Чешежопица. Очерки тюремных нравов - Вячеслав Майер

«Ну, мужичок, давай поделимся — подходит свора к человеку. — Небось бабка сидор собирала. Теплый еще, домашненький. Сколько получил, сколько накинули тебе коммуняшки?» — уже роясь в сидоре. — «Пятилетку? УПК, УПК, пятилетку, на пока. Для настоящего зэка — не срок, на толкане просидишь». Сидит мужик с опустошенной сморщенной сумой и думает: «Что поделаешь, тюрьма, меня и на самом деле сюда не звали», «Молодец, что все им отдал» — подходит какой-нибудь доброхот. «Не переживай. Прошлый раз в карантине один заерепенился, не стал отдавать, так они старика тут же отчешежопили». «Лепень какой, глядь, лепень какой — замшевый, бархатный. В баньке Колька кинет пару плит». В переводе на разговорный человеческий язык это означает, что блатные увидели замшевый костюм и оценили его в две плиты чая, то бишь в три рубля. На воле этот костюм вам стоил в пределах 300 рублей. Пораскиньте умом и придете к выводу, что самая выгодная барахолка и необузданная спекуляция — в отечественных тюрьмах. Идут, идут сквозь них народы и оседает парча, золото, серебро, костюмы, пальто. Провожали на пенсию в 1983 году начальника (хозяина) Убинской зоны — лагеря строгого режима. Целую неделю расконвойные грузили ему вагон барахла, заработанного честным, праведным трудом на ниве МВД СССР.

Вызывает дубак блатного. Через несколько минут он возвращается в камеру: «Братва, у Генерала (кликуха дубака) завтра праздник. Пригласил его кент (товарищ дубака) на свадьбу. Подарочек нужен от нас. Братцы, он дубачок неплохой, не то, что Усатый (кликуха другого дубака), многое нам прощает. Поделимся, подсобим. Надо ему парочку гаечек (золотых колец)». — Гаечки находятся. Дубачок одаривает в свою очередь блатных 200-граммовой плитой прессованного грузинского чая по цене 1 рубль 68 копеек.

Охраной все тюрьмы и зоны отечества укомплектованы сполна. Народ туда работать идет с удовольствием. Валом валят афганцы, бывшие вояки из Восточной Европы, одни поколения охранников сменяют другие. Но все же жалуется иногда администрация на разных совещаниях: «Кадров нет, недокомплект». Это — для поднятия своего престижа и повышения оплаты за «боюсь-боюсь». Иногда комсомол тайно объявляет призыв: никуда не годных комсомольских работников перебрасывают для усиления борьбы со все возрастающей преступностью. Романтики хватает, пожалуй, больше, чем на любой стройке коммунизма. Работа в тюрьмах и зонах во всех отношениях выгодна всем слоям и категориям трудящихся масс. Возьмем для сравнения меновый обмен — 50 граммов байхового высшего сорта чая стоят 52 копейки — в тюрьме идет за 10–15 рублей. А сколько еще чего надо человеку: лезвия для бритья, иголки, нитки, бумага, ручки, карандаши. Дубаки предпочитают сами не продавать, есть у них доверенные среди блатных, и вовсю гудит-шумит перепродажа. Среди зэков свое распределение — отбирают, выхватывают, уговаривают отдать и сами меняют; сапоги зэковские на сапоги солдатские, что прочнее и теплее; тепляк — нательное теплое белье — на тепляк же, но китайской марки «Дружба» — он плотнее и теплее, в ней не так быстро заводятся вши; шапки, майки, рукавицы: все, все, все. «Оставьте, пожалуйста, рубашку, не забирайте, ее бабушка в церковь носила, освящала», — сопротивлялся юноша. — «Ты что, сука, меня за человека не считаешь? Я не себе беру, а ребятам, идущим в дальняк. Скажи спасибо, шкварота, что свою взамен отдаю, кровную, милую».

Зэк обязан любую передачу, отоварку, посылку сразу положить на стол блатным, отнести в блатной угол или в каморку к завхозу. Там распределение произойдет «справедливо», «по закону». О тебе, горемычном, и совсем могут забыть, так как тебе «не положено» и останешься ты с пролетом, то есть, порожняком.

Очень уважают паханы и их кодла «московское распределение» — зэковскую кремлевку — калорийные продукты и добротную одежду. В карты играть они тоже мастаки: то проигрывают, то выигрывают — игра идет с переменным успехом, с мордобоями и примирениями, с оплатой сразу, тут же или к сроку, с отчислением на волю, то есть требуется оплатить после командировки — отсидки. Получается так, что иные и освобождения не хотят, ибо к собственному (ментовскому) иску добавляется проигрышный на не меньшую сумму.

