Друзей моих прекрасные черты. Воспоминания - Борис Николаевич Пастухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот ведь как любопытно все в жизни устроено. Такого сюжета, пожалуй, и самый изобретательный писатель не придумает…
С Сергеем Павловичем Павловым у нас никогда не было особо близких отношений. Однако я должен сказать об этом человеке, что он не боялся принимать удары на себя и никогда своих не сдавал. Для тех времен это было редкое качество, требующее большого мужества.
Прекрасно зная, что горкомом комсомола была организована выставка так называемых формалистов, он и взял меня с собой, как я думаю, специально для того, чтобы я понял, в какое опасное дело мы влезли, но, когда Н. С. Хрущев впал в настоящую тяжелую истерику, взял меня за руку и прошептал на ухо:
– В случае чего – молчи! Если спросят, я буду отвечать.
Потом, это случилось уже довольно скоро, Павлов, которому прочили большую карьеру, был выведен из реальной политики. А два его товарища, тоже бывшие руководители комсомола, Шелепин и Семичастный, которые активно тянули Павлова наверх, считавшиеся молодыми лидерами КПСС и кандидатами на самые высокие посты, вовсе лишились своих должностей.
Начало готовиться дело о комсомоле. Меня вызывают в ЦК (я тогда был вторым секретарем ЦК ВЛКСМ) и говорят: завтра состоится секретариат ЦК, все ваше бюро приглашено. Будет обсуждаться кадровый вопрос. Вы должны встать и четко сказать, что Павлов – пьяница, развратник, что он развалил работу в комсомоле и его необходимо убрать с руководящей должности.
Согласен – не согласен, спрашивать не стали. Тут все просто. Указание дано. Выполняй! Я понимал, конечно, что никогда не смогу такого сделать. Понимал и то, чем это может для меня закончиться.
Я пришел домой, и жена сразу спросила, что произошло. Она всегда очень тонко чувствовала мое состояние. Даже если бы я хотел, от нее ничего скрыть не смогу. Но тут я скрывать ничего не собирался. Она как раз тот человек, который мог меня поддержать.
Между прочим, если бы я решился сделать то, чего требовали в ЦК, оправдаться перед самим собой мне было бы нетрудно. Прежде всего Павлов никогда не являлся, как говорится, героем моего романа. К тому же был очень резким человеком, и многие (в том числе и я) натерпелись от него. Выпить он был тоже не дурак, хотя пьяницей, конечно, не был. Просто по выходным мы, обычно семьями, приезжали в Переделкино, ходили в баню, играли в волейбол, жарили шашлыки, одним словом, отдыхали на полную. Бывали там космонавты, артисты, разные известные интересные люди, которых он любил привечать. Брали бутылку коньяку, но пили мало…
Я тогда не пил совсем. Первый раз я выпил водки, когда защитил диплом, и мы с двумя приятелями пошли в сад Баумана. Хватили мы там перцовки, и я с непривычки сильно захмелел. Как я приду домой в таком виде, мать меня просто убьет! Потому пошел от сада Баумана пешком по Садовому кольцу через всю Москву, и только когда у меня в голове просветлело, решился прийти домой…
Вот так мы отдыхали в Переделкине. Никакого разврата, никакого пьянства там не было и в помине. И вот теперь нужно было сказать, что Павлов нас спаивал и развращал.
Если приказано, то совсем нетрудно было сделать вид, что тебе надоело терпеть выходки этого самодура и ты наконец-то решил рубануть правду-матку (некоторые, кстати, так и сделали). Вот об этом обо всем я и рассказал жене.
Она сказала просто: «Если ты сделаешь то, что они требуют, я больше тебя не знаю».
Господи, как нужна нам бывает поддержка близких! Не часто. Но именно в таких случаях, а ведь жена не хуже меня знала, что, если я не выполню этого тихого распоряжения начальника из ЦК, наша с ней жизнь может резко измениться, и, конечно, не в лучшую сторону.
На другой день я позвонил по «вертушке» этому человеку, который со мной говорил, и сказал: «На меня не рассчитывайте, я выступать не буду».
Потом состоялся секретариат. Его вел сам Михаил Андреевич Суслов.
Павлов держался мужественно и ничего не признал.
На секретариате ему объявили выговор, нас всех сурово покритиковали. Через некоторое время Павлова назначили председателем Спорткомитета СССР.
Примерно в это же время состоялся пленум ЦК КПСС, на котором со своей знаменитой речью по вопросам обороны выступил Егорычев, и его блестящая карьера, которой мы все так радовались, рухнула в одночасье.
Я позвонил ему в этот же вечер и, как мог, постарался поддержать. Он поблагодарил и сказал: «Зачем звонишь, ты испортил себе жизнь».
В 1968 году на место Павлова пришел Евгений Михайлович Тяжельников, и только в 1977 году первым секретарем ЦК ВЛКСМ стал Б. Пастухов.
Так обошелся мне отказ участвовать в избиении Павлова и звонок Егорычеву. Почти десять лет потребовалось, чтобы об этих моих «ошибках» забыли.
Хочу сказать, что избрание Е. М. Тяжельникова, секретаря Челябинского обкома партии по пропаганде, бывшего ректора педагогического института, первым секретарем ЦК ВЛКСМ было решением правильным. За годы своей работы он привнес в дело не только свой взрослый опыт, которого не было у нас, но и стал своего рода «партийным камертоном» в комсомоле. Работал Евгений Михайлович много и интересно. Мое уважение к этому человеку искреннее, он и его семья – люди весьма достойные. Это подтверждают и нынешние времена.
Но вернемся в 1968 год. Е. М. Тяжельников только пришел. Мы проводим в Кремле торжественный пленум, посвященный образованию комсомола. Здоровый еще Л. И. Брежнев выступает с речью. Объявляется перерыв. Мы сидим рядом с Тяжельниковым. Мне нужно вести заседание. Вокруг нас в президиуме члены политбюро и самые высокие гости.
Леонид Ильич проходит мимо и спрашивает неожиданно: «Безыменский здесь?»
– Здесь, – отвечаю уверенно, потому что видел Безыменского (комсомольского деда, как мы его между собой называли) среди гостей.
– После перерыва дай ему слово.
Это была полная неожиданность! Выступление А. И. Безыменского не планировалось.
Увидел, что Александр Ильич сидит на своем месте и что-то записывает в свой блокнот. Хорошо, что не ушел в
