу следует отменить. Мы боялись, что мы… скомпрометированы. Еще в Гондаре меня схватила боль. Я обратился к врачу. Так же, как вы, он, наверное, знал, кто я такой, но ничего не сказал. Только велел обратиться к нему завтра для повторного осмотра. Он-то, должно быть, и сообщил во дворец, иначе зачем им обзванивать столичные больницы? Если меня здесь найдут, то повесят, как и тех. Вылечите меня. Сегодня я не могу обратиться в военный госпиталь.

– Тут есть еще одна проблема, – произнес Гхош. – Наш хирург… пропал.

– Мы слышали о вашей… утрате. Мне жаль. Если доктора Стоуна нет, тогда проведите операцию вы.

– Но я не могу…

– Доктор, у меня нет выбора. Если вы не сделаете мне операцию, я умру.

– А если бы ваша жизнь оказалась под угрозой? Решились бы вы на операцию? – резко вступил в разговор один из прибывших с полковником офицеров.

Полковник взял Гхоша за руку.

– Простите моего брата. – Он улыбнулся, будто желая сказать: вот видите, на что приходится идти, чтобы сохранить мир! А вслух произнес: – Если что-нибудь случится, вы можете с чистой совестью сказать, что ничего обо мне не знали, доктор Гхош. Ведь это правда. У вас насчет меня одни догадки.

Гхош набрал номер телефона Хемы. Ему пришло в голову, что полковник Мебрату и его люди наверняка плетут какой-то заговор. Иначе зачем им тайная встреча в Аддис-Абебе? Вот ведь головоломка: офицер, исполнитель казни и вместе с тем крамольник. Как с ним поступить? Конечно, его врачебный долг – сохранять терпение. Гхош не чувствовал к полковнику антипатии, не то что к его брату. Какая может быть неприязнь по отношению к человеку, который так стойко переносил боль?

Шумы в телефонной трубке перекрывались пульсацией крови в ухе, в такт ударам сердца.

Отрывистое «Алло!» Хемы свидетельствовало, что она не в духе.

– Это я, – быстро сказал Гхош. – Знаешь, что у меня за пациент сегодня?

Он изложил ей суть.

– И к чему мне все это знать? – Хема даже не дослушала до конца.

– Хема, ты меня поняла? Нам придется оперировать. Это наш долг.