Культ свободы: этика и общество будущего - Илья Свободин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во-2-х, люди покоряли природу, привыкали к труду, накапливали ресурсы. Этот процесс начался сам по себе с совершенствования орудий убийства и постепенно охватил более мирные стороны жизни. Вместе с накоплением, а затем и производством ресурсов появилась новая задача – как их делить. Если орудия тяготели к личному владению, то пропитание было общим. Если пещера была одна на всех, то семейный угол тяготел к отделению. По мере уменьшения и обособления семьи общинная собственность неизбежно подлежала делению и переходу в семейное владение. Все это требовало правил, пусть и примитивно, но справедливых. В свете этого, разве удивительно, что с тех времен справедливость неотделима от собственности?
В-3-х, коллектив неизбежно становился больше. Питание улучшалось, общение углублялось, разум креп, язык развивался – человек становится умнее и свободнее. Но вражда не позволяла расслабиться. Большой воюющий коллектив, с возрастающими взаимными претензиями и разнообразной хозяйственной деятельностью, требовал серьезного управления. И чем запутаннее становились отношения, тем острее была необходимость в выработке соответствующих норм. В некотором смысле, нормы управления/организации – это клей держащий вместе большой коллектив. Или его скелет. А это, в принципе, удивительно. Удивительно это тем, что если полезность прочих норм для выживания сомнительна или по крайней мере нейтральна, нормы в управлении коллективом имели ярко выраженную практическую пользу, что вызвало важные моральные последствия. Или, вернее, аморальные.
– Иерархия
Управление коллективом опиралось на иерархию. Как бы ни было теоретически и морально привлекательно всеобщее равенство, в условиях войны оно абсолютно бесперспективно. Эгоистические инстинкты доминирования неизбежно должны были прорезаться сквозь альтруизм, утвердиться в горниле войны и потребовать легализации. Узаконивание иерархии было критически важно. Во-1-х, силовое соперничество само по себе требовало правил. Это врагов можно побеждать по полной победы. Среди своих так или иначе должна существовать граница насилия. Количество войнов играет важную роль в победе. Во-2-х, в условиях общей полной самоотдачи не только неразумно, но и невозможно практиковать произвол по отношению к нижестоящим – терять тем уже нечего. В-3-х, правильно построенная иерархия не только эффективна, но и позволяет упорядочить процесс передачи управления, что в условиях постоянных военных действий жизненно необходимо.
Правила иерархии ограничивали произвол и помогали выстраивать силовые взаимоотношения. Иерархии могли стать устойчивее и мощнее. И они становились. Самые способные вожаки, отличавшиеся особым умением побеждать врагов или просто удачей, так или иначе подчиняли и соотечественников, подстраивая правила под себя и в результате, с ростом числа побед и размеров племен, иерархия так же неизбежно укреплялась, поскольку в условиях военного времени рядовым бойцам было нечего ей противопоставить.
Будучи полезными практически, нормы иерархического управления оказались вредными морально – с нашей, просвещенной точки зрения. Они отразили отвратительные древние представления о справедливости – хорошее и ценное стало все больше ассоциироваться не столько с коллективом, сколько с его верхом, что напрямую следовало из оценки полезности его членов. Так с приходом норм окончательно завершился золотой век – неравенство получило не только принудительно-моральное оправдание, но и нормативное – т.е. истинно-моральное, и оно надолго стало частью моральной традиции. Занимающие верхние этажи теперь законно пользовались дополнительными благами за счет остальных – коллектив расслаивался, но тогда это еще никого особо не волновало. Моральная неразбериха приносила ядовитые плоды. Если сначала прав был тот, кто сильнее, то затем кто хитрее стал прав тоже. В предводители, помимо старейшин и героев, потянулись шаманы и жрецы – все, кому удавалось нагнать священного страха. Прав стал любой стоящий выше, независимо от того, как он там оказался. Самый же низ иерархии, зарезервированный под пленных рабов, мало отличался от врагов. Этот расклад настолько плох, что даже не заслуживает отдельного рисунка, тем более, что он ничуть не отличается от того же 1.2 или 1.3, если в нем заменить "мы" на "верхние", а "они" на "нижние". Отсутствие отличий подчеркивает тот факт, что мораль межколлективных отношений незаметно проникла внутрь коллектива.
– Культ насилия
И со временем она разрослась там до ужасных размеров! Почитание вышестоящих и обожествление силы плавно перешли в культ насилия. Понятно, что постоянная война требовала особого отношения к физической и моральной силе, но нехорошие эгоистические задатки, получив развитие вместе с ломкой альтруизма, постепенно приняли гипертрофированный характер. Бывшая безымянная жертва во имя коллектива стала не только адресной, поскольку верхи теперь ценнее, но и более "субьектной" – герой теперь захотел и личного признания, личной благодарности. Иерархия росла и крепла, пока не достигла естественного предела – абсолютной власти одного при поголовном рабстве всех остальных. Братство превратилось в деспотию.
Как это случилось? В разросшихся племенах и народностях, непрерывная война выделила воинскую касту как наиболее важную. Впрочем, в условиях когда воевали все, первым выделилось скорее невоюющее "сословие" – женщины, пленные-рабы-работники, мастера, жрецы. Эта схема деления способствовала пробуждению у войнов чувства специфической коллективной гордости, связанной с готовностью первыми жертвовать жизнью ради остальных, более слабых – чести. Честь потребовала признания со стороны – уважения, почета. Поскольку воинское сословие заслужено занимало верх иерархии, почитание войнов не отделялось от почитания силы – чести удостаивались лишь самые сильные. Так и появился культ насилия – каста войнов презирала не только самих нижестоящих, но все, что они делали, думали и олицетворяли. Полезный труд, скромность, благоразумие, миролюбие… – много хорошего оказалось подвергнуто незаслуженному поношению.
Культ насилия требовал постоянного выяснения ранга. Возникла культура соперничества, сопровождавшегося маркированием результатов – титулами, регалиями, почестями, восхвалением. Первенство и главенство стали самозначимыми, а власть – самоцелью.
Однако были и моральные плюсы, которые впрочем, проявились гораздо позже. Кастовая честь становилась более индивидуальной, в перспективе открывая путь к самоуважению и достоинству. Возник мотив защиты чести – строгое соблюдение норм, пусть пока своего круга, своей касты. Помимо воспитания мужества, честь воинского сословия способствовала соблюдению определенных правил – сначала поединков, а затем и войн. Уважение к противнику и снисхождение к слабым – следствия осознания принадлежности к избранной касте, к "лучшим", которое начало пересекать границы коллективов. Необходимость демонстрировать превосходство породила не только щедрость, но и этикет, а затем и образование, чему способствовала все большая праздность войнов, освобожденных от необходимости трудиться. Так из примитивной воинской касты со временем появилось не только рыцарство, но и целый образованный класс – аристократия, которая как ни странно кое-где жива до сих пор.
– Кульминация
Иерархическая моральная ловушка, первородные моральные грехи – и одобряемое неравенство, и насилие высших к
