Чувство реальности. Том 2 - Полина Дашкова

И вдруг послышалось тихое отчетливое мяуканье. Арсеньев чуть не подпрыгнул от удивления.

— Сэр, вы слышите меня? — еще раз позвал полицейский.

"Если я обернусь, я упаду замертво”, — подумал Андрей Евгеньевич.

Впрочем, он отлично понимал, что не умрет. Это глупости, ипохондрическое кокетство. Он просто улыбнется и ответит: “Да, конечно, но сначала я все-таки хочу заглянуть в аптеку”.

Он заставил себя медленно повернуть голову. Суставы затрещали, как старое сухое дерево под топором. Полицейский держал в руке нечто плоское, черное, размером с небольшую книжку. Его широкое лицо все расплылось в лукавой, укоризненной улыбке. Сверкали зубы и белки глаз. Григорьев подошел ближе и узнал свой бумажник. Полицейский помахивал им, как веером.

— Нельзя быть таким рассеянным, сэр, — укоризненно покачал головой полицейский, — смотрите, сумка порвалась. На вашем месте я бы выбросил этот старый мешок.

Раз десять поблагодарив чернокожего гиганта, Григорьев нырнул в зоомагазин. Мешок действительно разлезался по швам. Надо быть полнейшим кретином, чтобы посадить в одно отделение котенка, в другое сунуть бумажник с водительскими правами, кредитками и наличными деньгами. И главное, кроме мобильного телефона в чехле, пристегнутом к ремню джинсов, больше ничего с собой нет. В карман бумажник никак не влезал. А тут еще котенок принялся толкать изнутри молнию и выбираться наружу. Главное в такой ситуации — не впадать в панику, ничего не ронять. Бумажник сунуть за пояс, под свитер. Белого бандита взять в руки. Мешок выкинуть к чертовой матери в урну у входа.

— Добрый день, могу я вам чем-нибудь помочь? — обратилась к Григорьеву молоденькая продавщица-китаянка.

Большие квадратные часы над прилавком показывал без десяти три. Значит в Москве сейчас без десяти одиннадцать вечера.

Андрей Евгеньевич огляделся. В магазине было пусто, только он и продавщица.

— Подержите, пожалуйста, моего кота, — попросил Григорьев, — мне нужно срочно позвонить, а потом вы поможете мне подобрать для него все необходимое.

— О, да, конечно, — продавщица осторожно взяла котенка своими крошечными детскими ручками и тут же ласково заворковала с ним по-китайски.

"Если Машка спит, телефон все равно выключен, и я ее не разбужу, — утешал себя Григорьев, набирая код России и Москвы, — это, конечно, безумие, то, что я сейчас делаю, но я не могу больше. Я должен услышать ее голос. Я заслужил. Я, кажется, вычислил Колокола, впервые за эти годы я его вычислил. Более того, я теперь почти знаю, кто и почему мог убить Бриттена и Кравцову. В общем, я молодец. Остается только определить, насколько верны мои догадки и как я могу все это использовать, чтобы защитить Машку”.

В трубке поскрипывала, посвистывала живая межконтинентальная тишина. Григорьев тревожно косился на часы, на стеклянную дверь и уже собирался нажать отбой, когда тишину прорвали ясные долгие гудки.

— Это мой телефон, — объяснила Маша. — Господи, какое у вас сейчас смешное лицо! Это всего лишь телефон, а не кошка. Да, слушаю, — ответила она в трубку по-русски.

Потом тут же перешла на английский, заговорила быстро и тихо. Арсеньев понимал только отдельные слова.

— Нет… Я в порядке… Это почти центр… еще нет… неплохо, но все красное и отвратительный душ… Пока ничего определенного, я просто попросила, и все, не надо делать никаких ужасных выводов… да, обещаю… что у вас с голосом? Вы не спали всю ночь и много курили… нет, я отлично слышу…

Саня подумал, что наверное, универсальное английское “you” в данном случае все-таки обозначало “ты”, а не “вы”. Она говорила с кем-то очень близким. Ему стало интересно, с кем именно, но он ни за что не решился бы спросить. Он слушал и чувствовал себя неловко. Он ведь не предупредил ее, что понимает по-английски. Вдруг она скажет что-то, не предназначенное для чужих ушей?

— Как раз сейчас я у него дома… трудно, но возможно… что? Точно такой? Ты шутишь! Белый, с голубыми глазами? Это судьба. Я тебя поздравляю… Твой Христофор в детстве был тоже настоящий бандит. Ты сам мне рассказывал… нет, просто устала и хочу спать… да, хорошо, обещаю… Я поняла, не волнуйся, я все поняла…. Нет, я не одна сейчас… не могу… Целую тебя, я сама позвоню, — она отложила телефон и улыбнулась Арсеньеву.

— Неужели у вас в Америке еще кто-то курит? — спросил он.

