Дитя общины - Бранислав Нушич

Тогда к привычке присоединилось отчаяние, и он с головой погряз в спиртном. Трезвым он не бывал ни вечером, ни с утра, а чтобы иметь возможность пить, уносил из дому вещь за вещью и продавал. Теперь он уже заставлял Мару взяться за гадание, но дело у нее не пошло, потому что ей было трудно восстановить репутацию.

Госпожа Мара, разумеется, пригорюнилась. Пыталась лечить мужа: посоветовала ей одна соседка сварить какую-то траву, от которой появляется отвращение к спиртному. Однако чем больше он пил этот отвар, тем больше потреблял водки и до того наконец дошел, что по целым неделям не мог выговорить слова из двух слогов.

В конце концов Мара, опять же по совету соседок, обратилась к знаменитому врачу, который, по слухам, в свое время сам был не дурак выпить, но потом стал страстным проповедником борьбы с алкоголизмом, уверяя при этом, что пил некогда лишь для того, чтобы изучить действие алкоголя. Когда Мара рассказала ему, в чем дело, он задумался и забарабанил пальцами по столу.

— Эта болезнь, сударыня, в моей многолетней практике не встречалась, — сказал доктор.

— Неужели нельзя помочь, господин доктор? — испуганно спросила Мара.

— Пьет каждый день? — поинтересовался доктор.

— И днем и ночью! — отвечала Мара.

— А умеет ли он напиваться, как свинья? — продолжал расспрашивать доктор.

— Что там свинья! Свинья, когда пьяная, хоть хрюкает, а этот, как напьется, даже голоса не подает. Лежит как мертвый!

— Великолепно, великолепно! — с восхищением сказал доктор и потер руки.

Мара просияла, думая, что доктор сейчас пропишет лекарство, но он ее словно холодной водой окатил.

— Лекарства ему, сударыня, не помогут, но пользу он принести еще может.

— Какая же польза от пьяного человека?

— Видите ли, сударыня, я каждое воскресенье читаю популярную лекцию о вреде алкоголя. Мне бы очень подошел такой человек, как ваш муж, и я бы охотно брал его напрокат, но, разумеется, если бы вы могли гарантировать, что во время лекции он будет пьян, как свинья.

— Это я вам могу гарантировать, но…

— Я буду платить вам по десять динаров за каждую лекцию.

Госпожа Мара быстро подсчитала про себя, сколько это выйдет в месяц, и, увидев, что получается приличная сумма, согласилась, и они с доктором хлопнули по рукам. Так и жила госпожа Мара, сдавая мужа напрокат, а кучер с тех пор каждое воскресенье лежал за тем же столом, за которым доктор читал свои лекции, то и дело тыкая в пьяного пальцем.

Так продолжалось несколько месяцев, пока однажды ночью доходная статья госпожи Мары не была найдена на улице мертвой. Не считаясь с тем, что ему не надо было готовиться в тот день к популярной лекции, кучер напился уже не как свинья, а как две свиньи, и, возвращаясь домой, откинул копыта.

И для доктора и для Мары эта потеря была чувствительной — у Мары сократились доходы, а у доктора — число слушателей.

Вдове без дохода не оставалось ничего другого, как вернуться к старому ремеслу: гаданию на картах и чтению по руке. Снова устроиться прислугой и с помощью изысканных дам обеспечить себе рекламу ей было трудно, и она набрела на счастливую мысль держать в доме для рекламы племянницу. Эта периодически обновляющаяся племянница не помогала ей гадать на картах, а служила больше для украшения. Она была чем-то вроде канарейки в мастерской сапожника или в парикмахерской. Канарейка не умеет ни брить, ни подбивать каблуки, а просто висит в клетке над дверью, но, когда клиент проходит мимо, поет и обращает внимание прохожего на мастерскую.

И вы убедитесь, что это была неплохая реклама, когда узнаете, что госпожу Мару стали посещать по большей части пожилые господа, а она всякий раз читала по их руке, что они сорвиголовы и большие озорники и что женщин к ним тянет.

Однажды она погадала по руке господину Симе, и с тех пор пошло их знакомство.

Вот в этот дом, находившийся где-то в Палилуле, за старым еврейским кладбищем, и принесли после крещения маленького Симу.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. Ребенок напрокат

Однажды утром к госпоже Маре пришла соседка, которую все звали сватья Стана. Она была известна тем, что знала многие школьные задания наизусть. Долгие годы у нее квартировали ученики, а так как они всегда учили уроки вслух, в ее памяти остались разные определения, склонения и всевозможные цитаты. Мало того, поругавшись с какой-нибудь из соседок и исчерпав весь запас тех слов, которыми так богата языковая область, находящаяся за старым еврейским кладбищем, она в запальчивости начинала выкрикивать:

— Квоускве тандем, Катилина, абутере пациенциа ностра! Квем ад финем сесе туа актабит аудация! Имо веро ин санатум венит!

