За ценой не постоим - Иван Кошкин

Поздно вечером двадцать седьмого октября бригада на последних каплях топлива вползла в Истру, и комбриг сделал остановку. Нужно было раздобыть горючее — дизельное топливо для «тридцатьчетверок» и КВ, авиационный бензин для легких БТ. Но даже и без этого Катуков задержался бы в городе — люди нуждались в отдыхе. День, ночь и снова день непрерывной изматывающей работы сделали свое дело, танкисты валились с ног. В таком состоянии не то что идти в бой — просто продолжать марш было опасно, и полковник принял решение дать экипажам четыре часа на проверку машин и отдых. Тем временем штаб был отправлен на поиски горючего. Комендант города, сам уже трое суток не спавший, заплетающимся языком подтвердил: да, склады в городе есть, но без приказа он топливо не отдаст… В конце концов после долгих споров и угроз бензин и солярка были получены, и Катуков, еле сдерживая бешенство, приказал начать заправку. Топливозаправщиков не было, и танкисты ведрами заполняли бездонные баки. Тем временем начальник политотдела поднял на ноги местный партхозактив, какой еще не эвакуировался, так что через час для экипажей уже готовилась каша в одной из городских столовых.

Экипаж Петрова закончил заправку одним из первых. Отогнав машину в сторону, Осокин вылез из танка, держа в руках отрезок железного прута, добытый где-то в Кубинке. Присев у правого ведущего колеса, он принялся счищать начинающую уже понемногу подмерзать грязь.

— Ночью морозит, — ответил водитель на невысказанный вопрос командира. — Схватится — и гусеница слететь может. Или трак лопнет.

Петров молча снял с борта лом и начал чистить левую гусеницу. В башне возился Безуглый, выясняя, хватит ли кабеля — протянуть от гнезда ТПУ командира до места наводчика, Протасова отправили с котелком за кашей.

— Командир, я все поговорить хотел… — внезапно сказал Осокин.

С полминуты оба молча отбивали куски замерзшей земли, наконец старший лейтенант не выдержал:

— Хотел — так говори.

— Я про наводчика, про Женьку, — пояснил водитель и снова умолк.

— Наводчик дерьмовый, я сам знаю, — не дождавшись продолжения, ответил Петров. — Другого — нет. Что еще?

Сказал — и сам устыдился беспричинной резкости в голосе.

— Вась, извини, вырвалось.

Старшему лейтенанту перед ефрейтором извиняться, конечно, не положено, но Петров даже не думал об этом. Водитель давно уже стал для командира кем-то вроде младшего брата, не по годам, правда, рассудительного и с характером.

— Я вот как раз об этом. — Осокин, похоже, уже обрабатывал ленивец, голос доносился откуда-то спереди.

Работать ломом было неудобно, и старший лейтенант заметно отстал от механика.

— Ладно, договаривай уж, я из тебя клещами тянуть не буду.

Лом соскочил и чуть не улетел между катками.

— Зря вы на Протасова кричите, — механик обошел танк и теперь очищал ленивец на стороне командира. — Он от этого только сильнее пугаться будет.

— Да ну? — нехорошо удивился командир. — А что мне было его, расцеловать, что ли?

В три часа дня, когда бригада снова въехала в длинную лужу-озеро-болото на дороге, машина Петрова прочно села в бурую жижу. Приказав радисту и наводчику закрепить бревно на гусеницах, старший лейтенант пошел промерять глубину жидкой грязи перед «тридцатьчетверкой», водителю было велено оставаться в машине. Закончив с промером, командир вернулся к танку, увидел изгрызенный траками ствол сосны, прилаженный вроде бы где положено, и приказал начинать. «Тридцатьчетверка» заревела, выпуская клубы синего дыма, гусеницы провернулись, и тут же выяснилось, что все не слава богу. Безуглый свой конец прикрутил тросом намертво, а вот Протасов сплоховал — крепление звонко лопнуло, и бревно моментально утащило под днище. Петров оказался в весьма незавидном положении: танк по-прежнему тонет в грязи, кругляк достать не представляется возможным, колонна стоит, и сзади уже подбежал озверевший от всего этого безобразия Бурда. Дерево взяли с задней машины, из лужи выбрались и даже бревно свое выручили, но когда экипаж залез в танк, командир наконец дал волю гневу. Долго орать было невозможно — устанешь перекрикивать дизель, поэтому старший лейтенант ограничился несколькими короткими емкими фразами, напоследок пообещав за повторные акты саботажа арестовать Протасова и передать в Особый отдел. Сейчас, вспоминая, как съежился тогда и без того некрупный наводчик, командир почувствовал… нет, не стыд, конечно, стыдиться тут было нечего, просто некое неудобство, что ли. Да и если уж честно, он должен был сам проверить, что там наработали его люди.

