За ценой не постоим - Иван Кошкин

— Что с ним? — спросил Петров, кивнув на красноармейца, которого поддерживали товарищи.

— Боец Бекболатов, ранен в грудь. — Щелкин снял рукавицу и потер грязной рукой глаза. — Сперва шел, сейчас совсем ослабел… Его в медсанбат нужно…

Бекболатова действительно следовало отправить в медсанбат 316-й стрелковой дивизии, но где его искать, Петров не знал. Санпункты бригады еще не развернули, потому что медчасть безнадежно отстала. Отправить с раненым танк старший лейтенант, понятное дело, не мог, и, хуже всего, он не имел права отпустить двух бойцов нести раненого в расположение танкового батальона. Обстановка менялась каждый час, и если красноармейцы налетят на немецкую разведку, противник узнает не только местоположение засады, но и то, что здесь появилась 4-я танковая бригада. Мелькнула мысль положить Бекболатова в танк на боеукладку, но Петров отмел ее сразу — когда начнется бой, раненый будет мешать, а если танк подожгут, вытащить бойца не получится.

— В медсанбат сейчас не могу, — сказал старший лейтенант, глядя в глаза Щелкину. — Я дам вам брезент, нарубите веток, усадите его в окопе, накройте.

— А костер, погреться? — хрипло спросил один из красноармейцев.

— Дым демаскирует засаду, — жестко ответил Петров.

— Так что нам, помирать теперь? — В голосе бойца послышалась угроза. — Ног уже не чуем!

Этот здоровяк с «телом» «максима» на плече, казалось, очнулся от забытья и теперь показывал зубы.

— Лукин, прекратить! — Голос Щелкина сорвался, но, к удивлению Петрова, пулеметчик замолчал. — Товарищ старший лейтенант, а… А поесть у вас будет что-нибудь? Мы сутки не ели…

— Больше, — сказал кто-то из красноармейцев.

— Поделимся, — кивнул Петров.

Пока шел разговор, от правой «тридцатьчетверки» пришел ее командир — лейтенант Луппов. Получивший Героя за бои на Карельском перешейке, он демобилизовался в 1940 году и с началом войны оказался в московском народном ополчении. Впрочем, там быстро разобрались, что к чему, и в Кубинке 4-я танковая бригада получила нового командира машины. Луппов был мужчина спокойный, немногословный и, хоть до сих пор «тридцатьчетверку» в глаза не видел, как-то сразу пришелся в танке по месту. Поскольку в бою командир исполнял обязанности заряжающего, специальной подготовки от него не требовалось, впрочем, насколько было известно Петрову, Луппов все свободное время проводил в башне, осваивая орудие.

Коротко объяснив лейтенанту, что теперь у них появилось прикрытие, комвзвода приказал поделиться сухим пайком и патронами. Бойцы Щелкина заняли присыпанные снегом окопы между танками Петрова и Луппова и торопливо уминали сухари с консервами — рассудив, что пехоте нужнее, экипажи отдали половину своих запасов. Предупредив юного командира, чтобы проследил за красноармейцами, которые теперь легко могут свалиться в сон, старший лейтенант полез в танк и велел Безуглому вызвать комбата. Радист для порядка поныл, что на десять километров станция может и не достать, но затем поднял антенну, десять минут поорал в микрофон, затем снял шлем и сунул его командиру. Неузнаваемо искаженный помехами голос капитана был едва слышен в наушниках, Гусев спросил, как обстановка и зачем старший лейтенант его вызвал. Комвзвода доложил, что противник на шоссе не появлялся, и сообщил о вышедших в расположение засады пехотинцах. Капитан похвалил решение Петрова подчинить пехоту себе и пообещал подкрепление, но когда точно и сколько — не сказал. Больше открытым текстом говорить не следовало, и хотя старшему лейтенанту очень хотелось узнать, чем окончился бой за Каллистово, он подтвердил конец связи и вернул танкошлем Безуглому. Дело шло к вечеру, но до темноты оставалось еще часа четыре, от немцев не было ни слуху ни духу, и Петров решил пойти проведать пехоту и вылез из танка. Конечно, командиру взвода положено бы сидеть на месте и следить за обстановкой, но старший лейтенант решил, что большой беды не будет.

Щелкин спал в окопе, как, впрочем, и большая часть его людей. Бодрствовали только пулеметчики, первые номера один за другим опустошали магазины, которыми с ними поделились экипажи, выщелкивая патроны, словно семечки из подсолнечника, вторые снаряжали длинные брезентовые ленты «максима» и диски «дегтярева». Увидев командира танкистов, здоровяк Лукин дернулся было разбудить младшего лейтенанта, но опоздал. Петров потряс юношу за плечо и едва успел убрать винтовку, к которой тот рванулся спросонья.