После этих слов дело обычно доходило до драки, потому что ее очередную противницу латинская фраза допекала гораздо больше, чем если бы Стана помянула ее отца и мать по-сербски, поскольку она думала, что Стана ругает ее по-мадьярски, а уж на этом языке, по уверению сведущих людей, можно было выразиться особенно мерзко.

Итак, соседка Стана однажды утром приходит к госпоже Маре, расспрашивает приличия ради о всякой всячине, а потом переходит к делу, ради которого пришла.

— Соседка, у тебя есть какой-то ребенок?

— Есть! — отвечает госпожа Мара.

— Тебе его община дала на воспитание?

— Нет, — говорит госпожа Мара. — Какое-то общество для подкинутых детей. Но мне его дали временно, пока это общество не устроится.

— А я пришла, — молвит ей сватья Стана, — попросить тебя дать мне взаймы ребенка завтра до обеда.

— Дать взаймы ребенка? — изумляется госпожа Мара.

— Только до обеда!

— А на что тебе ребенок, соседка? — с любопытством спрашивает госпожа Мара.

— Тебе я скажу. Не люблю, понимаешь, когда соседи языком треплют, но тебе могу сказать. Иду завтра в правление общины просить пособие по бедности, так лучше было бы держать ребенка на руках. У которых дети, те проходят без очереди и больше получают.

— Ах, вот для чего! — говорит госпожа Мара и тотчас вспоминает покойного мужа, которого сдавала напрокат и хорошо на этом зарабатывала. Кто знает, не божья ли это воля — мужа у нее бог отнял, а дитя дал, чтобы она опять могла зарабатывать время от времени.

Подумав немного, госпожа Мара говорит соседке:

— Хорошо, дам тебе ребенка, соседка, только бесплатно такие услуги не оказывают, будешь платить.

— Заплачу, — соглашается соседка, — раз такое дело. Вот тебе динар за полдня.

— Что ты, соседка! — с притворным негодованием восклицает госпожа Мара. — Где же это видано, чтобы такое дитя и уступали за динар? Да в нем килограммов пятнадцать весу.

— Но послушай, госпожа Мара, — начинает торговаться и сватья Стана, — что ты его меряешь на килограммы! Я же не покупаю ребенка, а беру напрокат. Вот тебе динар, и хватит. Больше он не стоит.

— А ты давай роди такого, тогда и увидишь, что почем. Я даю тебе готового ребенка…

— Ладно, — решается сватья Стана, — за полдня я тебе заплачу полтора динара, но ты мне будешь давать ребенка каждую субботу.

На том и поладили, а на другое утро сватья Стана пришла за ребенком. Так Сима в самом раннем возрасте, когда другие дети приносят родителям одни убытки, начал зарабатывать. Сватья Стана приходила каждую субботу и шла с ним в правление общины, а в обед приносила условленную плату.

И конечно же, это дело не осталось тайной для соседок. Но хотя секрет сватьи Станы был раскрыт, это не только не помешало Симе заниматься его промыслом, а, напротив, послужило рекламой.

Не прошло и двух суббот с тех пор, как Сима начал зарабатывать, а к госпоже Маре явилась уже некая тетка Роска. И хотя тетка Роска не соседка Мары и живет где-то на дальней улице за Новым кладбищем, ее знает каждый. Никто лучше нее не делал краски для волос, еще она умела лечить от укуса бешеной собаки, чирьев, почечуя, умела при помощи горшка вправлять грыжу и многое другое. Но знаменита тетка Роска была не этим, а своим замечательным искусством, унаследованным от мужа. Покойник был музыкантом, и Роска научилась играть на трубе. Играла она, как настоящий музыкант, и песни, и танцы, и разные марши, а также военные сигналы: отбой, атака, сбор и многое другое.

Женщины восхищались ею, а дети ее обожали. Сколько раз говаривали ей соседки:

— Чего ж ты, Роска, не пойдешь в военные музыканты?

— Пошла бы, — отвечает Роска, — если б знала, что возьмут фельдфебелем, а в рядовые ни за что не пойду.

— А почем знать, может, тебе и фельдфебеля дали бы, если б услышали, как ты играешь?

— Дали бы, знаю, что дали бы, но тогда бы я потребовала, чтобы мне зачли и выслугу лет, а на это вряд ли согласятся.

— Какую это еще выслугу лет?

— Какую угодно. Пусть зачтут либо те годы, что я провела с покойником в браке, либо мою вдовью жизнь. Какую угодно, мне все равно!

Играла тетка Роска не за деньги, а для души. Вынесет бывало под вечер скамеечку во двор, сядет под тутовое дерево и сыграет на трубе сигнал побудки, а все детишки уже тут как тут, расселись на заборе. Иной раз соберутся женщины и девушки, развеселятся и попросят сыграть им коло, а когда бабы во дворе поссорятся, она вынесет трубу, продудит сигнал атаки, и все, воодушевившись, хватают друг дружку за косы и дерутся под музыку.