Счастливый предатель. Необыкновенная история Джорджа Блейка: ложь, шпионаж и побег в Россию - Саймон Купер

В Скрабс Блейк также подружился с борцами за мир Майклом Рэндлом и Пэтом Поттлом. Эту парочку отправили за решетку в 1962 году за демонстрацию у базы ВВС США в Уэзерсфилде. У обоих было с Блейком много общего. Как и в деле Блейка, против них выступал Мэннингем-Буллер (по словам Рэндла, это они с соответчиками придумали прокурору закрепившееся в дальнейшем за ним прозвище Буллинг-Мэннер). Как и Блейк, пацифисты считали себя «политическими заключенными»[583]. Как и он, они были образованными, принципиальными людьми, представителями интеллектуальной элиты Уормвуд-Скрабс. И, как и почти все местные заключенные, они прониклись к Блейку симпатией. По воспоминаниям Рэндла, Блейк славился в тюрьме «удивительным самообладанием»[584].

Он был очень тихим, неразговорчивым. Некоторые тюремщики даже приводили его в пример, как положено «мотать срок», чуть ли не говоря: «Видишь того мужика? Ему сорок два года дали. Ты-то чего дергаешься?»[585]

В отличие от него, заключенных вроде Рэндла и Поттла, осужденных на короткий срок, встречали насмешками: «Восемнадцать месяцев! Да ты едва посрать и побриться успеешь!»[586]

С пацифистами Блейк расходился лишь в политических взглядах. Рэндл и Поттл осуждали и коммунизм, и шпионаж. Рэндл вспоминает, как показал однажды Блейку статью в Peace News под заголовком «Смрадная шпионская сеть». Шпионаж в статье называли «отвратительным», недемократическим и в целом бесполезным занятием: «Даже после тщательнейшего отсеивания кандидатов и упразднения „рисков для безопасности“ незначительное меньшинство тех, кому подлость позволяет работать шпионами, как правило, являются людьми незрелыми, неуравновешенными, ненадежными, беспринципными и неисправимыми предателями». Когда Рэндл спросил у Блейка, что он думает о статье, он ответил: «Согласен с каждым словом». И при этом добавил: «К сожалению, до тех пор, пока мир разделен на национальные государства, шпионаж, по-моему, неизбежен»[587].

Невзирая на идеологические разногласия с Блейком, по-человечески Рэндл и Поттл сочувствовали ему по принципу «Но люди — это люди все же!»[588]. Рэндл говорил: «По-моему, лицемерно отправлять человека за решетку на сорок два года, если он в интересах советской стороны занимался тем, что его учили делать ради Британии»[589]. Поттл недоумевал: «О чем он думал, лежа в одиночестве в своей камере? О будущем — не было уже никакого будущего. О семье? — на ней он поставил крест». Даже в случае досрочного освобождения за хорошее поведение Блейка бы выпустили лишь в 1989 году[590].

Казалось, он и правда готовится надолго обосноваться в Скрабс. Его биограф Роджер Хермистон пишет: «И внешне, и функционально камера Блейка превращалась в аудиторию профессора в Кембридже: она была уставлена книгами, на полу лежал дорогой бухарский ковер, на стене — средневековая гравюра с изображением святого Павла»[591].

И все же образ обреченного узника был напускным. На деле Блейк планировал свой побег, едва переступил порог тюрьмы. Годы спустя он рассказывал советским «Известиям»: «Когда меня посадили, мать отдала мои костюмы в чистку и повесила их в шкаф. Она часто говорила друзьям: „Эти вещи дождутся своего хозяина, Джордж выйдет на свободу!“»[592]

Он знал, что в отличие от Лонсдейла, его, гражданина Британии, никогда не вышлют в СССР в рамках обмена шпионами. Блейку придется выбираться «собственными силами»[593]. Все его занятия в Скрабс, даже йога, были частью стратегии: раз он, человек средних лет, задумал побег, ему необходимо быть в форме. Он приучил себя к куда более суровой дисциплине, чем сама тюрьма[594]. И без конца искал рядом потенциальных сообщников. Несомненно, Рэндл и Поттл Блейку искренне нравились. Но, оглядываясь назад, мы понимаем, что он их обрабатывал: он вычислил в них надежных людей с твердыми моральными принципами, готовых рискнуть собой ради его освобождения. Важно и то, что у них имелись связи с обеспеченными активистами, которые могли профинансировать его побег. А поскольку он мало общался с Рэндлом и Поттлом во время их заключения, после его побега власти бы их не заподозрили[595].

Роль образцового заключенного тоже отчасти вписывалась в стратегию: так он постепенно усыплял бдительность властей. Когда газета The People сообщила о неудавшемся сговоре по вызволению его из тюрьмы, Блейк настаивал, чтобы Хоум-офис потребовал опровержения[596] (источником этой истории был душевнобольной выпускник Итона и бывший заключенный Сашеверел Де Хоктон. Он рассказал начальнику Скрабс, будто во дворе тюрьмы приземлится вертолет с надписью «Полиция» и умыкнет Блейка в Восточную Германию[597]).

Внешняя покорность Блейка в тюрьме возымела некоторый эффект. Спустя полгода после того, как он попал в Скрабс, руководство вычеркнуло его из «списка склонных к побегу» заключенных, которые, как предполагалось, реально способны воплотить свой замысел. Спустя почти четыре года заключения ему разрешили видеться с посетителем. Роджер Фальк посещал Блейка пятьдесят раз с апреля 1965 года вплоть до его побега и десятки лет спустя вспоминал: «Года два мы с ним вели замечательные беседы. При каждом визите я приносил ему небольшую упаковку горького шоколада Bournville, и этот скромный, пусть и нелегальный, дар (Блейк ведь не курил) давал пищу для пространных и интересных — по крайней мере для меня — бесед»[598].

Лорд Маунтбаттен, который в 1966 году напишет рапорт о вызванной Блейком волне побегов из тюрем, отмечал, что руководство пришло к выводу, будто «он смирился с тюремной жизнью и ничто не свидетельствует о его намерении бежать». В конце концов, по словам Маунтбаттена, «он изначально производил впечатление заключенного, с которым можно договориться»[599].

Тем не менее наивность руководства тюрьмы имела разумные пределы. Начальство все равно не спускало с Блейка глаз. Опасения, что он может сбежать, сохранялись, а масла в огонь подливали бывшие заключенные Скрабс, «умело продавая порой журналистам с Флит-стрит вполне правдоподобные „планы спасения“», пишет Найджел Уэст[600]. Даже после того, как Блейка вычеркнули из списка склонных к побегу, отмечает Маунтбаттен, «заведующий [тюрьмой] сказал, что нельзя допускать формирования атмосферы доверия вокруг него». Встречи с Джиллиан и матерью Блейка (а кроме сотрудников разведки его больше никто не навещал) проходили в отдельном кабинете, который прослушивался сотрудником тюрьмы. Разговаривать они должны были по-английски, несмотря на то что Блейк всегда общался с матерью на голландском[601]. В 1964 году министр внутренних дел лорд Брук отметил, что побег Блейка «был бы катастрофой, сопоставимой с бегством еще одного осужденного за ограбление поезда»[602]. Но злосчастный руководитель МИ-5 сэр Роджер Холлис убедил правительство, что такого риска нет, ведь за Блейком неусыпно наблюдают.

А тот тем временем тихо