— Да к тому же — он ведь пацан совсем, — продолжал Осокин.

— Вась, ты охренел? — Петров от такой наглости даже лом опустил.

В башне открылся люк, и сверху раздался отвратительно бодрый голос радиста:

— «Бычки бушуют — весну чуют».

Кинофильм «Александр Невский» второй батальон 28-го танкового полка 112-й танковой дивизии в полном составе посмотрел перед отправкой на фронт. Пленка была порядком заезженная и несколько раз рвалась, но никто не обращал на это внимания — молодые танкисты, не отрываясь, смотрели на экран (тоже старый и кое-где продранный). Когда бешеный Буслаев начал крушить врагов оглоблей, тесный зал клуба взорвался радостным ревом, а Александра, схватившегося с магистром, подбадривал даже комбат. Картина оказалась удивительно своевременной, а враг с черными крестами на щитах и одежде до того знакомым, что от ненависти сводило челюсти. Фильм обсуждали долго, и тут выяснилось, что Безуглый запомнил чуть не половину наизусть — память у радиста была превосходная.

— Ты закончил? — спросил сержанта Петров.

Хитрый радист закончил десять минут назад, но сбивать ломом замерзшую грязь с катков ему не хотелось, поэтому Безуглый продолжал громко ругаться и вообще делать вид, что страшно занят.

— Так точно, — ответил сержант. — Кабель под пушкой бросил, осторожней, когда садиться будете. Думал сперва поверху пустить, но потом решил, что вы его все равно порвете, когда снаряд забьете в пушку туго. Так о чем спорите, богатыри?

— Вопросы воспитания личного состава обсуждали, — буркнул Петров, но потом не выдержал и продолжил: — Ты подумай, они с Протасовым сверстники, а Васька меня поучает: мол, молодой он, надо к нему мягче.

— А-а-а, — протянул Безуглый. — Я, кстати, тебе то же самое сказать хотел.

Наглый радист иногда делал вид, что забылся, и говорил командиру «ты».

— Но не Васька же! «Молодой еще»! — Петров чувствовал, что разговор уходит куда-то не туда, и начал злиться.

— Так это Вася, он у нас орел, — гордо сказал сержант, словно лично воспитал из птенца гордого хищника. — Верно, Васенька?

Безуглый обхватил шею водителя правой рукой, а левой надвинул ему танкошлем на глаза.

— На войне месяц за три, — глухо ответил Осокин и вяло ткнул радиста кулаком в живот. — Пусти, сволочь.

— Ну, хватит, — прикрикнул командир. — Сашка, ты, похоже, не устал совсем. Будет дорога получше — подменишь Осокина.

— Хрена вам, — решительно сказал водитель. — Машину я никому не доверю.

За танком послышалась глухая ругань, и из-за кормы показался Протасов.

— Я… Вот, чуть не упал там, темно.

В сумерках Петрову показалось, что наводчик робко улыбнулся. Он, наверное, очень хотел то ли понравиться грозному командиру, то ли загладить ошибку с гусеницей, но эта угодливость выглядела так жалко, что старший лейтенант почувствовал, как в нем снова растет злость.

— Ладно, пошли есть.

Экипаж забрался на крышу моторного отделения. От остывающего двигателя еще шло тепло, некоторое время все молча ели горячую кашу, закусывая сухарями и запивая кипятком. После еды сразу захотелось спать, веки словно налились свинцом, Осокин, уставший сильнее всех, откровенно дремал, привалившись к башне.

— Петров! — донеслось из темноты.

К танку подошел старший лейтенант Бурда.

— Батя приказал: четыре часа спать, в час выступаем. От машин ни на шаг, спите в них.

— Есть, — ответил Петров и повернулся к Безуглому: — Растолкай молодежь и лезьте в танк.

— Есть.

Похоже, усталость все-таки сделала свое дело — радист даже не воспользовался возможностью выкинуть одну из своих клоунских штучек в присутствии комроты. Петров тяжело спрыгнул с «тридцатьчетверки» и подошел к Бурде.

— Как машина? — спросил командир роты, доставая кисет.

— Нормально, — коротко ответил Петров и тоже полез за табаком.

Оба свернули самокрутки и закурили.

— Во втором батальоне БТ отстал — гусеница лопнула, — сказал комроты.

— Если только гусеница, то через час-полтора здесь будут, — заметил Петров.

— Угу. — Бурда сильно затянулся. — Вообще, конечно, это чудо — что только один. Я больше за КВ боюсь.