— Не спи, младший лейтенант, замерзнешь же, — вздохнул комвзвода.

— Извиняюсь, — пробормотал Щелкин.

— И бойцов своих разбуди, — продолжил Петров и взглянул на серое, низкое небо. — Часа три потерпите, стемнеет — там блиндаж есть недостроенный, дадим брезент, разведете костер, погреетесь, горячего попьете.

Щелкин поднялся и вдруг судорожно передернул плечами.

— Черт, холодно.

Он повернулся и посмотрел на «тридцатьчетверку» Петрова.

— Что бы вам хоть позавчера не прийти, — горько прошептал младший лейтенант.

— Ну, брат, — пожал плечами танкист, — пришли, когда смогли.

— А дивизия наша, — спросил вдруг Щелкин, — где сейчас?

— Да вроде у нас в соседях, — сказал Петров, — или, вернее, мы у них. Слушай, я сам ничего не знаю, как прибыли, меня сюда послали шоссе перекрывать.

Оба замолчали, старший лейтенант вытащил из кармана кисет, достал кусок газеты и начал было сворачивать самокрутку, но, спохватившись, протянул Щелкину:

— Куришь?

— Не, — помотал головой юноша.

— Это правильно, — одобрил комвзвода и собрался уже убрать кисет обратно, когда вдруг перехватил взгляд Лукина.

Пулеметчик смотрел на махорку, чуть не глотая слюну, и Петров не выдержал:

— На, отсыпьте половину.

Лукин потянулся было за протянутым кисетом, но остановился и посмотрел на своего командира. Младший лейтенант кивнул, и здоровяк торопливо принял драгоценное курево. Комвзвода только покачал головой — этот мальчишка, похоже, пользовался среди своих людей авторитетом.

— Спасибо, товарищ старший лейтенант, — в голосе пулеметчика была искренняя благодарность. — Два дня без курева уже…

— Курите, курите, — усмехнулся Петров.

Пулеметчик сунул один кусок газеты своему второму номеру — широколицему, коренастому парню с узкими степными глазами — и передал кисет расчету «дегтярева». Двое бойцов аккуратно вытащили из шелкового мешочка три куска газеты, потом один, дядька лет сорока с седыми усами, достал из кармана ватника свой кисет с вышитой надписью, кажется: «Советскому герою», и честно отсыпал в него восемь щепоток.

— Газеты больше берите, — сказал Петров.

— Спасибо, у нас еще своей немного осталось, — с достоинством ответил сивоусый и вернул кисет танкисту. — За табак — благодарствуем, товарищ старший лейтенант.

Этот немолодой пулеметчик с длинными усами был очень похож на солдата-ветерана из фильма «Суворов», и его «благодарствую» прозвучало как-то совсем естественно.

— Как Бекболатов ваш? — спросил Петров.

— Да живой пока, — ответил сразу помрачневший младший лейтенант. — Но ему к доктору надо, в медсанбат…

— Не могу, — покачал головой комвзвода, — пойми, правда не могу. У меня приказ — шоссе держать, больше тут никого нет. Вы мне как манна небесная свалились…

— Так он умереть может, — опустил голову Щелкин.

Петров вздохнул и похлопал юношу по плечу:

— Давай-ка отойдем, младший лейтенант.

Провожаемый настороженными взглядами пулеметчиков, он отвел Щелкина от окопов и от «тридцатьчетверки», так, чтобы никто не мог услышать их разговор. Два командира присели за поваленным деревом, и Петров указал рукой на дорогу.

— Шоссе видишь?

— Вижу, — ответил Щелкин.

— Тогда слушай. И запоминай. — Петров глубоко затянулся в последний раз и потушил окурок о ствол. — Отсюда и до Скирманово больше ничего нет.

— Чего «ничего»? — не понял пехотинец.

— Войск наших нет, — объяснил Петров. — Я тебе этого говорить не должен, но хочу, чтобы ты знал. Я вас тут не просто так задержал, видишь ли.

— Как нет? — севшим голосом спросил Щелкин.

— Так, — ответил танкист, — бойцам своим не говори, не надо.

Щелкин медленно кивнул, и Петров понял, что этот мальчишка командир ему нравится. Младший лейтенант был чем-то похож на Осокина — такой же серьезный, с характером, только в отличие от водителя он, похоже, умел вести за собой людей.

— Танки немецкие в Волоколамске были?

— Были, — кивнул юноша.

— Сколько?

— Ну, вы вопросы задаете. — Щелкин потер подбородок, на котором выступила совсем редкая мальчишеская щетина. — Много. У страха, конечно, глаза велики… Вечером мы в сарае возле станции лежали, темноты дожидались, мимо нас пошла колонна в город. Я насчитал двенадцать, может, еще были.