Есть матерые паханы, что в тюрьму лезут, как в цековский санаторий на отдых, чтобы заработать там игрой и магерамством десятки тысяч. За эти деньги содержат и домашних по-купечески и братву, бедствующую на воле, одаривают. Вот мы и познакомились со словом, наводящим страх и ужас на простого зэка — магерамство. Магерамство — это обязанность каждого платить, отдавать, преподносить, одаривать пахана и его кодлу за все. За все надо платить, чтобы жить. Таков закон. Вот сколько стоят в рублях (расценки Западной Сибири и Урала до 1991 года):

• шконка в тюрьме (битком набитой камере): верхняя — 15 руб., нижняя — 25;

• иметь тумбочку в зоне — 25;

• спать на шконке в углу — 50;

• иметь работу, не работая — 100;

• иметь работу в промзоне — 25;

• иметь своего педераста — 50;

• иметь костюм выходной — 20;

• иметь кружку эмалированную — 5;

• сидеть за столом — 10;

• стоять в первой пятерке — 10;

• разговаривать и подходить к пахану — 20;

• подходить к кормушке и разговаривать с дубаком — 10;

• передавать на волю ксивы — 20;

• смотреть сеансы — 25;

• не ходить в наряд и на дежурства — 30;

• не убирать мусор в локальной зоне — 20;

• читать газеты и журналы — 5;

• читать книги из библиотеки — 5;

• слушать рассказы — 5.

За все, за все надо платить, чтобы жить. Где возьмешь такие деньги? Надо или с воли перегонять или самому поборы устраивать.

Зэки спрашивают по приходу в зоновский карантин: «Скажите, братцы, можно ли в вашей зоне жить, есть ли магерамство?» Отвечает старожил: «У нас зона настоящая, законная — воровская, а без магерамства как же, порядка не будет — шкварота — пидоры и черти будут в углах спать, первыми в шеренгах стоять. Кому это понравится. Это же позор! Зона наша правильная, не пропадешь, ежели черепушка варит».

Магерамство — это понятие не только экономическое, но и социально-психологическое: в конфликты не вступай, волю блатных, фантазия которых неисчерпаема в гнусностях и издевательствах, выполняй без оглядки. Идет по промзоне и плачет пожилой мужчина чуваш, отец восьмерых детей.

— В чем дело, кто обидел? — спрашиваешь.

— Избили сейчас.

— За что?

Рассказывает, вытирая слезы.

— «Вчера в нашем отряде была баня, я взял и там обрезал ногти. Совсем забыл, старый стал, выпустил из виду. Только об этом, чур, никому. Подходит сейчас Волк (кликуха блатного) и предлагает, чтобы я ему на солнцепеке угрей на спине и шее повылавливал. Раньше я это делал, никуда не денешься. Ногтями выдавливал, чистил его шкуру. Говорю, Волк, ногтей нет, не получится сейчас, другого попроси. Он, как услышал, так и дал мне два раза под дых, еле очнулся. Сволочи, сволочи, ногтями своими распоряжаться не могу».

Весь круг зэковской жизни охватывает магерамство. В тюрьмах и зонах пахана и его кодлу зэки обслуживают: шьют, стирают, подгоняют к ним курево, чай, наркотики, водку, готовят пищу, кипятят чай, ходят за них в наряд, на работу, массажируют, чешут пятки, стригут ногти, срезают мозоли, даже в больницах за них лежат и принимают лекарства, пишут им письма и прошения, читают, усыпляют, отгоняют мух, ловят вшей в постели и одежде, ухаживают за Джамбулатом любви, прибирают постель, накладывают в шлюмки пищу, берегут для них при шмонах чай, привязывая его эластичными бинтами к мошонкам, прячут заточки, иголки, шприцы, идут за них в карцер — в ШИЗО и ПКТ, становятся под дубинки, забивают их шрамы наколками — партаками и так далее. Все это — магерамство.

Название «магерамство» происходит от фамилии зэка азербайджанца Али Магерама, который ненасытно обирал и люто терроризировал зэков в лагерях Сибири в 40-х — начале 50-х годов. Был Али силы неимоверной — высокий, плечистый, резкий. Говорят, мог схватить двух за горло, приподнять и в таком состоянии придушить. На своем Джамбулате любви пидоров крутил пропеллером. Это был Сатана, Дьявол, Мстительное Исчадье. Его одного возили в камере-купе Столыпина и в Норильск он попал, совершив плавание от Красноярска до Дудинки в отдельной каюте. Начальники лагерей его слегка побаивались, но использовали вовсю. Он, случалось, в карты проигрывал и охранников, но, конечно, очень редко. А зэков так пристегивал, что при нем только мертвые не вкалывали. Неподчинившихся приводили к Али и он для начала «устраивал смех». Человека раздевали и играли в карты на его животе-столе, пепел от папирос смахивая в пупочную ямку. Проигравший должен был вставить заводную ручку в картежный стол, то есть вогнать раскаленный лом в человека, прогревая ему позвоночник, а затем «прокаленного» поставить попариться на мороз. Все боялись Али.