Чувство реальности. Том 2 - Полина Дашкова

При обыске среди его бумаг обнаружили листочек, на котором отпечатались фрагменты текста письма в советское посольство с предложением о сотрудничестве. Графологическая экспертиза подтвердила, что писал Слонимски.

С помощью Григорьева до сведения руководства ЦРУ были доведены некоторые детали, позволявшие судить о том, какая именно информация уходила к русским через Слонимски. Это и навело Андрея Евгеньевича на мысль, что Слонимски никакой не Колокол и вообще никакой не “крот”. Бумага с отпечатками текста письма ему подброшена, почерк подделан специалистами.

Зачем Кумарину понадобился этот розыгрыш, Григорьев понял чуть позже, когда Слонимски признался, что русские действительно пытались его завербовать, он сделал вид, будто согласился, и потребовал деньги вперед. Ему предложили аванс, полторы тысячи долларов наличными. Деньги он взял, поскольку в тот момент очень в них нуждался и не считал большим грехом обмануть русских. От него ждали некой весьма срочной и важной информации. Она касалась применения нового усовершенствованного метода перехвата советских микроволновых передач, оборудования для перегона перехваченных сообщений на компьютеры и моментального их анализа.

Он трижды не вышел на связь. Позже, на суде, клялся, что хотел доложить начальству, назвать подробные приметы сотрудника, который его вербовал и дал деньги. Вначале он даже чувствовал себя героем, гордился, как замечательно надул русских, но потом остыл, испугался, понял двусмысленность ситуации и решил погодить докладывать. Чего ждал, сам не знал, стал пить, бездумно тратил деньги, чем и привлек в себе внимание сослуживцев.

Григорьев не сомневался, что на самом деле все так и было, человек слаб и не всегда может устоять перед соблазном денег, даже опасных денег.

Судебное разбирательство длилось почти полгода. Слонимскому не поверили. Факты говорили против него. Русские действительно получили полную информацию о новых методах радиоперехвата и приняли соответственные защитные меры. Слонимского приговорили к десяти годам заключения. В тюрьме он умер от инсульта.

Через два месяца после его похорон, как раз к Рождеству, Макмерфи получил элегантный подарок. У себя дома в почтовом ящике он обнаружил конверт. Внутри оказалось несколько старых поздравительных открыток. Некто Джо, любящий племянник, поздравлял свою дорогую тетю Бетти с днем рождения, с Днем матери и с Рождеством. Также в конверте лежал какой-то тоненький бланк с печатями, явно русского происхождения, заполненный неразборчивыми каракулями.

Без всякого расследования Макмерфи довольно быстро догадался, что любящий племянник Джо не кто иной, как покойный Джозеф Слонимски. Разобраться во всем остальном ему помог Григорьев. Он высказал резонное предположение, что открытки были каким-то образом украдены из дома тетушки Слонимски. Их использовали в качестве образцов для подделки почерка Слонимски. А квитанция — всего лишь бухгалтерская платежка на сумму триста пятьдесят четыре доллара двадцать восемь центов, и, судя по оформлению, этот документ фиксирует внеочередную выплату какому-нибудь агенту за небольшую услугу. Вероятно, деньги эти получила женщина, которую иногда приглашали в дом Слонимски в качестве бебиситтера и которая исчезла куда-то незадолго до того, как в бумагах несчастного был обнаружен листок с отпечатками письма в советское посольство.

Макмерфи был в ярости. Единственным реальным фактом оставалась крупная утечка информации, но через кого она происходила, если не через Слонимски, вычислить не могли.

С тех пор прошло много лет, вспыхнуло и погасло не меньше дюжины шпионских скандалов. Русские разоблачали американских шпионов, американцы русских. Каждого очередного “крота” Макмерфи принимал за Колокола, и Кумарин находил способы сначала косвенно подтвердить это, а потом опровергнуть.

Колокол был даже не фантомом, а пространством для маневра. В разное время под этой кличкой играли и проигрывали разные люди, и потому казалось, что он вездесущ, неуловим и почти бессмертен.

Однажды Билл заподозрил подвох и поделился своими мыслями с Григорьевым. Андрей Евгеньевич доложил об этом Кумарину и спросил: может, оно к лучшему? Может, и правда, убедить его, что это именно так? Он хотя бы успокоится.

— А зачем ему успокаиваться? — спросил в ответ Кумарин. — Пусть бесится. Колоколу это не повредит.