— Есть такие мерзавцы, — она весело подмигнула. — Но с ними будет скоро покончено. А вы, Александр Юрьевич, оказывается, знаете английский.

— Понимаю совсем немного, но говорить почти не могу. Учил в школе, потом в университете.

— Вы закончили юридический?

— Да. Скажите, а Христофор — это человек или животное?

— Это белый котенок с голубыми глазами.

— Ваш?

— Почти.

У Сани с языка чуть не сорвался следующий вопрос, он сам не понимал, почему ему так важно знать, с кем она сейчас говорила, и почему так не хочется, чтобы этот кто-то оказался ее бой-френдом или вообще мужем. Он решил больше не спрашивать о телефонном разговоре, тем более она немного напряглась. Или просто слишком устала.

— Нет, вы все-таки замечательно говорите по-русски. Совсем легкий акцент, очень приятный. Если бы вы не сказали, что прилетели из Нью-Йорка, я бы решил, что вы из Прибалтики.

— Я слышала, в Прибалтике люди моего поколения по-русски уже не говорят, даже если знают язык, — она опять зевнула.

— Устали? — сочувственно спросил Саня.

— Ужасно, — она потерла глаза и оглядела веранду. Взгляд ее упал на книжку, оставленную Лисовой на журнальном столе.

– “Джен Эйр”. Неужели вы это читали, пока ждали Евгения Николаевича? Никогда не думала, что современному русскому сыщику могут нравятся такие сентиментальные романы.

— Нет, конечно.

— А, это, вероятно, читает полная дама в красивой шали, — догадалась Маша. — Она родственница Евгения Николаевича?

— Почти. Она помощница по хозяйству, — они оба перешли на шепот, подвинулись друг к другу поближе и сами не заметили этого.

Дверь открылась, вернулся Рязанцев, катя перед собой сервировочный столик, на котором стоял большой медный кофейник, три чашки, вазочка с печеньем.

— Я вижу, вы уже нашли общий язык, — хмуро заметил Евгений Николаевич, — вот и отлично, потому что одна голова хорошо, а две лучше. Светка предупредила меня, что вам нельзя доверять, — обратился он к Арсеньеву с кривой усмешкой, — что вы очень черствый, бесчувственный и хитрый человек. А что касается вас, — он посмотрел на Машу, — вы авантюристка, вертихвостка, а заодно типичный энергетический вампир. Так что кофе мне пришлось варить самому. Свету я отправил спать.

— Спасибо, — хором ответили Арсеньев и Маша, переглянулись и рассмеялись.

То ли Арсеньев так сильно устал от Лисовой, то ли давно не общался с милыми молодыми женщинами, но эта американка нравилась ему все больше. Во всяком случае, с ней было приятно иметь дело, болтать ни о чем и даже просто молчать;

— Думаю, она еще вернется, — сказала Маша, — она забыла здесь свою книжку.

— Она непременно вернется, — подтвердил Арсеньев, — книжка будет только предлогом. Ей очень интересно, о чем мы здесь собираемся беседовать.

— Да? — густые брови Рязанцева медленно поползли вверх, потом вниз. Он смерил Саню задумчивым взглядом и спросил:

— Как вы вообще с ней поговорили? Успешно?

Арсеньев замялся, покосился на Машу и, принужденно кашлянув, произнес:

— Ну, в определенном смысле успешно. У меня в связи с этим возникло несколько вопросов к вам, Евгений Николаевич. Они очень личные, эти вопросы.

— Можете спрашивать при Маше, — разрешил Рязанцев и стал разливать кофе по чашкам.

— Хорошо, как скажете. Это прежде всего касается вашей жены. Какие у них со Светланой Анатольевной отношения?

— Замечательные отношения, они же ближайшие подруги, еще с университета. А что?

— Знаете, мне показалось, это не совсем так.

— Очень интересно. И почему же вам это показалось? — на лице Рязанцева было написано искреннее удивление.

— Ну, долго объяснять. Честно говоря, я не правильно выразился. Мне даже не показалось, я почти уверен, что отношения между ними были весьма напряженными. Во всяком случае, со стороны Лисовой. Впрочем, мне бы хотелось побеседовать с вашей женой, я понимаю, это сложно, она ведь сейчас в Венеции?

— Вы с ней непременно встретитесь и побеседуете, — выпалил Рязанцев, — именно об этом я и хотел с вами поговорить. Но прежде чем я продолжу, я попрошу вас гарантировать, что никому никогда вы ничего не расскажете.

— Да, конечно. У меня работа такая — никому ничего не рассказывать, — улыбнулся Арсеньев, — обещаю, все останется между нами.

— Работа ваша здесь совершенно ни при чем. Обещания мне не нужны. Я хочу попросить вас заняться чем-то вроде частного расследования. Для меня лично. Я нанимаю вас в качестве частного детектива.