Андрей Евгеньевич почти не сомневался, что убитый Томас Бриттен никем никогда завербован не был. Он изменял только жене. Специфика его работы не давала ему доступа к серьезной секретной информации, которая могла бы заинтересовать противника. К тому же по рождению и по убеждениям он был настоящим техасским янки. Америку считал самой лучшей и самой главной страной в мире, боготворил своего старшего брата, погибшего во Вьетнаме, продолжал искренне верить, что Россия навсегда останется империей зла, что крушение режима — всего лишь смена вывески. Для него не было разницы между коммунистической заразой, которую сеял по миру Советский Союз, и заразой криминальной, которую стало распространять уродливое новообразование, именуемое СНГ. Работа в пресс-центре Рязанцева еще больше убеждала его в этом.

"Бриттену я верю почти как самому себе”, — сказал однажды Макмерфи. И хотя Андрей Евгеньевич этих его слов Кумарину не передавал, они могли дойти главы УГП через кого-то другого. Возможно, Кумарин решил в очередной раз позлить беднягу Билли.

Да, Билли Макмерфи, конечно, постарел, устал, но не настолько, чтобы безропотно принять грубую наглую ложь про Бриттена. Для очередной злой шутки это слишком рискованно. Билли в любом случае спросит: откуда вы знаете?

Григорьеву довольно часто приходилось отвечать на этот вопрос, передавая очередную дозу вранья от Кумарина. Иногда Макмерфи съедал, иногда выплевывал, но источник информации требовал назвать в любом случае.

Обычно Григорьев ссылался на свою тайную платную агентуру с Брайтона и на свое пресловутое умение анализировать, делать выводы и выстраивать прогнозы, используя открытые, общедоступные источники. Конечно, чтобы сохранить профессиональную ценность, не выглядеть идиотом, не вызвать подозрений, следовало тщательно соблюдать дозировку правды и лжи.

Версия “Бриттен — Колокол” являлась такой ложью, которую невозможно подсластить ни каплей правды. И все-таки Кумарин решил предложить ее Макмерфи. Зачем?

— Затем, что ему надо срочно прикрыть очередного “крота”! — прошептал Григорьев и почувствовал, как футболка под свитером стала влажной.

Последние три года Бриттен жил и работал в Москве, домой приезжал только в отпуск. Если именно Бриттен используется для прикрытия “крота”, значит сам он тоже сейчас в Москве. И не просто в Москве, а в посольстве США, поскольку именно оттуда можно воровать информацию, которая интересует Кумарина. Тогда появляется еще одна версия, возможно, самая правдоподобная. Бриттена убили потому, что он стал кого-то подозревать в работе на русских.

Но чтобы подозревать, надо знать человека, общаться с ним. Конечно, Бриттен встречался со многими сотрудниками посольства, однако лучше всех он знал Стивена Ловуда. Они вместе учились в колледже, они почти дружили.

Ловуд сейчас помощник атташе по культуре. Он знаком с Рязанцевым. Он встретил Машу в аэропорту. Именно от него Кумарин мог так быстро узнать, что она в Москве. Именно от него, от кого же еще?

Андрей Евгеньевич остановился, чтобы перевести дыхание. Сердце отбивало гулкие быстрые удары, каждый отдавался тупой болью в левом плече. Григорьев испугался, что сейчас случится приступ. Не было с собой никаких лекарств. Он заставил себя медленно досчитать до десяти, зажмурился, приложил пальцы правой руки к запястью левой, отыскал свой неровный быстрый пульс и попытался дышать в его ритме. Иногда, в самых крайних ситуациях, это помогало.

— Сэр, с вами все в порядке? — услышал он рядом мужской голос.

— Да, да, все хорошо, — пробормотал он и открыл глаза.

Он стоял прямо перед входом в зоомагазин на Фокс-стрит. Рядом возвышалась двухметровая фигура черного полицейского. Полицейский смотрел на него сверху вниз, внимательно и сочувственно.

– Сэр, вы уверены, что вам не нужна помощь?

— Спасибо, офицер. Все в порядке, — Григорьев заставил себя улыбнуться, достал платок, вытер вспотевшее лицо, — просто в моем возрасте нельзя бегать с такой скоростью и на такие дистанции.

— Зачем же вы это делаете?

— По глупости.

— Посмотрите, это случайно не ваш? — гигантская черная рука протянул ему белого котенка.

— О Господи, мой, конечно мой, как же он выбрался?

— Вероятно, выскользнул из сумки. Я чуть не наступил на него, хорошо, вовремя заметил. Совсем маленький и такой белый. Как его зовут?